Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.

Андерсон Фредерик Ирвинг

Не провести границу между его британскими и американскими владениями: в этом была суть дела. Все усилия Гренвилла по созданию прочных имперских отношений были направлены на интеграцию колоний в британскую государственную систему и подчинение колонистов суверенной власти короля в парламенте. По его логике, колонии и королевство должны были объединиться в союз, подобный тому, что заключили Шотландия и Англия в 1707 году, распространив власть метрополии на еще более отдаленную периферию, образовав большую Великобританию. Гренвилл не верил в то, что люди, которые придут ему на смену, будут видеть эти проблемы так ясно, и поэтому посвятил последние минуты своего правления тому, чтобы донести до короля их важность. Георг слушал так же вежливо, как и обычно — «не вменяя в вину», отметил Гренвилл, но и «не давая слова одобрения» и ничего не обещая^[839]. Король, очевидно, намеревался поддерживать своих новых слуг. Однако будут ли они придерживаться политики своего предшественника, полностью зависело от обстоятельств, с которыми они столкнулись, от того, какие неизвестные

события ждали их впереди, от чистой случайности — насколько Гренвилл знал. Как оказалось, все это очень скоро подвергнет новых министров и веру короля в их решения испытанию.

ГЛАВА 68

Собрания колеблются

лето 1765 г.

НОВОСТЬ О ТОМ, что парламент принял колониальный Гербовый акт, пришла в Америку примерно в середине апреля, когда лейтенант Фрейзер греб к форту де Шартр, а король сообщал Гренвиллу, что ему нужен регент, готовый принять власть в случае его смерти. Подобно прибытию Фрейзера и просьбе короля, которые положили начало неделям неразберихи, лишь позже завершившимся драматическими последствиями, известие о принятии Гербового акта открыло затянувшийся период неопределенности. Хотя большинство провинциальных ассамблей заседали на весенних сессиях, когда пришло известие о принятии закона о гербе, реакция их членов варьировалась в диапазоне, не превышающем расстояние, отделяющее амбивалентность от апатии. В то время как в мае и июне газеты публиковали отчеты об акте и анализировали его последствия, в залах провинциальных домов звучали речи о необходимости поддерживать общественные дороги и защищать скот от хищников. Даже в тех местах, где можно было ожидать услышать призывы ораторов к защите прав англичан или обязанности противостоять тиранам, эхом звучало лишь смущенное молчание.

Собрания Род-Айленда, Коннектикута, Нью-Йорка, Пенсильвании, Массачусетса и Виргинии уже обращались с петицией против колониального Гербового закона, но во всех шести провинциях новость о принятии закона вызвала лишь колебания. Законодатели Род-Айленда, Коннектикута и Нью-Йорка вообще воздержались от каких-либо действий. В Пенсильвании, где антипроприетарная партия была занята тем, что наверстывала упущенное на последних выборах, агитация за королевское правительство продолжала поглощать все политические силы. Взяв пример с писем Франклина, лидеры партии — Джон Хьюз в ассамблее и Джозеф Галлоуэй в период вынужденного отдыха, последовавшего за его поражением на выборах, — делали все возможное, чтобы способствовать соблюдению акта. Хьюз с радостью воспринял новость о своем назначении на должность мастера печати провинции, будучи уверенным, что партия собственников не сможет оказать серьезного сопротивления в законодательном собрании. В конце концов, собственники были креатурами губернатора, а работа губернатора заключалась в обеспечении соблюдения законов; распространение марок Хьюза давало ему определенное покровительство в виде выдвижения на подчиненные должности, которое он мог использовать для поддержки интересов своей партии. Гэллоуэй собирался писать газетные статьи, чтобы объяснить скептически настроенной публике, как это мог бы сделать Франклин, «разумность того, что мы облагаемся налогами». Ни Хьюзу, ни Гэллоуэю не нравился Гербовый закон, но необходимость обеспечить его соблюдение Пенсильванией отменяла все сомнения. Благосостояние их партии и ее кампания за королевское правительство требовали не что иное, как безупречной лояльности короне. Аналогичным образом местные соображения приглушили реакцию политиков Массачусетса на Гербовый акт; но там нежелание критиковать парламент проистекало из других источников^[840].

Городское собрание Бостона, питбуль политики колонии Бей, собралось 13 мая, чтобы поручить своей делегации в законодательном собрании координировать противодействие акту, объединив усилия с ассамблеями других колоний. Это распоряжение повторяло инструкции предыдущего года, в результате которых Джеймс Отис захватил руководство комитетом по переписке собрания и использовал его для распространения своих взглядов на права колонистов. Только ловкое маневрирование Томаса Хатчинсона не позволило тогда партии страны сохранить инициативу. Однако на этот раз придворной партии не потребовалось вмешиваться, чтобы помешать оппозиции организовать активный протест против британской политики или помешать усилиям ассамблеи по развитию межколониального сотрудничества. Партия страны слепо шаталась во время весенней законодательной сессии не потому, что Томас Хатчинсон нанес ей тяжелый удар, а потому, что это сделал Джеймс Отис.

