Степан Разин
Шрифт:
Вопросы были риторическими, и я молчал и улыбался, молчал и улыбался… Потом ели жаренную печёнку с луком, а потом, на ночь глядя — варённую лосятину.
Царевич, узрев у меня ещё одну кровать, со стёганным плотным матрасом, набитым овечьей шерстью и опробовав её ещё днём после баньки, отпросился ночевать ко мне. Государь, подумав и посмотрев внимательно на меня, разрешил. Морозов хотел расстроиться, но глянул на стол, уставленный водочными настойками, махнул рукой и сказал: «Пущай его идёт». А царь сказал:
— Служи хорошо и у тебя всё будет! За наследника головой отвечаешь!
На
Мы умаялись за день и уснули быстро. Царевичу ещё днём очень понравился плотный матрас и он, пока не уснул, всё бранил и бранил свои жаркие перины, грозясь всё во дворце переделать. Укрывались мы толстыми персидскими верблюжьими одеялами, вдетыми в пододеяльники, сшитые местными бабами по моему заказу из тонкой льняной белоснежной ткани. Ткань приятно холодила лицо, а верблюжья шерсть отлично грела тело. Кирпичная печь прогорела и, с закрытым дымоходом, отдавала тепло медленно. Масляный открытый светильник, стоящий на столе, я погасил. Фитиль я свил из льняных нитей. Лампаду гасить не стал.
Я бы смог уснуть раньше, но уснул после царевича, прислушиваясь к его дыханию. Спал я чутко. Алексей, объевшись свеженины, испускал разные звуки, несколько раз ночью просыпался и просил поднести пить. Я поднимался с постели и подносил. А как же! Служба!
Рано утром мне пришлось встать и растапливать печь, ибо ночью сильно похолодало. Однако, дрова и растопка лежали приготовленные и, распалив печь, я снова завалился в постель. Однако, проснулся царевич, и мне снова пришлось прислуживать ему уже по другим делам. Но и для этого у царевича всё было с собой. Пару фаянсовых горшков мне выдали по убытию нас из царского терема.
Я в жизни ни за кем не прислуживал. Даже в армии не ходил за «дембелями». Тогда мы служили по году, и понятия «старослужащий» просто не было. Смешно было называть так солдат, отслуживших по полгода. А «неуставные» отношения прерывались мной хорошим ударом в печень, если кто не понимал слова. Говорить по «понятиям» я умел, а тогда только на таком «языке» и разговаривали.
Тут прислуживать приходилось, ибо иерархия даже не выстраивалась, она в этом мире присутствовала. Не согнул спину — получил. Оттого и бежали на Дон те, кто спину гнуть ни перед кем не хотел. Я же сам лез туда, где приходилось преклоняться. Мне это не очень нравилось, но я надеялся, что своим умением и смекалкой приподнимусь над этим обществом. Может не над всеми его членами, но над многими. А при благоприятном стечении обстоятельств и при правильном применении знаний о грядущем, можно попробовать и власть захватить. Ведь шёл же Разин на Москву. Только ранили его. Не вовремя ранили и тем развеяли веру в его заговорённость. И время тогда было потеряно на лечение, да на разброд и шатания.
— Не дай Бог такое произойдёт, надо сразу рвать когти куда-нибудь на Урал, — думал я, дремля и досыпая утренний сон. — И знахаря бы какого приискать, да приголубить.
Следующий день прошёл, как по писанному.
Казаки расстарались на славу, показав и удаль, и мастерство. Царюочень понравились пики и то, как я такой палкой владею. Остальные казаки тоже старались, но пока им со мной не сравниться. Это и заметил царь.
—
— Только начали осваивать. Я недавно придумал такое оружие. Оно, государь, называется копьё. Видишь, к острию утончается, чтобы не гнуться, а тут расширяется, чтобы не глубоко проникать в ворога. Видел же, да, как из чучела вырывается, когда на ремне вокруг локтя проворачивается?
— Да! Ловко! Значит, сам придумал?
— Сам, государь! Нет ни у кого в конных войсках такого оружия. И не надо, чтобы было, государь. А для того скрывать все новины твои надоть.
— Ты снова про тайный приказ? Всё новое когда-то становится старым.
— А всё тайное становится явным, — сказал я. — Есть такое дело, но всёравно, свои секреты надо хранить, чужие — красть.
— Хе-хе! — улыбнулся царь. — Мудр, как старик. Тебе словно не четырнадцать лет, а все сорок. И даже больше. Я не всё разумею, что ты советуешь, а я живу дольше.
— Разными жизнями жили, государь. У нас живут по правилу: «Хочешь жить, умей вертеться». Вот казаки и вертятся.
— Не все же казаки такие, как ты? — спросил, нахмурившись, царь.
— Почти все, государь. Голь на выдумки хитра. Так тоже у нас говорят.
— Эту присказку и я слышал.
Морозов и Салтыков соревновались в стрельбе из луков, а мы с Михаилом Фёдоровичем стояли в сторонке.
— Приглянулся ты Алёшке, Степан. Он, вроде, старше тебя, а многого не знает, ибо, как ты говоришь, другой жизнью живёт. Далее Коломны и не был нигде. А ты, вижу, мастер не токма картинки писать, но и крепости строить и службу править. Допущу я, чтобы ты бывал в Кремле и учил наследника. Но главное, наладь казачью службу. Мне по нраву то, что ты берёшь на себя мои расходы. А беспошлинно торговать с персами я тебе разрешу. Ежели цену для казны ломить не станешь.
— Не я торговать стану, государь. А желания твои я брату передам.
— Не верю я, что не ты всем заправлять станешь, — сказал, смеясь царь. — Ой, ха-ха, не верю. Ты, и батьку в бараний рог гнёшь?
— Не-е-е, ха-ха-ха, — позволил себе рассмеялся и я. — Его не согнёшь! Он сам кого хочешь согнёт.
— Пишут мне с Волги, что много твой Тимофей на реке воров побил, много товара и купцов спас. Хвалят его воеводы. Не придёт ли сюда, твой Тимофей?
— Не-е-е… В Персии зимовать будет. Товар там закупит. Скоро тут будет караван с товарами и подарками. Дозволь мне здесь их хранить?
— Подпишу я указ о найме твоих казаков, как войско иноземного строя. Пропишу в указе находиться на зимних квартирах здесь. Морозов сговориться с князем Яковом Черкасским. Тот близок с Никиткой Романовым и уговорится о продаже Измайловской вотчины тебе. Пропишу тебя новиком, а отцу твоему дам жалованную грамоту на «гостиное имя» и продам земли от устья реки Воронеж и ниже по Дону. Какие-то сёла там уже есть, но какие, то мне не ведомо. Не платят они подати. Пусть там крепости ставит и людом заселяет. Других свободных земель, чтобы тебя, как князя, наградить у меня нет. Хотя… Запутал ты меня совсем, паря. Вроде и наследник персидского шаха, а вроде и вправду казак.