Степкина правда

Чаусов Николай Константинович

— Здорово! — произнес Степка. — А все дяди Васина Шавка: всех разбудила.! А то убег бы табун в поле — и крышка. Видал, сколько их, гадов, шастает?

Только на рассвете погасли огни. Обоз двинулся дальше.

На третий день прибыли в Хогот. Бурятская деревушка сплошь забита обозами. Тут же у тракта, у скрещения Якутской и Сахюртской дорог, шла торговля и мена. Качугские, жигаловские охотники меняли дичь, лисьи, медвежьи шкуры, козье мясо; сахюртские и ольхонские рыбаки-буряты — соленую, вяленую, копченую рыбу; иркутские спекулянты и торгаши — махру, китайский чай и ткани, снасти и посуду, чиненые

замки и петли, гвозди и прихватки для белья. Деньги здесь почти не в ходу. Мена с придачами и без придач, оптом и в розницу.

Мы распрощались с дядей Васей и пошли бродить по Хоготу, искать попутных подвод до Сахюрты. И везде, куда бы ни ступали, шла мена.

— Вот паразит, гляньте! — показал на магазин Степка.

Я посмотрел на вывеску и ахнул.

А ниже — длинный список всех обменных товаров. Бойкая торговля шла и в самой лавке, и в ее просторном дворе, и возле ворот, у самого тракта. Меха, пузатые бочки с рыбой и медвежатиной, травяные кули с картофелем вносились, вкатывались в ненасытные брюха амбаров и погребов. Сделки, споры, крики и перебранка. Значит, и сюда добрались Панковичи, перехватывают, ловят с тракта продукты, чтобы потом в Иркутске перепродать их втридорога, как Попундопуло. Так вот почему мама уехала так далеко, где не ловчила еще пронырливая рука Панковичей!

Мы бродили между возами, упрашивая взять нас с собой до Сахюрты, но бесплатно никто не брал. В животе начинало сосать, хотя до положенного «обеда» оставалось часа два, не меньше, а тут еще дразнили сочные, жирные копченые и малосольные омули, свежие огурцы и молочные кринки. А в нашем мешке — штук тридцать картофелин, фунта два сухарей да семь луковиц.

Услыхав, что одного сахюртского мужика назвали Петром Михеичем, Степка улучил момент и подошел к нему, как старый знакомый:

— Здравствуйте, товарищ Петр Михеич!

Мужик повернулся к Степке, сдвинул картуз:

— Здорово. Ишь, товарищ какой выискался! Ты отколь меня узнал, парень?

— А как же! — невозмутимо улыбнулся Степка. — Неужто не помните? Недалече от вас жил, Петр Михеич.

Мужик пригляделся, качнул головой.

— Запамятовал. Да вроде таких рыжих у нас в Сахюртах и не водилось.

— А меня перекрасили, дядя Петра, — обрадовался Степка такой завязке.

— Да ну? Краской, что ль?

— Ага, краской!

— Ну и мотай от меня, крашеный! Мотай, мотай, неча тут, еще вымажешь!

А через пять минут мы все шестеро наседали на сердобольную широкоскулую бурятку:

— Те-оть, возьми до Сахюрты!

— Мы не тяжелые, тетенька! По очереди сидеть на возу будем!

— У нас тетенька родная на Ольхоне живет…

Тетка стреляла в нас узкими глазами, старательно морщила лоб, но мы уже видели, что она вот-вот сдастся.

— Мы тебе помогать будем, тетенька!

— Возьми-и! Нам тут есть нечего!..

— Ай-ай, плохо как, — вздохнув, участливо сказала бурятка. — Однако, у самой девчонки три тоже, мужика нету. Война была, мужика брали, пропал мужик… Ай-ай, плохо как!..

— Возьми-и, тетенька!..

— Ай-ай, делать что будем? Не брать — совсем будет плохо вам. Соседа просить надо, много

не возьмет, двоих возьмет, однако… Лошадей надо поить, соседа пойду искать, говорить буду…

Степка и Андрей быстро распрягли тощих монголок и, оседлав, ускакали к речушке, а мы с Колей и Сашей принялись помогать доброй женщине укладывать на телеге опростанные бочонки, мешки, кринки.

С восходом солнца выехали в Сахюрты. Я, Степка и Саша — с буряткой, а наши «обозники» и Синица ехали где-то впереди, на телеге ее соседа.

Теперь дорога была уже и с выбоинами. И шла она лесом, да таким густым, что иногда верхушки сосен сплетались над головой и становилось сумрачно, как после захода солнца. И прохладно. Зато как хорошо было выезжать на прогалины и поляны! Мрак отступал, и яркий солнечный свет слепил глаза и согревал тело. Вот бы никогда не было ночи!

К концу второго дня мы уже подъезжали к Малому морю. Леса стали редкими, холмы и увалы круче. Но радость по случаю конца путешествия была краткой: на последнем привале Степка извлек из мешка черный сухарь и глухо спросил:

— Как делить будем?

— И все?! — ахнули мы хором.

— Все — у вас в брюхе, а этот еще тут, — кисло улыбнулся Степка. — Делите, а я так, на картошке. Я привычный.

Но мы разделили сухарь на всех. Пообносившиеся, прокоптевшие у костров, мы и в самом деле походили на беспризорников, каких в Иркутске было немало. Степка уже хотел бросить в ведро нарезанную картошку, но наша хозяйка порылась в мешке, вытащила из него жирного омуля и, сочувственно поцокав языком, подала Степке: — Бери, мальчишкам свари уж. Сейчас Сахюрты будут. однако.

Уха вышла на славу. Правда, омуль оказался засоленным, и после ухи страшно хотелось пить, но зато надолго отступил голод.

И опять потянулась тяжелая, ухабистая дорога…

Остров Ольхон и тетя Даша

…Представляю, что чувствуют великие путешественники после долгого скитания по морям и пустыням, вдруг увидев то, к чему они так стремились. Мы не были великими и не бороздили морей и пустынь, пробыв всего пять дней в пути на довольно удобном транспорте, но, увидав с холма Малое море, а за ним Ольхон, так громко кричали «ура» и кидали вверх кепки и тюбетейки, что шарахались кони. Удивительная радость охватывает тебя всего, и сразу же забываются невзгоды, проголодь, опасности и несчастья. Все это уже позади, а впереди знаменитый бескрайний степной Ольхон, рыбаки и Степкина тетка!

Поблагодарив добрую бурятку, мы наперегонки бросились с горы к Малому морю. С разбегу влетели в холодную чистую воду, запрыгали, заплескались. Собственно, моря и не было: до Ольхона ближе, чем до любого острова на Ангаре, и я до сих пор не знаю, почему этот пролив называется морем. Может быть, в другом месте он и шире, но здесь его переплыл бы любой хороший пловец.^[19]

Напрыгавшись, накупавшись, мы пошли к причалившему к мосткам парому. Паромщик оказался на диво сговорчивым старичком и только предупредил нас не стоять у самого края и не нырять на дно допрежь батьки. Мы уселись на дощатый пол между телегами и с любопытством и трепетом глядели на остров, на разбросанные по нему маленькие избушки, на сгрудившихся у пристани людей и повозки.