Странник века
Шрифт:
Эльза допила кофе. А что, если нам уехать? предложила она, отправиться в путешествие? Не смотри на меня так, я же не говорю, что насовсем, просто попутешествовать, съездить в Англию, я там никогда не была (но это невозможно, пробормотал он, отбирая у нее руку, поверь, по крайней мере, сейчас это невозможно), почему? объясни почему? ответь мне честно, я прошу: тебе стыдно любить служанку, так, что ли? так? (ну конечно не так, Эльза, отмахнулся он и вернул руку на прежнее место, что ты выдумала!), тогда почему? почему мы не можем появляться на людях? от кого мы прячемся? (а сейчас? он кивнул головой в сторону зала, сейчас мы разве не на людях?), полноте! ты отлично знаешь, что твои богатые дружки никогда в эту таверну не ходят (ну что ты! ну о чем ты толкуешь? хочешь, в следующий раз мы увидимся в «Центральной» или в «Европе»? где тебе больше по душе? потому что мне совершенно все равно, хочешь?), нет, дорогой мой, я
Расскажи мне, попросила она, не отнимая руку, которую он собрался поцеловать, Англия, она какая? (большая, вздохнул Альваро, и непростая), а мне как раз хотелось бы непростой жизни! А еще, я теперь учу английский. Серьезно! Что ты смеешься, дурачок! не веришь? неужто не… don’t you… no… believe me not? и знай, что… know you now that I… что я не собираюсь прожить так весь остаток жизни! like this, правильно? being a… (a maid, улыбнулся Альваро, это называется maid, Эльза! ушам своим не верю!), а ты поверь, дурачок, значит, maid? пусть будет maid, одним словом, дорогой dear, свыкнись с этой мыслью, я не понимаю, чему тут удивляться. Коли ты научился говорить по-немецки, то почему бы мне не научиться говорить по-английски или даже по-испански (конечно, ты научишься, от тебя всего можно ожидать! и мне это определенно нравится, Эльза), правда? тогда… mucho bien! [106] , потому что я видела у хозяев учебник испанского, и через несколько месяцев я буду давать тебе уроки твоего родного языка!
106
Очень хорошо! (искаж. исп.)
Эльза, сказал он, я тебя люблю, и ты это знаешь. Попробуй только не любить! проворчала она, касаясь носком туфли его щиколотки и демонстрируя часть лодыжки, обтянутой хлопчатобумажным чулком.
Лизина изящная, с бархатистым отливом рука держала карандаш напряженно и неуклюже. Карандаш дрожал и проворачивался вокруг своей оси в поисках нужного наклона и нажима. Ханс украдкой взглянул на свежее Лизино лицо: она хмурила брови, щурила глаза, прикусывала язык. Так увлечена, подумал Ханс, что даже не замечает моего присутствия: сейчас для нее существует только эта бесконечная строка, непослушный карандаш, два воспаленных глаза и напряженная рука. Все остальное исчезло. Его не переставала удивлять ее способность к концентрации. Буквально десять минут назад она бегала на рынок и обратно, торопливо мыла полы, что-то впопыхах зашивала и скоро снова будет заниматься тем же самым до глубокого вечера. Но сейчас, сидя за столом Ханса и уткнувшись в свою писанину, она была похожа на не покидавшую класс ученицу. Если учесть, как мало времени было у них для занятий (не более получаса два раза в неделю), успехи ее были впечатляющими. Она редко делала ошибки, а если какая-нибудь все-таки закрадывалась, нещадно себе выговаривала и придумывала разные мелкие кары, которые Ханс старался отменить. Если я еще раз ошибусь в этом глаголе, заявила Лиза на прошлой неделе, то прижгу себе руку свечой! чего я смогу добиться в жизни, если даже не умею спрягать сам глагол «добиться»! Ханс попробовал ее успокоить, объяснив, что глагол «добиться» ведет себя по-разному и что пока она безусловно вправе путаться в спряжениях разных времен. Лиза ответила, что это не оправдание, что сама она тоже ведет себя по-разному во время разных занятий, и результат поэтому выходит то такой, то эдакий, так что никаких причин, чтобы путаться, у нее нет.
Вспоминая этот разговор, Ханс отвлекся. А когда снова посмотрел в Лизину тетрадь, брови его поползли вверх: таблица глаголов в настоящем и прошедшем временах была закончена, а рядом с колонкой, отведенной для глагола делать, Лиза по доброй воле добавила колонку с глаголом добиться. Когда хочешь что-то сделать, сказала она, надо суметь этого добиться, верно?
В тот момент, когда Лиза с гордым старанием зачитывала продиктованные Хансом предложения в прошедшем и настоящем времени, снизу донесся грозный рык. Лиза выронила карандаш и в ужасе вскочила. Господин Цайт поднимался по лестнице, громко призывая дочь. Лиза захлопнула тетрадь, попрощалась с Хансом быстрым поцелуем в щеку (означавшим, что, скорее всего, не так уж она испугалась, подумал Ханс) и выскочила в коридор, чтобы укрыться в одной из пустующих комнат. Ханс прислушивался из-за закрытой
Чертова девчонка! орал он, где ты это взяла? Лиза посмотрела на его руки и испуганно отступила: он тряс перед ней ее новенькой косметичкой. Где ты это взяла? повторил господин Цайт, когда у тебя и денег-то быть не должно?! Он схватил дочь за волосы и выволок в коридор.
