Странное наследство
Шрифт:
– Мы остановили тебя, чтобы только спросить про Мэган, а ты кинулась бежать!
– обиженно заявил Фрэнк Смитт, рассматривая дом.
– Чтобы просто спросить, не надо было отбирать у меня карабин, - возмутилась Оливия.
– И хватать за руки…
– Прости, мы решили, что ты парень. И думали, что поговорим по-свойски…
– По-свойски - это как?
– Оливия иронично глядела на прибывшего Сэма, которого Мэган и Рони бережно поддерживали под руки. Нога у него, и правда, распухла и была похожа на хорошее бревно.
– Надо все время прикладывать тряпку, смоченную
– Так всегда делала бабушка, когда я в детстве набивала шишки и ссадины.
Вины за рану Сэма она совершенно не чувствовала. Она предупредила этих вонючих хорьков, что стреляет, как Робин Гуд, а они не поверили и пытались добраться до нее. Оливия и сейчас не верила тихому Фрэнку и ворчащему Сэму.
– Этот подонок Сэмми, дорогая миссис Лиззи, так оскорблял Мэган, а она уговаривает его, точно любящая матушка капризного ребенка, и твердит, что очень любит. А он продолжает поносить ее всякими бранными словами… Разве так можно?
– недоумевала и возмущалась Оливия.
– В жизни бывает еще и не такое, милая Оливия!
– миссис Мартин замешивала в квашне тесто, а Оливия сидела на табуретке, рассказывая, что с ней приключилось.
– Брак Сэма и Мэган освещен церковью и законом!
– Церковь, может, и благословила такой брак, миссис Лиззи, но сам Господь, Творец наш Милосердный, такой брак не может благословлять. Это кощунство, миссис Лизи. Если какой-то пастор скажет мне, что это не так, то он и не священник вовсе.
– В тебе еще бьет через край детская наивность, Оливия. Но жизнь слишком сложна, чтобы раскладывать ее по полочкам… Я так рада, что ты вернулась, и представить нельзя. Не то Берни Дуглас сжил бы меня со свету.
– Он бранился на вас, миссис Лизи?
– Еще как, детка!
– За что?
– За то, что я отпустила тебя в Смоки-Хилл.
– Я уехала сама, по сути дела, просто поставив вас в известность. Вы так бы и сказали ему…
На кухню, мягко ступая, вошел Берни Дуглас:
– Все возмущаешься, Оливия? Своим поведением ты ставишь в тупик не только миссис Мартин.
– А кого еще, Берни Дуглас?
– Оливия посмотрела в глаза опекуну своими честными синими глазищами.
– Похоже, ты готова к серьезному разговору, Оливия?
– Иди, переоденься, детка!
– миссис Мартин с пониманием взгялнула на Дугласа и подтолкнула Оливию в спину.
– Иди, надень свое синее платье, малышка.
Оливия зашла в темную комнату. Нашарила на подоконнике спички. Затеплила огонь в лампе, надела стекло и поставила светильник на подзеркальник. В небольшом зеркале увидела свое отражение. Глаза испуганные, щеки бледные, впалые… Пальцы у Оливии отчего-то дрожали, когда она снимала платье с вешалки. Сбросив мужскую одежду, девушка надела тонкое белье и платье и тихо выглянула из комнаты.
Все уже давно разбрелись по своим углам. Только на кухне мерно вымешивала тесто миссис Мартин, да в комнате Мэган похрапывал Сэм. Берни
Берни стоял настороже рядом с дверью в ее комнату. Оливия повернулась к нему спиной, показывая, что надо застегнуть пуговицы. Он быстро пробежал немного неуклюжими, вздрагивающими пальцами по застежкам. Шелковистая ткань цеплялась за шершавую кожу и слабо потрескивала.
– Подожди в комнате!
– Берни отправился из дома на улицу и вскоре осторожно постучал в окно: - Открой!
Оливия подняла раму и через мгновение оказалась в объятиях Берни. Он приподнял ее и потянул на себя, перенеся через подоконник. Оливия тихо ахнула и глубоко вдохнула пахнущий полынью и ночными фиалками воздух.
– Пойдем, прогуляемся, Олив!
– Ты хочешь меня утопить, чтобы больше не возиться и не иметь ответственности перед памятью Абигейл Гибсон, опекун?
– Оливия приподнялась на цыпочки и заглянула Берни в лицо. Во взгляде ее таились отчаяние и надежда.
– Я тебе надоела, мистер Ледяное Сердце?
Берни невольно остановился. Остановилась и Оливия, выжидающе глядя на него снизу. Яркая луна поднялась в небо.
– О чем ты говоришь, малышка? Глупышка моя, Олли… Ты знаешь, я давным-давно решил, когда ты станешь моей, то имя твое будет Ливи.
– Давным-давно, дорогой Берни Дуглас? Ты давно решил сделать меня своей?
– Оливия была изумлена.
– Неужели это было даже тогда, когда я придумывала для тебя самые обидные прозвища и бранилась, точно уличная девица?
– Уже тогда я понял, что ты делаешь это не от злости, а от отчаяния. Представляю, что ты испытывала, когда я ходил в салун!..
– Ты теперь раскаиваешься, Берни?
– О нет, дорогая Олив. Ведь я тогда не знал, что ты милее и желаннее всех женщин на свете!
– Берни закрыл глаза и, притянув Оливию к себе, вдохнул запах ее волос и кожи.
– Почему от тебя всегда пахнет яблоками, Ливи?
– Наверное, потому что бабушка ставила мою колыбель под яблоней. Тогда я была совсем крошкой и ничего не знала о мире, в который пришла, чтобы жить и любить тебя, Берни Дуглас. И краснобокие яблоки, прозрачные от набранного из земли сока, были первыми моими игрушками!
– Оливия прищурилась от счастья и удовольствия, точно разнежившаяся кошка. Она немного откинулась в его объятиях, задумчиво глядя в светящееся нежностью лицо молодого человека.
– А вдруг ты не вернешься, Берни Дуглас? Что стану делать я одна в этом огромном и совершенно пустом доме на горном ранчо?
– Что за нелепые мысли, Ливи? Ты никогда не останешься одна. Я вернусь!
– Но чтобы вернуться, ты должен оставить мне частичку себя, Берни… Мистер Горячее Сердце! Я чувствую ладонью, что оно у тебя не ледяное, а горячее, переполненное огненной кровью. Оно стучит, словно часы на камине, отсчитывая минуты нашего свидания!
– Оливия осторожно распахнула ворот на груди Берни, погладила нежными пальчиками и поцеловала.
Берни застонал от наслаждения и накатывающего возбуждения: