Степан Разин
Шрифт:
— Покажешь на охоте, как из лука стреляешь и казаков своих покажешь. Что умеют, как стреляют… Сказывают, как-то ловко казаки на конях скачут. Задом наперёд сидят и стреляют. Так твои могут?
— Могут, некоторые, но не все, — признался я. — Но не это главное в конной сшибке.
— Да? Покажете! — приказал Морозов.
— Ну… Казачью лаву вряд ли там покажем, — засомневался я. — Маячене, завесы… Не получится. В поле надо. Разве, что выездку, да рубку лозы, если там поле есть, стрельбу из пистолей, винторезов… Пешую сшибку… Не знаю, чем государя удивить. И не я у них сотник, Борис Иванович. Я старший над ними. Так
Морозов махнул рукой.
— Главное, постройте себе казачий городок! Зима скоро! Можно пользовать строения острога. И нарисуешь картинки острова с разных сторон. Думать с царём будем, что и как там построить.
Я вспомнил про Измайловский остров, где был на экскурсии.
— Крепостицу ставить там надо. Кремль! Каменный! Правитель должен быть оборонен в любом месте, даже на отдыхе. Оборонен, и жить достойно правителя. Там, река?
— Да, река. Что впадает в Яузу. Там, не остров, а два пруда. Это мы так усадьбу зовём. Хозяин усадьбы — двоюродный брат государя Михаила Фёдоровича — Никита Иванович Романов-Юрьев. И он там тоже может появиться. К нему будет случай, тоже присмотрись. С ним могут быть князья: Яков Черкасский, Семён Прозоровский, Шереметьевы. Смотри, это — бунтовщики, фрондёры. Будут тебя сговаривать к себе, не купись. Могут много чего сулить. Имей ввиду. От них вся смута в Москве.
— Значит, там нет острова? — удивился я, вроде, как только узнав. — Это та река, что впадает в Москву в том месте, где мы с казаками стоим?
— Так! Туда вытекает. И что?
— Да, ничто… Для понимания. Значит, и ходить по ней на лодьях можно?
— Можно. Только, верхом скорее.
— А надолго нас туда поселят? — спросил я.
— Там видно будет. Приедем, поговорим.
Конно, мы с казаками доскакали до Измайлово минут за двадцать. Дорога шла по-над Яузой, потом вдоль её левого притока, потом, вдоль другой узенькой речушки. Сначала увидели вдруг вынырнувшую из-за поворота деревянную церковь с одним шатровым куполом. Потом слева между молодых деревьев за рекой появились стены крепости. Острог совсем пришёл в упадок. Чуть далее него вдоль дороги, и примыкая к речушке, стояло штук десять низких изб с хилыми подворьями. Чрез речку имелся деревянный мост.
Деревянный частокол и покосившиеся строения острога с изгнившими драночными крышами стояли на небольшой возвышенности, действительно похожей на остров из-за того, что справа за «островом» выглядывал ещё незамёрзший пруд. Кого тут можно было усторожить в таких тюрьмах? В отдалении от «острога» ближе к пруду стоял небольшой, трёхъярусный, почти новый терем. Рядом с ним постройки: низкий омшанник и пара изб.
Казаки, одетые в черкесские лохматые бурки — было уже холодно — испугали своим гиканьем крестьян, попрятавшихся по избам и охотничьих собак, что разлаялись так, что зазвенело в ушах. Собаки сидели в псарне и на привязи в будках и лаяли «от души».
Из одной избы вышел старик и мужик чуть моложе, примерно лет сорока. Из другой избы, что поменьше, вывалила целая гурьба народу, одетого кто во что горазд, но, в основном, — в драные, короткие полушубки.
— Как они там все поместились? — мелькнула мысль.
— Осмотритесь тут, — крикнул сотник Лавруха. — Что можно приспособить под жильё ищите!
Весь наш скарб с
— Кто такие! — крикнул старик.
К нему сразу поспешили плотники и что-то стали втолковывать. Тот, сначала возмущённо размахивал руками, а потом поставил их в бока и, крикнув: «Собак спущу!», мелкими шагами поскакал к псарне.
— Постой, старик! — крикнул я. — Мы ж твоих собак постреляем. Жалко. У меня бумага есть, боярином Морозовым писанная. Руку его знаешь?
Старик обернулся и глянул на меня сурово.
— Как не знать?!
Я вынул из своей «волшебной» сумки сложенный конвертом лист бумаги с отписью и протянул ему.
— Ты ведь Никифор Редька?
— Так! — сказал он. — А ты кто будешь, паря? По виду, вроде, княжич?
— Казак я, дядька Никифор. Степаном зовут по прозвищу Разин.
— Да, какой же ты казак?! — рассмеялся дед. — Молод ещё казаком зваться. Воевали мы бок о бок с донцами. Крутой народец! Вон то — казаки! А ты мал ещё!
— Не тебе судить, дед, — рассмеялся я, не обижаясь на слова старика. — Я сын атамана-есаула Тимофея Ивановича Разина. Послан я царём Михаилом Фёдоровичем поставить тут казачью станицу-городок. К его приезду. А приедет он после первого снега. Читай уже указ!
Старик скорчил виновное лицо.
— Не дал Бог грамоты, паря. Знает о том боярин Морозов.
— Правильно. Он так и сказал, чтобы я на словах тебе передал. Вот и передаю, что писано на бумаге.
К нашему с казаками удивлению, в остроге нашлись сооружения, где можно было разместить и двести неприхотливых казаков. Острог состоял из больших изб, вмещавших человек по десять. В избах имелись деревянные лиственничные полы и печи-очаги, топившиеся по-чёрному. Короче, переночевать мы нашли где. Только некоторые развернули во дворе острога, уже поросшего молодой порослью, шатры. Например, — я.
Дед Никифор звал в свою избу, но зайдя в неё и нюхнув кисло-смрадный воздух шкур и мочевины, я с благодарностью отказался.
Мы нарубили елового лапника, настелили его на землю, разложили на лапник войлок и поставили шатры. В Астрахани я привык к жизни в шатре. Одному в шатре жить было приятно. Пахло только своим, а «своё», как говорится, не пахнет.
У двух рабынь имелся свой шатёр и ко мне они приходили только навести порядок, покормить меня, помыть и ублажить. А что? В тринадцать лет Стёпка, как и другие мальчишки его возраста, уже вполне мог получать удовольствие от половых отношений с женщинами. Но не всякий мог себе это позволить, ибо не у всякого имелись рабыни-наложницы.
Девушки были молодые, едва старше Стёпки года на два. То есть, по персидским меркам, вполне себе готовые к продолжению рода. Их так и покупал Тимофей с таким расчётом, что они станут моими наложницами. Поэтому я с ними легко нашёл общий язык, так как свободно говорил на их языке и чтил Аллаха.
Даже после крещения у себя в шатре я отправлял Всевышнему две молитвы.
— А что мелочится? — подумал я, и решил, что мне не трудно произнести практически одни и те же слова, воздавая хвалу единому Богу-создателю всего сущего, только на разных языках и в разных последовательностях.