Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
У него потемнело в глазах, когда ее колени сжались как тиски, точно она укрощала слишком норовистого жеребца. Но в нем более не осталось ни норова, ни собственной мысли.
Феофано встала с него, а для Валента все вокруг застил мрак. Змеи свернулись у него на груди, в ногах, а он не мог шевельнуть и пальцем.
– Что же ты медлишь? – спросил он, едва ворочая языком. – Убей!..
Он услышал ее смешок.
– Нет, тебя никто не убьет. Это было бы слишком просто! И уж никак не по твоим грехам!
Валент попытался улыбнуться своей любовнице, улыбнуться такой безумной кончине.
–
Он с неожиданной угрюмостью закончил:
– Ты и сама прекрасно знаешь это – и напрасно бултыхаешься, все равно утонешь вместе с ними!
Феофано долго молчала – она по-прежнему была обнажена, но почему-то ее тело перестало волновать Валента. Вернее сказать: он не ощущал желания уже так долго после соития, что даже встревожился… хотя раньше был неутомим – и воздерживался уже много дней!
– Ты хорошо понимаешь женщин, - наконец услышал он голос царицы: змеи куда-то пропали. – Но недостаточно хорошо. А недостаточное знание порой равносильно поражению, военачальник.
Феофано отвернулась и набросила на плечи и голову свой гиматий, скрывшись от него совсем.
– Ты прав, таких женщин, как ты сказал, много… но я тоже женщина. И я научу желать тех моих сестер, кто этого не умеет; и дам свою силу тем моим сестрам, кому ее недостает! Мою девочку я наделю с избытком, будь покоен!
Она вдруг опять повернулась к нему и улыбнулась: улыбнулись и ее губы, и ее огромные глаза.
– А свою силу я возьму у тебя, хилиарх. Ты не находишь, что это справедливо?
Тут Валент все понял; он чуть не закричал, но мочи хватило только на то, чтобы воскликнуть едва слышно:
– Лучше отдай меня своим змеям!
Но царица уже исчезла, и ее слуги тоже.
Черный хилиарх беззвучно заплакал. А потом погрузился в сон: и спал очень долго, без сновидений.
Когда Валент открыл глаза, слабость уменьшилась, и он смог даже встать: весь мокрый от пота, и действительно обнаженный - наверное, разделся в жару. Вспоминая свой сон, македонец содрогался. Больше всего на свете он боялся, что неведомая хворь в самом деле могла лишить его мужской силы: но, к счастью, это оказалось не так.
Еще день – и можно будет продолжать путь. Мало ли что могло ему привидеться на больную голову!
Но Валент вдруг понял, что не может.
Он, никогда не боявшийся ничего, не верил ни в какие возмездия – жизнь всегда показывала Валенту, что получают по так называемым заслугам только слабые и трусы. Разве Александр Великий, Ганнибал, Помпей… и султан Мехмед Фатих не утопили мир в крови? Но кто посмеет теперь хотя бы возвысить голос против них?
Но когда он покинул палатку и его люди увидели его живым и здоровым, Валент понял, что не может приказать им следовать дальше: ехать захватывать патрикию Метаксию Калокир – божественную Феофано, вместе с ее московской подругой! Конечно, он боялся не смерти от рук женщин: он суеверно боялся того, что куда хуже смерти.
“Потом, - наконец решил македонец, когда в борьбе с самим
Валент улыбнулся: он по-прежнему не сомневался – его от него не уйдет.
Он повернул и поехал назад в горы: когда наступит час, он предложит свою силу султану Мехмеду, как сделали уже многие аристократы. И султан, конечно, не откажется.
В ночь на двадцать девятое мая Феофано и Феодора спали в одной постели, обнявшись, – как будто обе услышали, что наступает конец мира и начало нового мира. А утром Феодора призналась:
– Мне приснилось, что с Софии упал крест…
Феофано, улыбавшаяся ей со сна, перестала улыбаться на несколько мгновений. А потом вдруг опять просияла и потрепала подругу по плечу:
– А мне приснился Валент, представь себе! Он был очень болен и звал на помощь – и никто его не слышал, кроме меня!
Феодора изумилась, встревожилась.
– И ты ему помогла?
– Ну конечно, - сказала царица.
========== Глава 94 ==========
– Все, хватит, - сказала Феофано, глядя на свою филэ. Феодора не жаловалась вслух – она вообще почти никогда не жаловалась; но Феофано понимала не только каждое слово, а каждое ее движение.
– Я могу еще, - сказала Феодора, сгибая, а потом выпрямляя руки. Потом она стала встряхивать ими, чтобы разогнать кровь: как ее учила лакедемонянка.
– Конечно, сегодня ты можешь еще, - согласилась Феофано, наклоняясь и подбирая лук подруги; ее собственный висел у нее за плечами. – Но тогда завтра ты этими руками даже миску с ложкой держать не сможешь.
Феодора, благодарно улыбаясь, села на траву; она проследила, как царица дошла до развесистой ивы, дерева Гекаты, в которую она выпускала стрелы. Сильными быстрыми движениями Феофано вырвала последние три.
– Пока стрелы у тебя есть, - сказала она, направляясь обратно к московитке. – Но нужно учиться собирать их, если понадобится… я очень хотела бы, чтобы это осталось навсегда игрой и не пригодилось тебе, но сейчас нельзя ручаться ни за один день.
Она вернула стрелы Феодоре, и та убрала их в свой плетеный тул, подвешенный к широкому кожаному поясу.
– А я хотела бы попробовать… - начала было московитка; но тут Феофано схватила ее за плечо, взгляд стал пронизывающим и страшным.
– Хотела бы попробовать сама убить? Это действительно легко… легче, чем кажется.
Феодора прикрыла глаза.
– Я плохо говорю, прости меня.
Лакедемонянка кивнула.
– Я понимаю, что ты хотела сказать, дорогая.
Она кивнула в сторону, где паслись их лошади, и подруги вдвоем направились к ним. Феодора с особенной любовью погладила свою Тессу и угостила ее хлебом: гнедая любимица пощекотала губами ее ладонь.
Они сели на лошадей и медленно поехали назад, в сторону дома. Когда наездницы соприкоснулись коленями, Феодора снова нарушила молчание.
– Я как раз думала, какое это страшное убийство – какому ты учишь меня, - сказала она. – Ведь это… почти подлость! Совсем не то, что близко сойтись в оружной схватке!