Степан Разин
Шрифт:
— Казак я, государь. Только по бумагам наследник. И потому добиваться должен всего сам.
— Ну-ну, — улыбнулся Михаил Фёдорович. — По бумагам наследник Персии, это дорогого стоит. Мало ли, как жизнь обернётся? Хорошо, что у тебя есть деньги, чтобы купить вотчину, но одарить тебя я обязан. Мало в казне земель. Разобрали бояре, вернув себе, отобранное Иваном Васильевичем. Да наградить надо было тех, что оборонил Русь от разорения. Стоят в разрухе казённые земли, усадьбы царей прошлых.
— Зачем он мне это говорит? —
— Много строить придётся, — продолжил государь. — И твоя помощь государеву делу, как нельзя кстати. Особливо, Тимофей твой помог. Гости купеческие не нарадуются.
Царь замолчал.
— Почему я тебе всё это говорю? — вдруг спросил он. — Да потому, что умру я скоро, а Алёшка останется на троне воевать со всеми этими упырями, что в боярских шапках ходят. Даже эти, — царь кивнул в сторону веселящихся Морозова и Салтыкова, — из казны не ложкой, а черпаком черпают. И все так. Ты же сразу мне понравился тем, что не просил себе лишнего даже за службу. И показал, что не только словесами вязать можешь. Помогай Алёшке. Одного вы с ним возраста. И, дай Бог, сдружитесь. Нужны ему будут те, кто не лебезит перед ним, а служит верно. Что думаешь, отрок зело разумный?
— Думаю, что не всё от меня зависит. От господаря всё идет. Вот станет он слушать не меня, а Морозова и что? Хотя, мне и советовать то нечего. Морозов точно уж больше меня знает. А то, что ворует… А кто не ворует, государь? Мне надысь твой Никифор сказал: «Не украдёшь — не проживёшь», и он ведь прав. Тяжко жить подневольным крестьянам. Мрут с голода. Обирают их бояре до нитки. Особенно новые, те, что с Польши пришли и сейчас землями одарены. Оттого крестьяне и бегут в украины. Тот же Никита Романов чистит здешних крестьян так, что только щепным промыслом и живут. Тот же Никита Романов чистит здешних крестьян так, что только щепным промыслом и живут.
— А ты, значит, крестьян чистить не будешь? — язвительно спросил царь. — И от тебя не побегут?
— Дочиста обирать? — переспросил я, чтобы прикинуть, как ответить так, чтобы не обидеть царя. — До чиста обирать не буду. Да и ты говорил, что здесь хочешь всё правильно устроить. Например, ты про гречу говорил. И правильно говорил. Гречку ни один червяк не ест, а ячменем и рожью не брезгует. Хранится гречка намного лучше любого другого зерна и польза от неё человеку больше. И ещё, цветок у гречки пчёлам нравится. И липа не нужна. Хотя с липы мёд дюже полезный.
— Откель про гречу знаешь? — нахмурился государь. — И про пчёл?
— Греческие купцы везде ездят. И нам на Дон гречку привозили. Да нашим казакам не пришлась по нраву сия крупа. А ведь с неё и мука добрая получается. Мне нравились лепёшки, что мать жарила.
Я врал и не краснел. Для польза дела, ведь.
— Ежели с землёй всё сложится, заставлю крестьян засеять поле гречихи. Она ведь и засухи не боится. И улики поставлю. Да такие, что диву дашься.
—
— Про пчельники, ага, — улыбнулся я. — Такие пчельники, что ого-го. Мёд сам стекать будет.
— Ой, ладно, — махнул рукой государь. — Люблю я пчёлок. И пчельники сам хотел тут поставить на колодах. Нет других домов у пчёл, только колоды с дуплами.
— А вот, придёт время, сам увидишь. Всему своё время и свой срок.
Наконец бояре и Алексей натешились стрельбой из луков и подошли к царю.
— Повеселил ты нас, крестничек, — воскликнул Морозов. — Добрые у тебя воины в конной сечи, а ежели без коней?
— Без коней тоже могут. Иногда приходится засаду делать пешую. Или тихо разведать. Могут и так, и так. Братцы, — крикнул я казакам, — покажем, как мы на кулачках бьёмся?
— Покажем, атаман.
— Ух ты, они же тебя атаманом кличут! — удивился Салтыков.
— Ну, кхе-кхе, в такой битве я у них атаман. Они меня никак поймать не могут. Мы, с вашего разрешения, на палках, чтобы не поубивать друг друга. И рукавицы наденьте! — крикнул я казакам, хотя четырёхлучевые гарды на тренировочных палках имелись.
— Нападайте, — крикнул я и устремился в гущу казаков. По ранней договорённости, тот, по которому хоть слегка задевала палка, выходил из схватки. Разу убыло трое, потом ещё трое, потом ещё.
Я то наскакивал, то откатывался, применяя и кувырки и другие кульбиты, ударял и палкой, и ногами, крутил восьмёрки и фланкировал. Казаки сражались честно, а потому вскоре из тридцати, осталось только пятеро. Пространства для манёвра стало больше и поэтому попасть по ним стало труднее.
Глава 22
Напав на меня одновременно, казаки всё-таки меня «зарубили».
— Ай, да Стёпка! Ай, да лихой рубака, — воскликнул Салтыков.
— Ай, да крестничек! — восхитился Морозов.
— Тебе не больно, — спросил Алексей показывая на шишку, растущую у меня на лбу.
— Ничего! — отмахнулся я, отдышиваясь. — Это мы показали потешный бой. Казаки давали мне показать наши ухватки во владении двумя саблями во всей красе. В реальном бою меня бы зарубили гораздо раньше.
— Как, потешный? — воскликнул Морозов. — Били они по настоящему. Видно было!
— Били по настоящему, да только знал я кто и когда будет бить. Сговорились мы. Чтобы повеселить вас.
— Но ты крутился, как веретено. И в правдашнем бою так бы ты победил, — сказал государь. — Так крутиться никто из моих стрельцов не может. Или бояр, кто сабельным боем владеет. Вот хоть бы ты, Борис Иванович? Ведь славный рубака был, а так не крутился.
— Точно, так не крутился, — подтвердил Морозов. — Мы всё больше конно секли руки и головы. На скаку догонишь и так «бзынкнешь» сабелькой по спине, ажно тягиляй лопался.