Столичный доктор. Том VII
Шрифт:
— … обратить внимание на тех, кто посещает почту чаще раза в неделю, — закончил я. — И всех, кто нанят в прислугу к офицерам за последний месяц.
— Слушаюсь. Но позвольте заметить — китайцы взбунтуются. У них тут целые слободы…
— Пусть бунтуют! — перебил я. — Лучше бунт сейчас, чем японский штык в спину, когда начнётся война. А она начнётся, ротмистр. Этот мертвец — её первый выстрел.
Жандарм кивнул. Пафосу я, конечно, напустил — выше крыши. Но ничего, пусть начинают работать. О шпионах, чуть не прямым текстом отправляющих целые простыни телеграмм, только ленивый не писал.
—
— Да, конечно, давайте пойдем.
Мы дошли до экипажа, и Гавриленко неназойливо поддержал меня под локоть, пока я садился. Тут же развернулся и пошел к жандармам, раздавая указания. Надо уезжать, я здесь только мешать буду.
Мы выехали из переулка прямо к офицерскому собранию. Оказывается, японец просто кружил здесь, пытаясь оторваться от погони. Вот почему и жандармы так быстро прибыли на место.
Копыта гулко зацокали по мостовой. Поздно уже, ночью почти никто не ездит. И на меня вдруг напала зевота. Отходняк после транса. Сейчас в гостинице закажу поесть что-нибудь. А потом в ванную, и…
Глава 15
МОСКОВСКАЯ ЖИЗНЬ
Случай въ театр? Солодовникова 10 сентября во время представленія въ театр? Солодовникова оперы «Фаустъ», въ четвертомъ д?йствіи въ сцен? исчезновенія Мефистофеля, одна изъ веревокъ лопнула, и г. Трубинъ, исполнявшій партію Мефистофеля, упалъ. Серьезныхъ ушибовъ г. Трубинъ не получилъ. Представленіе было прервано минутъ на пятнадцать.
ЗАГРАНИЧНЫЕ ВЕСТИ Захватъ американцами англійской территоріи. Н?которое время тому назадъ американцы незаконнымъ образомъ завлад?ли принадлежащими Англіи островами у с?верныхъ береговъ Борнео и лондонскій кабинетъ послалъ вашингтонскому довольно энергичный протестъ противъ этого нарушенія права собственности.
СКАНДАЛЪ
По улицамъ Лондона расхаживаетъ съ шарманкой отставной капитанъ одного изъ самыхъ блестящихъ полковъ и проситъ милостыню. На шарманк? виситъ печатный листокъ, гд? обозначена фамилія капитана и перечислены кампаніи, въ которыхъ онъ принималъ участіе. Дал?е въ листк? говорится, что офицеръ этотъ былъ отстраненъ отъ службы безо всякой причины. Капитанъ раздаетъ эти листки вс?мъ желающимъ.
Жандармерия и полиция показали, что они в Харбине не для мебели и не для парадов. Работать умеют. Может, не идеально, но с энтузиазмом. К утру уже выяснили личность злодея. Оказался циркачом — акробатом и метателем ножей. Работал то там, то сям, ни в чем особо выдающемся не замечен. Найденное при нем барахло большей частью использовалось для выступлений. То-то я думал, что слишком киношно эти железяки выглядят. Бумажки с иероглифами никуда не привели. Ибо были банальными долговыми расписками. Если бы не стрельба и последующие фокусы, и вовсе ни к чему не придерешься. Потому что в его комнате, расположенной в каком-то дешевом доходном доме, почти клоповнике, кроме сменных подштанников ничего не нашли. Сейчас трясут всех, кто хоть когда-нибудь со злодеем встречался. Ну и сам цирк, естественно.
Впрочем, были и хорошие новости.
Ротмистр, в отличие от франтоватого Любина, еще не растерявшего столичный лоск, был грубоват и прямолинеен. Напомнил мне покойного пристава Блюдникова чем-то. Такой служака до мозга костей, и даже грешки свои возможные помехой делу не считает, четко разделяя личное и служебное.
— Что же, господа, благодарю за доклад, — сказал я жандармам — местному и приехавшему со мной. — Присаживайтесь, сейчас прикажу подать чай.
Почему посадил после доклада? Так просто всё — сами подчиненные люди должны понимать, где кончается работа и начинается неформальное общение. Вот сейчас можно и анекдоты рассказать, и интересные случаи вспомнить.
— Знаете, у меня жена пишет романы. Детективные, — поделился я личным. — Вот скоро книга должна выйти, про таинственные убийства.
Гавриленко с Любиным закивали: ишь, до чего люди додумались — книжки жена пишет, а не щи варит.
— А как называться будет? — слегка прогнулся ротмистр.
— «Десять негритят». Как в детской считалочке.
— Ага, дочка моя рассказывала, — влез с комплиментом штабс. — Как же там… пошли купаться в море, да…
— Так вот, она придумала шпиона, который долго работает садовником у большого чиновника. И выполняет работу просто замечательно, кроме одного: забывает положить бумагу в специальном домике, — тут мои гости вежливо посмеялись такой пикантной подробности. — И хозяин вынужден идти в дом, брать там черновики, и использовать их. А шпион их, прошу прощения, из поганого ведра доставал, и…
— Кгхм, — вдруг закашлялся Гавриленко, уронив ложечку.
— Что с вами? Не подавились? — спросил я раскрасневшегося жандарма.
— Никак нет, ваше сиятельство, просто вспомнил, что полковник Игнатов, глава Харбинского…
— Виктор Павлович был у меня час назад, я знаю, кто это.
— Прошу прощения. Так вот, полковник как-то жаловался на китайца, который у него дома… Разрешите, я…
— Да теперь уже не к спеху. К тому же Виктор Павлович может совместно с контрразведкой кормить противника дезинформацией, если слуга и вправду забывчив с умыслом. Впрочем, не мне решать, профессионалы лучше знают.
Спасибо безвестному автору советского детектива, описавшему эту хитрость. И мне, конечно, что вспомнил. Трепещите, харбинские садовники!
Ждать до упора я не стал. Три дня тотального ужаса, бесконечных совещаний с накручиванием хвостов — и достаточно. Моя точка прибытия находится несколько юго-восточнее. Расследовать и без меня могут. А так — шороху навел. Рассказал про секретность, что мог вспомнить. И про здоровую паранойю тоже. Пусть слушают, а после — исполняют. А то ведь и вправду — важные документы просто оставляют на столе, выходя «на пять минут» за чаем, а потом недоумевают, почему выговор. Ужас, а не дисциплина. Но я — начальник, самодурство прописано в должностной инструкции.