Странник века

Неуман Андрес Андрес

Да, спасибо, еще одну! так к чему у нас шел разговор? встрепенулся Альваро, а! к двадцать третьему году. Случившееся было ожидаемо: Меттерних и Фридрих-Вильгельм уже опробовали свою тактику в Италии. И вот к нам явилось сто тысяч сукиных сынов святого Луи, они подсобили Фердинандушке — заметь, оружием! — и прощай конституция со всеми потрохами. Священный союз оккупировал Испанию так надежно, как Бонапарту и не снилось, половина страны подверглась преследованиям, инквизиция приняла прежние формы, и страна моя, дорогой друг, наконец-то вернулась туда, где она предпочитает находиться: в прошлое. Такова Испания, Ханс, вечная карусель. Scheibe! [138] Тебе нравится Гойя? мне тоже, ты, случайно, не слышал о его картине «Аллегория Мадрида»? ладно, неважно. На ней был изображен медальон с портретом Пепе Бонапарта [139] . Как и многие знаменитости, Гойя поклялся ему в лояльности. Но едва Мадрид освободился от французов, он тут же заменил голову Пепе на картине надписью «конституция». А несколько месяцев спустя, когда французы снова захватили город, вернул голову на место. Но после окончательной победы

дон Франсиско снова написал на медальоне слово «конституция», в пятнадцатом — внимание! — закрыл его портретом гаденыша Фердинанда, чья голова продержалась там вплоть до периода трехлетнего либерализма. Конституция в последний раз пробыла на картине до тех пор, пока не грянули события проклятого двадцать третьего года, и теперь можно начинать все сначала. Ну не карусель ли мы? скажи! Я считаю Гойю непревзойденным гением Европы, а эту картину — правдивейшей из написанных историй Испании (а я и не знал, сказал Ханс, что Гойя был так расчетлив), как тут не быть расчетливым, Ханс! так вела себя половина Испании, все те, кто выжидал, чья возьмет, чтобы спасти свою жизнь. Некоторые делали это ради детей, другие — ради работы, и я наверняка сделал бы то же самое ради Ульрики. Все очень просто. В конце-то концов, а что сделали мы, вторая половина? Мы просто уехали!

138

Круг! (нем.)

139

Жозеф Бонапарт (1768–1844) — старший брат Наполеона, король Неаполя в 1806–1808 гг., король Испании в 1808–1813 гг. Испанцы прозвали его Дон Пепе ла Ботелья за пристрастие к алкоголю.

Альтернативную Испанию, продолжал Альваро, осушая кружку, разрушали во все времена. Так было при католических королях, так было при контрреформации, так продолжалось три века и то же самое случилось в четырнадцатом и в двадцать третьем, теперь подождем, пока не повторится снова. Столь консервативная и монархическая страна, как наша, способна взращивать только озлобленных бунтарей, а озлобленные бунтари способны лишь навлекать на себя кары своей отчизны (никакой отчизны не существует, возразил Ханс, ты во всем винишь отчизну, а на самом деле карают отчизнолюбцы!), нет-нет, ты ошибаешься, конечно, отчизна существует, поэтому так и болит за нее душа (стало быть, любя отчизну, ты переживаешь об утрате колоний?), я? еще не хватало! я только рад! давно пора прекратить прикидываться империей и обратить внимание на собственные проблемы. Примерно как туркам в Афи-нах [140] . Меня восхищает история бедняги Риего [141] , вот кто настоящий патриот! офранцузившийся масон и генерал Испании (а что он сделал? расскажи!), человек, видишь ли, вместо того чтобы воевать с латиноамериканскими борцами за независимость, поднял мятеж, потребовал восстановления Кадисской конституции и распространил свое влияние до самой Галисии и Каталонии. Вот и хорошо! в чем провинилась Америка? Сомневаюсь, что Боливар сделает со своим народом что-нибудь хуже того, что сделали с ним наши наместники (он-то, может, и нет, но посмотрим, что сделают со своим народом национальные олигархии после получения независимости), ну, это другая тема, я думаю, они сочтут уместным объединиться (вот видишь? империи существуют, а отчизны — нет!), смотри какой ты упрямец! (слушай, а что случилось с генералом?), с которым? с Риего? ничего, его казнили под аплодисменты собравшейся публики на одной симпатичной площади Мадрида.

140

Речь идет о кровопролитной борьбе греков в 20-е гг. ХIХ в. против турецкого владычества.

141

Рафаэль Риего-и-Нуньес (1784–1823) — испанский военный деятель и либерал, казнен в 1823 г. после захвата Испании войсками Священного союза.