Госпожа Питцин поворачивает за угол Стрельчатой улицы. Весь день она провела в церкви, предаваясь размышлениям. Вышло так, что ей пришлось припоздниться, и теперь она разыскивает экипаж. На Рыночной площади свободных экипажей нет, ей остается либо ждать, либо попытать счастье на северной стоянке. Когда колокола на площади бьют половину седьмого, госпожа Питцин начинает сомневаться. Она вспоминает о том, как долго пренебрегала материнскими обязанностями, как не любят ее дети обедать со служанкой. Она разворачивается и идет к северной стоянке, срезая путь по переулкам.
Добравшись до хозяйской половины, господин Цайт захлопывает дверь, отпускает дочь и хватает мешок. Глядя, как отец швыряет в него баночки и флаконы, Лиза начинает плакать. Господин Цайт надвигается на нее с поднятым кулаком. На какие шиши ты накупила этой дряни? орет он, уж не на сдачу ли от покупок? уж не своровала ли ты эти деньги? у собственной семьи? отвечай! неблагодарная тварь! так-то ты радуешь отца?
Ряженый слышит, что у него за спиной, в Шерстяном переулке, раздаются торопливые шаги госпожи Питцин. Еще не совсем стемнело, поэтому он не ждет ее, а идет вперед, сунув руки в карманы, не совершая подозрительных движений и даже ускоряя шаг, чтобы немного выиграть в расстоянии. До поворота в Господний переулок торопиться ни к чему.
Это немыслимо, надрывается господин Цайт, чтобы такая соплячка, такая пигалица, как ты, поливала себя духами! Вернешь матери все деньги, и чтобы я не видел в нашем доме ни единой склянки! Я тебе категорически запрещаю! Я не потерплю больше ослушания, ни разу, ни одного! Ясно тебе? Ясно?
Прижавшись спиной к углу здания в сумраке Господнего переулка и слившись с темнотой, он надвигает на нос шляпу, повязывает маску и проверяет свои инструменты. Каблуки стучат все ближе. Маска на его лице поднимается вверх от улыбки. Ему повезло. Из предосторожности он несколько недель не наведывался в эти переулки. Жандармы постоянно кружили по кварталу, он видел их, когда ходил мимо без маски. Как-то раз он даже поприветствовал их почтительным кивком. Но вот уже несколько дней, как полиция здесь не дежурит, и сегодня он снова явился в своем длинном черном пальто и черной шляпе с широкими полями. Но с каждым днем все меньше женщин ходит по этим переулкам после семи вечера.
Прикусив губу до крови, Лиза запирается в своей комнате. Она падает ничком на кровать, зарывает лицо в подушку и пытается заглушить жгучую боль в руках, в спине, в ягодицах. Ее всю корежит от попыток придушить рыдания, которых не дождутся от нее ни отец, ни мать. Нужно прекратить реветь, как девчонка, и научиться плакать, как истинная дама: без воплей, всхлипов и соплей, чтобы слезы просто струились вниз, как будто думаешь о чем-то другом. Пошарив руками по кровати, она нащупывает одну из своих старых тряпичных кукол. Лиза садится, подносит куклу к глазам и внимательно ее разглядывает. Вдруг она замечает, что шов между кукольной рукой и туловищем лопнул.
Первое, что она видит, повернув за угол — лезвие ножа. На секунду госпожа Питцин забывает вскрикнуть, завороженная этим лезвием и его близостью к своей шее. Когда же она все-таки пытается закричать, рот ее уже плотно заткнут платком.
За дверью продолжает надрываться господин Цайт. Лиза не слушает его, не хочет слушать, она сосредоточена на старой тряпичной кукле, на дырке у нее под грудью. Пока дверь сотрясается от ударов, она дергает торчащие из куклы нитки. Дергает все сильнее, все торопливей и видит, как постепенно распарывается кукольный бок. Лизу охватывает жгучая радость, злорадное чувство превосходства, и она начинает расковыривать дырку, раздирать кукле грудь.
Юбка госпожи Питцин немного рвется. Жертва лягается, машет руками, но внезапно замирает, когда острие ножа почти протыкает ей шею под ухом. Она не двигается, не дышит, словно ждет падения двух гильотин одновременно. Молиться она начинает не сразу. Сначала в голову приходят мысли о детях, об обеде, о смерти. Она чувствует себя не раскаявшейся, но наказанной. И лишь когда по ногам пробегает холодок, она обращается к молитве.
Лиза раздвигает края дыры и роется в куклиных внутренностях. Есть ли у нее какая-нибудь тайна? что она прячет внутри? Внутри ее любимой куклы нет ничего интересного. Нитки, ткань, вата — ничего. По другую сторону двери пыхтит господин Цайт, пытаясь сорвать щеколду, выкрикивая Лизино имя.