Степкина правда
Шрифт:
Да, не радовала нас с Сашей атаманская награда. Зато Яшка Стриж всю дорогу хвастал своим трофеем и подбивал атамана на новый поход на «мушку». Будто ему тоже дома жрать нечего.
— А знаешь, — предложил я, — давай твоей маме отнесем! Скажем, я наловил!..
— Зря это.
— Ничего не зря! Зато сестренки твои, знаешь, как рады будут! Хариус! Лучшая в мире рыба!
Саша заколебался. Ведь такой вкусной рыбы в Сашиной семье не ели с тех пор, как украли лодку. А на рынке поди купи!..
— Ну не бросать же
— Ладно, давай, — сдался Саша. — Только вместе пойдем, сам скажешь.
Вслед за Сашей я переступил порог его дома и — поперхнулся: в небольшой кухне стоял такой пар и так едко пахло щелочью, какой-то кислятиной, гарью, что трудно было дышать. Кое-как свыкнувшись с вонью и духотой, я поздоровался с Сашиной матерью и, протянув ей рыбу, сказал:
— Возьмите, это я сам поймал.
— Рыба? — удивилась та.
— Ага, хариусы. На уху. Берите, тетенька, а я еще наловлю… — врал я напропалую, видя удивление и нерешительность Сашиной мамы.
Стряхнув в корыто мыльную пену, она протянула ко мне жилистые, красные от кипятка руки и, словно не веря своим глазам, осторожно приняла рыбу. Выбежавшие из-за полога маленькие Сашины брат и сестренка обступили мать, а та повернулась ко мне, отерла о фартук руку, но подать ее все-таки не решилась.
— Спасибочко, Коля, за доброту твою. Мой-то вон целые дни баклуши на реке бьет, — кивнула она на Сашу, — а чтобы рыбу хоть половить…
— А ну, кто тут рыбак? — вышел на кухню хозяин дома. Худой, сморщенный, он больше походил на дедушку, чем на отца Саши. — Сам, говоришь, поймал? Молодец! На что поймал-то?
— На «мушку», — выпалил я, хотя так и не видел, что она из себя представляет.
— На какую? — И, видя мою растерянность, повторил: — На какую мушку, спрашиваю, поймал-то?
Я не знал, что ответить.
— На эту… как ее… самодельную…
— Это как понимать? Смеешься надо мной, парень? — улыбнулся Сашин отец.
Я понял, что попал впросак, и попробовал оправдаться:
— А мы с товарищем ловили. Он ловил, а я веслами греб…
— С лодки, стало быть? Это дело. Была и у меня лодочка, хариусов, линьков брали. Еще и на базар носили, бывало. А вот теперь нет у меня лодочки и купить ее или сделать — сил нету. Видал, руки дрожат как?.. Жила в спине лопнула, а на руки кинулось. А бывало, по десять пудиков по лесенке подымал…
Я облегченно вздохнул. Надо было теперь скорей уйти, чтобы опять не запутаться и не выдать себя и Сашу.
— До свидания… Мне домой надо… — заторопился я. И, не дав опомниться хозяевам, выскочил из душной кухни наружу.
…Ночью мне снился сон. Будто я плыву по реке, а за мной гонится страшная рыбища: величиной с кита, а во рту острые желтые зубы, как у Яшки. Рыбища догоняет меня, вот-вот схватит за ноги, а я не могу удрать: вода густая, липкая, и руки в
А утром на кухне меня вдруг спросила мама:
— Коля, за какую рыбу благодарила меня сегодня Сашина мама?
Мыло птичкой выпорхнуло из моих рук, а я беспомощно оглянулся на бабу Октю.
— Ты что, не понимаешь, о чем я говорю, Коля? Какую рыбу ты дарил ей?
— Хариусов.
— Я не о том спрашиваю: омулей или хариусов! Где ты взял эту рыбу?
Мысли перепутались в моей, как нарочно переставшей соображать, голове, и толкового ответа не находилось. Сказать, что купил? А где взял деньги? Самому подарили? А спросит: кто подарил? И почему не принес домой?.. Хоть бы не ушла сейчас баба Октя…
— Ты что, оглох? Я кого спрашиваю?!
— Меня.
— Дай ты ему мыло-то смыть, — начала было баба Октя, но мама сердито попросила ее оставить нас одних и, повернув меня лицом к себе, строго спросила:
— Я спрашиваю: где ты взял рыбу?
— Пацаны дали… мальчики… Я с ними ловил, а они дали… А Седыхи бедные, ты же знаешь… Ты сама им дарила и картошку, и все…
И замолчал: перед глазами стоял маленький рыболов, горько сказавший мне: «Будешь ловить, когда дома жрать нечего…»
— Ты что-то не договариваешь, — не унималась мама. — Я вижу, что ты скрываешь от меня что-то нехорошее. Ну хорошо, скоро вернется Юра, и я попрошу его все выяснить. Чему ты учишься? «Пацаны»… «Седыхи»… А с этой рыбой… Словом, ни босиком, ни на улицу я больше тебе не разрешаю. Будешь сидеть дома или, в крайнем случае, во дворе, пока я не узнаю все, чем ты занимаешься со своими товарищами. Ты понял меня?
— Понял.
— А сейчас умоешься — и за книгу!
Примирение
Весь день я никуда не выходил из дому, даже во двор. Не хотел видеться с Сашей, со всеми, кто помогал Коровину грабить «мушку», боялся встречи с Синицей. Хоть бы еще подольше не приезжал из деревни Юра, а то узнает, откуда я взял рыбу, и тогда стыдно будет смотреть маме в глаза.
Но даже за книгой, читая и перечитывая одно и то же по нескольку раз, я видел перед собой не джунгли и разукрашенных татуировками индейцев, а перепуганные лица маленьких рыболовов, их сломанные удилища и рулетки, порванные пустые садки, слышал их плач, крики о помощи — и готов был сам заплакать от угрызения совести и позора…