К приходу Софи шарманщик принарядил пещеру. На бельевой веревке против входа он развесил геометрические фигуры, вырезанные из газетной бумаги. С помощью Ламберга и Рейхардта выскоблил самые выпуклые части скалы и накрыл их холщовыми мешками с шерстью, изобразив сиденья. В качестве абажура был использован зонтик, раскрытый перед вереницей горящих свечей. Керамическая посуда: тарелки, бутылки и латунные кружки — выстроилась в безупречном порядке на подносах, расположившихся на соломенных стульях. Снаружи высилась горка дрока и валежника для костра, чтобы приготовить чай. Общими усилиями, втроем, им удалось помыть в реке Франца, хотя пес отстаивал свои права и рычал в ответ на парализующую хватку Ламберга. В центре пещеры, словно случайный монумент или непритязательный тотем, красовалась на своем ковре шарманка: недавно старик установил в ней цилиндр с большим количеством подвижных танцев. Хотя в тот день планировался только легкий полдник на траве, шарманщик понимал, насколько он важен для Ханса, и хотел произвести на Софи благоприятное впечатление. Тебе не кажется, что маловато света? спросил он Рейхардта, указывая на зонтик. Рейхардт почесал нос, хрюкнул, как засорившаяся сточная труба, и сказал: Ежели его хватит, чтобы заглянуть в декольте, то сойдет.

Когда Софи, пригнув голову, вошла в пещеру, выражение ее лица за одно мгновение сменилось дважды, словно второе шло по пятам за первым. Она ждала чего-то лучшего, но одновременно худшего. Пещера показалась ей уродливой, волнующей и бесприютной, как всякая пещера, но и устроенной логично, как всякое жилище. И несколько минут ушло на то, чтобы привыкнуть к грязи и к такой манере передвижения, которая позволила бы ей не слишком перепачкаться. Когда первая скованность прошла, Софи почувствовала себя вполне комфортно в царившей в пещере прохладе и приняла первую чашку чая с грациозным наклоном головы, приведшим Рейхардта в восторг. Реакция Эльзы была другой: едва заглянув внутрь, она скривила рот и предпочла остаться снаружи, чтобы вместе с Альваро готовить чай.

Как только одеяло было расстелено, а еда разложена, все

приступили к трапезе, столь же дружественной, сколь необычной. Эльза и Софи держали латунные кружки так, словно это были фарфоровые чашечки, пили медленно и пережевывали малюсенькие кусочки, прикрывая рот двумя пальцами. Рейхардт пожирал все, что видел, глотая разом, повсюду разбрасывая крошки и рыгая, хотя, надо признать, не так зычно, как всегда: ведь сегодня были дамы. Ламберг не произносил ни слова, отрывал зубами хлеб, и на его челюстях вздувались желваки. Альваро говорил громко (громче, чем хотелось бы Эльзе) и заходился таким заливистым смехом, что нервировал Франца, заставляя его выскакивать на середину скатерти, откуда хозяин ласково его выпроваживал, следя за тем, чтобы пес не наступил на юбки гостий. Шарманщик исполнял роль хозяина с молчаливой сосредоточенностью, появляясь то тут, то там и словно бы состав-ляя компанию всем и каждому, но не произнося почти ни слова. Софи довольно быстро это заметила и восхитилась гармоничному настроению, которое старик сумел создать в столь разношерстной компании, сам при этом оставаясь в тени. Ханс боялся, что пещера и внешний вид его друзей приведут Софи в ужас, но теперь смог вздохнуть с облегчением. Он даже готов был поклясться, что, несмотря на свое положение и преклонный возраст, старик немного приударял за Софи.

