Степкина правда
Шрифт:
— Не буду.
— Слава богу. А теперь иди читай. И принеси мне петрографию, мы отошлем ее папе.
Опять Яшка
Мама не забыла своего обещания и на следующее утро привела ко мне сразу двух мальчиков.
— Вот тебе товарищи, Коля. Покажи им свои игрушки, книги. Можете погулять.
И ушла, оставив нас одних в детской.
— Вова, — назвал себя тонкий, длинный.
— Федя, — буркнул толстый коротыш. И почесал в ухе.
Я вытащил из-под кровати коробку с оловянными солдатиками, разделил их поровну на три части, отыскал резиновый мяч и объяснил,
— Неинтересно в солдатики. Давайте лучше в щелчки.
— А это как? — спросил я.
— Очень просто. У тебя карты есть?
Карты, конечно, у нас были, только не у меня, а у мамы. Но мама строго запретила их брать.
— Вот карты, — пробубнил Вова и вытащил из кармана брюк грязную, очень истрепанную колоду, положил на пол.
Федя перетасовал карты, бросил каждому из нас по три штуки, — приказал мне:
— Набирай очко.
— Как? — не понял я.
— А ты не знаешь? В очко не знаешь?
— Не знаю, — признался я.
— Эх ты! Да в очко все знают!.. Вот смотри…
И Федя подробно рассказал мне, как надо играть в очко.
— А сколько переберешь — столько и щелчков, ясно? — добавил он. И опять заковырял в ухе.
Мы стали играть. Я все время перебирал очки, а Вовка с Федькой с удовольствием отщелкивали мне в лоб мои переборы.
И вдруг чей-то пронзительный свист раздался под окном. Еще. И еще раз.
— Это нас! — вскочил с полу Вовка. И выглянул в окно.
— Кто?
— Яшка. Может, случилось что… Пошли все!
«И тут Яшка! Что ему от нас надо? — невесело думал я, следуя за Вовкой и Федей. — Неужели опять драться с „обозниками“? А вдруг еще поведет к атаману, и тот будет меня крестить?..»
Во дворе уже толпились мальчишки. Стриж подождал нас, потом отвел всех к воротам и таинственно зашептал:
— Этот-то турка, опять на барахолку подался. В мешок чегой-то завернул и тащит. Айда, мальцы, поглядим, чего он такое носит! Вместях веселей будет!
— А «обозники»? Еще побьют, — подсказал Федя.
— Не побьют! — хвастливо заявил Стриж. — Я дорогу окромя знаю. А ты дрейфишь? Вот скажу атаману, что ты паникуешь…
— Я не паникую, я просто так… — струсил Федя.
— А кто это — турка? — спросил я.
— Сосед ваш. Музытер, — пояснил Яшка. — Айда! — скомандовал он. И первый направился вдоль обрыва.
Мальчишки — одни нехотя, другие вприпрыжку — последовали за Яшкой.
— Пошли и мы, а то плохо будет, — потянули меня за ними Федя и Вовка.
Мы миновали церковную ограду, спустились по крутому откосу вниз к Ушаковке и повернули в сторону от моста, к самому мысу. Босоногие задрали штаны выше колен и полезли в речку, а нам, то есть мне, Вовке и Феде, пришлось разуваться и догонять мальчишек.
Ноги мои вязли в черной, как смола, липкой тине, и я то и дело терял равновесие и чуть не шлепался в воду. А Яшка уже махал с другого берега нам руками и торопил. Потом повел нас причалами, по огородам и закоулкам, пока, наконец, мы все не выбрались на главную улицу Иркутска. И стали ждать нашего «соседа со странностями», или «турку», как назвал его Яшка.
Был обычный будничный день, но улица
— Идет! — вскрикнул обрадованно Стриж и показал рукой на приближавшегося к нам загадочного соседа. Мелкими частыми шажками он шел, вытянув перед собой правую руку с сумочкой-сеткой, а левой прижимал к себе большой квадратный предмет, обернутый мешковиной, — картину, как сразу догадался я. Прохожие шарахались от его вытянутой вперед правой руки, весело оглядывались на него и острили, но сосед наш не обращал на них никакого внимания. На нас он даже не взглянул. А Стриж отскочил в сторону и, пропустив его, заносился, как собачонка: то догонит, завертится перед ним юлой, то вернется к нам и сообщит, что у него на носу от очков ямка, и снова умчится. А мы глазели на вывески и витрины.
Чем ближе к центру, тем больше движения, суеты, шума.
— «Власть труда»! Свежий номер! Чехословацкий эшелон в помощь голодающим Поволжья! — орет мальчишка с газетами.
— Небывалый успех Черной Маски! Борец Черная Маска великодушно дал согласие на реванш! Спешите купить билеты! — взвизгивает из циркового киоска старушонка в чепце.
— Э-эй, поберегись! — гремит бас кучера нарядного экипажа.
— Драю-чищу! За сапог — тыщу! За пару — две! У кого три ноги — скидка! — зазывает прохожих маленький чистильщик сапог.
Яшка подбежал, задрал штанину, поставил на ящик ногу в рваном ботинке.
— Чисть!
— А платить будешь?
— Чисть, говорят!
Мальчик сердито взглянул на Яшку, на стоящих за ним пацанов, принялся чистить. Яшка отдернул ногу.
— Чего это у тебя? Чем мажешь?
— Ваксой.
— А ну покажь! — И, выхватив из рук растерявшегося пацана баночку с ваксой, кинулся догонять художника.
Мальчик не закричал, не стал звать на помощь или ругаться. Испуганно тараща на нас глаза и судорожно обхватив обеими руками ящик со щетками, он прижал его к себе, как сокровище, и сидел так до тех пор, пока мы не прошли дальше.
— Надо отнять у Стрижа ваксу и вернуть мальчику, — сказал я Вовке и Феде.
Но те только пожали плечами и промолчали. Да я и сам понял, что предложил глупость: отнять у Стрижа ваксу — значит, получить от атамана хорошую взбучку. А кому это надо?
Барахолка кишела покупателями и продавцами, гудела, как улей. Старухи, волочившие по земле подолы, и голоногие, в ярких сарпинковых[6] платках, набеленные сметаной девчата, седобородые старики и — сапоги в гармонь, чесучовая[7] рубаха с огненным кушаком — безусая удаль; местные и приезжие, русские и евреи, грузины и греки, широкоскулые буряты и китайцы — все смешались в общем живом котле.