Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
И греческие цари, и просвещенный султан Мехмед очаровывали и покоряли себе дикарей точно так же, как он.
Валент спустился с гор и дальше пошел почти тем же путем, каким ехала Феодора со своими спасителями: звериное чутье безошибочно вело его и его воинов. Он останавливался в тех же деревнях и расспрашивал тех же людей, что и московитка, - и кто-то отмалчивался, а кто-то и отвечал.
Злакам, которых не трогают бури, вырывающие с корнем могучие деревья, нет дела до этих бурь. Им опаснее другие, мелкие и каждодневные, ненастья. И Валент скоро узнал все, что крестьяне могли рассказать ему о путниках,
Теперь он не сомневался, что его русская жена направлялась в дом Льва – туда, где сейчас жила Метаксия Калокир. Что ж, вдова его брата горько пожалеет, что не дала Валенту довершить свою месть. Разве не этому учили древние поэмы, которые она так любила со своей московиткой, - что месть пылает тем ярче, чем больше ей препятствуют? Сейчас женщины увидят, что это не только слова.
А за царский титул, коль скоро женщина притязает на него, она должна биться неустанно, подобно мужчине.
Валент скакал, радуясь себе и своей удаче: с каждым часом он все ближе чувствовал биение сердец своих жертв. Несчастные! Пожалуй, он даже не убьет Метаксию, хотя она десять раз это заслужила: он оставит ее жить, лишив всего, что она любит. Хотя ему убивать ее даже не нужно – слишком много кругом опасностей для женщины, которая долгие годы вела себя так бесстыдно; и теперь, наконец, настало время за это расплатиться сполна…
Он и его люди были не дальше, чем в двух днях пути от дома Льва Аммония, когда случилось непредвиденное.
Валент всегда был очень крепок и здоров – но проснувшись однажды утром после привала, он вдруг понял, что не может встать, как будто сверху давила могильная плита. На него напал жар, потом озноб; ломило суставы и кости. Может быть, лихорадка вползла в его члены из земли?
К нему заглядывали в палатку, тревожились – но никто из его людей не знал, что за болезнь напала на предводителя. Эти дикари почти не умели лечиться, предоставляя заболевшего судьбе: не лучше европейцев. Валент сейчас ужасно жалел, что далек от своего домашнего врача – и даже константинопольских лекарей, сохранивших искусство своих предков. Он слышал также, что и турецкие врачи, а особенно персидские, очень умелы!
Сердясь на общую беспомощность, Валент наконец прогнал от себя всех: его оставили в покое и те воины, что прельстились наживой и громкими делами, и те, кто нашел в нем кумира. Последние – и подавно: ведь бог не может хворать!
Валент почему-то почти не боялся умереть – хотя понимал, что болен серьезно. Слабость ужасала его куда больше: вскоре его начала мучить жажда, а рядом с ним не оставили никакой посудины, чтобы напиться. Встать же и проделать путь в угол, где стоял кувшин с водой, оказалось неимоверно трудно.
Валент напился из горсти, омочил горящий лоб, виски и лег обратно на кошму. Он погрузился в сон, из которого его то и дело вырывали необыкновенно резкие звуки снаружи: никто не думал о том, чтобы не шуметь, - а может, то играл шутки его воспаленный мозг.
Он закрыл глаза и придремал – совсем недолго; но когда очнулся, все снаружи волшебным образом стихло. Валент ощутил легкость в теле и ясность в голове: но когда хотел встать, обнаружил, что по-прежнему не может, словно невидимые цепи приковали его к одру болезни.
Шевельнулся полог, загораживавший вход в шатер; а потом внутрь ступила женщина.
Откуда здесь женщины?.. Валент хотел вскочить, но только дрогнул и застонал от
Феофано была под вышитым покрывалом – и улыбалась под своим покрывалом. Она подняла его обеими руками, и открылось ее лицо, жирно подведенные черным огромные глаза и карминно-красный крупный рот. В черных волосах, высоко подобранных, притаились золотые змеи с рубиновыми глазами – диадема, которую Валент когда-то видел на ней…
Эта женщина вызывала в нем вожделение и ужас сразу: теперь, когда он не мог шевельнуться, только глядеть на нее.
– Славный Валент, - сказала Феофано, направляясь к его одру: она продолжала улыбаться. – Храбрый Валент! Ты всегда верил в то, что прав сильнейший, - но теперь ты так слаб… И кто же прав в эту минуту, когда мы с тобой говорим?
– Это пройдет, - прошептал Валент. – Я очень скоро верну себе силу, а ты узнаешь свое место!
Феофано посмеялась.
– У тебя ничего не выйдет, македонец, - сказала она. – Поворачивай назад.
Валент усмехнулся: оскорбление вмиг заставило его забыть слабость и страх.
– Еще чего!
Но тут же страх вернулся, с удвоенной силой. Такого Валент не ждал: широко раскрыв глаза, он увидел, как из-под золотых и пурпурных одежд Феофано выставилась блестящая голова змеи. Кобра высунула язык и тут же спрятала.
Валент судорожно вздохнул: едва веря своим глазам, он увидел, как Феофано разоблачается, разматывая свой широкий пурпурный с золотой полосой гиматий, под которым оказался серебристый хитон с рисунком из черных лилий. Змея обвила смуглую высокую шею царицы, подобно ожерелью, которое удивительно ей шло. Феофано подняла руки к застежкам на плечах.
– Скажи – ты долго мечтал об этом, мой славный Валент? – спросила она, неотрывно глядя военачальнику в лицо.
Несомненно, он долго мечтал об этом: но не так! Он мечтал впечатать Феофано лицом в стену, заглушая ее крики; а еще лучше – поставить на колени…
Лакедемонянка обнажилась совсем – у нее было прекрасное тело, хотя и слишком твердое, мускулистое для женщины. Ожерелье-змея куда-то ускользнуло – на царице ничего не осталось, кроме браслетов, обвивавших руки выше локтей. Но когда она протянула руки к Валенту, браслеты ожили… и уже две змеи, шипя, поползли к Валенту на грудь: он ощутил холодную скользкость их гибких тел, и закрыл глаза. Желание его никуда не делось – и, вместе с ужасом, только возросло: и македонцу стало очень стыдно. Он вдруг понял, что совершенно наг, и Феофано глядит на его чресла. И опять он испугался – не смерти, а того, что эта слабость навсегда…
А потом он ощутил на себе ее тяжесть: Феофано оседлала его, сдавив коленями его бедра. Валент простонал сквозь зубы: он совсем забыл, как сильны ее ноги, хотя столько раз видел ее посадку на коне!
– Я говорила тебе, как люблю таких красивых и сильных мужчин? – прошептала василисса ему на ухо.
Холодные змеи ползали по его груди, плечам, как ее горячие руки. Валент ощутил, что истаивает в блаженстве: он откинул голову назад, уже не сдерживая стонов. Он ощущал себя всесильным, как всегда, когда обладал женщиной; но, вместе с тем, сладко слабел, точно замерзающий или умирающий от потери крови. И это всесилие – было не его всесилие, а Феофано: она тоже неистово наслаждалась сейчас, но не как женщина, а как мужчина! Не своей покорностью, а силой, которую императрица забирала у Валента!