После еды хозяин предложил всем обменяться снами. Ханс объяснил Софи суть игры, и она пришлась ей по вку-су. Поскольку никто не решался начать, первым рассказал свой сон сам шарманщик. Вчера, начал он, мне приснились какие-то незнакомцы, хлебавшие суп на постоялом дворе. Вокруг стола было темно, из сумрака проступали только три или четыре красных лица. Вдруг один из этих субъектов выплеснул ложку супа вверх, суп улетел за пределы сна, но, как игральная кость, шлепнулся обратно в ту же ложку. Незнакомец проглотил его и сказал: Шесть. Так повторялось с каждой ложкой. Наверно, это означает, предположил Альваро, что во сне вы искали удачу. Не говори ерунды, возразил Рейхардт, это означает, что он был голодный! А мне, продолжил игру Ханс, что-то более-менее интересное в последний раз снилось только на прошлой неделе. Я был на каком-то острове. На очень странном острове: без моря вокруг. На острове без воды? удивился Ламберг, то есть как? Ни моря, кивнул Ханс, ни воды, ничего. Только необъятная пустота вокруг. Но откуда ты знаешь, спросил Ламберг, что это был остров? Хороший вопрос, задумался Ханс, понятия не имею, но во сне я знал, что это остров. Я хотел с него сбежать, хотел попасть на другие острова, которые виднелись вдали. Но это было невозможно, было непонятно, что делать, и мне стало страшно. Я стал бесцельно бегать по кругу, а между тем остров начал потихоньку опускаться вниз. И мне нужно было решать: прыгать в пустоту или утонуть вместе с островом. И что же ты, елки-палки, решил? спросил Рейхардт. Проснуться! улыбнулся Ханс. Так-так! кивнул шарманщик, отлично! а вы, милые сударыни? не найдется ли у вас снов нам в подарок? Эльза покачала головой и опустила глаза. Софи немного виновато взглянула на старика и сказала: Не знаю, я, вообще-то, редко вижу сны, вчера, например, хотя это, конечно, сущая ерунда, но вчера…

В конце игры Софи рассказала легенду, которую читала в детстве. А ведь может так быть, что сновидения влюбленных соединяются во время сна тончайшими нитями? вспоминала она прочитанное, нитями, которые управляют всеми участниками сна, как в кукольном театре, управляют их фантазиями, чтобы, проснувшись, эти люди думали друг о друге. Какая чушь! буркнул Рейхардт. А мне кажется, так и есть, поспешил Ханс на защиту Софи. Не верю, сказал Ламберг. А что, если нити перепутаются и, проснувшись, ты будешь думать не о том человеке? пошутил Альваро. Эльза обиженно на него покосилась. Шарманщик, который все время молча и задумчиво кивал, вдруг спросил: Это что-то вроде гигантской поворотной ручки? вращательный механизм снов! Точно, улыбнулась Софи, именно так.

Ханс отправился по малой нужде в сосновую рощу, но его остановил голос Софи. Он дождался ее и встретил поцелуем в шею. Ханс, послушай, проговорила она, запыхавшись от бега, это просто фантастический старик! нам нужно привести его в Салон, чтобы все его увидели. Нет, ответил Ханс, в Салон — нет. Но почему? удивилась Софи, ты стесняешься знакомить его с другими? Конечно же нет, сделав строгое лицо, солгал Ханс, но шарманщик не ярмарочный аттракцион. Он мой друг. Он мудрец. Он любит спокойную жизнь. Ну хорошо, хорошо! воскликнула Софи и тоже поцеловала Ханса, не хватает только, чтобы ты на меня разозлился, но обещай, что мы приедем сюда еще. Эльзе здесь не нравится, заметил он. Это правда, кивнула она, ей явно не по себе, хотя я не уверена, что это из-за пещеры. Ты имеешь в виду? не договорил Ханс. Да, конечно его, в ответ засмеялась Софи.

В ту ночь бесконечный глухой забор во сне Ханса был тем же глухим забором, на который карабкалась Софи, страшась высоты, недоумевая, почему она голая, не зная, что ждет ее с другой стороны. Над забором дрожал от тяжести сук дуплистого дерева, а на нем, скорчившись в неудобной позе, едва не падая, спал Альваро. Под деревом Эльза закапывала в глубокую яму чью-то скрипку, а рядом шарманщик играл в кости с человеком без лица, укутанным в черное шерстяное покрывало.

Что у нас на очереди? еще в дверях спросила Софи. Заметив ее рабочий настрой, Ханс постарался проигнорировать теснившую брюки эрекцию. Ее возбудило это усилие, поскольку пришла она совсем с другими намерениями и всего лишь хотела его подразнить. Но Ханс превзошел самого себя, изображая порыв трудолюбия, и Софи пришлось поверить, что он предпочитает работу.

В тот день они не должны были переводить. По крайней мере, с одного языка на другой: некий господин Вокер прислал Хансу письмо от имени журнала «European Review» [142] с просьбой подготовить очерк о современной немецкой поэзии. Платил журнал хорошо и, редкий случай, половину авансом. Ханс немедленно согласился. Он предложил Софи написать этот очерк вместе. Еще Вокер просил, уточнил он, упомянуть в статье какую-нибудь поэтессу. Передай господину Вокеру, ответила она, что наши поэтессы сами проложат себе путь, но в любом случае большое ему спасибо.

142

Вероятно, имеется в виду английский литературный журнал «European Magazine and London Review», основанный в 1782 г.