После публикации в 1764 году книги «Права колоний утверждены и доказаны» Отис вступил в памфлетную дискуссию с роялистом из Род-Айленда Мартином Говардом-младшим. Говард, юрист из Ньюпорта, помог организовать небольшую группу «Ньюпортское джунто», выступавшую за отмену устава колонии в пользу королевского правительства. Когда губернатор Стивен Хопкинс, друг и юридический клиент Отиса, опубликовал памфлет под названием The Rights of the Colonies Examined, в котором повторялись многие аргументы Отиса, Говард ответил памфлетом под названием A Letter from a Gentleman at Halifax to His Friend in Rhode-Island, высмеивающим как позицию Хопкинса, так и Отиса. Отис ответил двумя памфлетами, призванными как опровергнуть Говарда, так и прояснить его прежние позиции, которые, по его мнению, были неправильно поняты. Однако его эссе не прояснили ничего, кроме его ограниченности как полемиста. Хаотичные,

неясные и жестоко оскорбительные, памфлеты, казалось, противоречили, а не усиливали аргументы, выдвинутые Отисом в первом эссе. На менее чем семидесяти страницах прозы он посеял достаточно путаницы, чтобы лишить своих политических союзников возможности протестовать против Гербового закона.

В книге «Права колоний, утвержденные и доказанные» (The Rights of the Colonies Asserted and Proved) Отис не отрицал суверенного права парламента облагать колонии налогами и вообще делать все, что он пожелает; он лишь утверждал, что, поскольку право парламента на власть основано на естественном праве, он не может осуществлять свою власть «по своему усмотрению», не ставя под сомнение собственную легитимность. В книге «Оправдание британских колоний против нападок джентльмена из Галифакса» он подтвердил это расширительное определение полномочий парламента, но не подчеркнул, что парламент должен действовать с самоограничением, порожденным уважением к естественному праву. Таким образом, «Виндикация» подорвала его авторитет, но его следующий памфлет, опубликованный всего за неделю до майских выборов, уничтожил его.

В «Кратких замечаниях в защиту Галифаксской клеветы на британско-американские колонии» Отис решил подчеркнуть обязанность колонистов, как лояльных подданных, подчиняться постановлениям парламента. Поскольку парламент олицетворял собой верховную власть в британском государстве, истинным британцам оставалось лишь дознаться о причинах и намерениях его членов: они не могли по праву сопротивляться. Отис дошел до того, что похвалил Томаса Уэтели — сотрудника казначейства, ответственного за разработку большей части Гербового закона, — за его изложение доктрины «виртуального представительства», которая отвергала жалобу колонистов на то, что их не может облагать налогами Палата общин, в которую они не избирали членов. В памфлете Уэтели «Постановления, принятые в последнее время в отношении колоний и налогов, налагаемых на них, рассмотренные» (Лондон, 1765 г.) была сделана попытка сделать достоинством нерегулярный характер представительства в Палате общин, утверждая, что каждый член, будучи избранным, представляет все политическое тело и, таким образом, освобождается от необходимости служить узким интересам какой-либо местности. Поскольку законодательное представительство в колониях, как правило, было гораздо более регулярным — более отражающим распределение населения и собственности, а значит, «реальным», — большинство колонистов инстинктивно отвергали подобные аргументы как софистику. Когда Отис поддержал их, написав, что «колонисты фактически, конституционно, по закону и справедливости, должны считаться представленными в достопочтенной Палате общин», он, похоже, отказался от фундаментального права англичан облагаться налогами только с согласия^[841].

По мнению самого Отиса, он лишь развил то, что подразумевалось в «Правах колоний, утвержденных и доказанных». Практически все остальные, запутавшись в дебрях его рассуждений, пришли к выводу, что он от всего отказался. Губернатор Бернард сообщил Торговому совету, что «автор «Прав колоний» теперь раскаивается в мешковине и пепле за то, что приложил руку к этой книге… В недавно опубликованном памфлете он [просил прощения] в самых скромных манерах у министерства и парламента за вольности, которые он с ними совершил». Бостонские избиратели Отиса потребовали от него объяснений, прежде чем переизбрать его, с минимальным перевесом, в Генеральный суд. Однако после этого он вызвал еще большее недоумение, пытаясь объясниться в своих речах и газетных статьях^[842].

Под конец заседания, вспомнив о поручении города содействовать сотрудничеству между различными колониальными ассамблеями, Отис предложил Массачусетсу выступить спонсором межколониальной конференции для обсуждения Гербового акта. Никто не знал, как отнестись к этой идее, но никто не смог найти в ней ничего противозаконного, и в конце концов даже губернатор одобрил ее. Таким образом, 8 июня, перед закрытием одной из самых запутанных сессий в своей истории, Палата представителей проголосовала за циркулярное письмо с предложением другим колониальным законодательным органам направить делегатов на конгресс в Нью-Йорк в октябре — собрание «для рассмотрения общего и объединенного, покорного, лояльного и смиренного представления своего положения Его Величеству и Парламенту; и для просьбы об оказании помощи». Делегация Массачусетса отражала крайнюю нерешительность Генерального суда. Двое из делегатов, Тимоти Рагглс и Оливер Партридж, были членами губернаторского совета и служили высокопоставленными офицерами провинции во время недавней войны; они были одними из самых консервативных людей в колонии. Третьим был Джеймс Отис. Не зря губернатор Бернард счел возможным заверить Торговый совет, что делегация Колонии залива «никогда не согласится на какое-либо недобросовестное или неправомерное обращение к правительству Великобритании»^[843].

Палата бургов Виргинии также колебалась, прежде чем принять решение, а затем действовала в высшей степени двусмысленно. До самого конца мая ни один бюргер не сказал ни слова о Гербовом акте. Две трети из них, рассчитывая на спокойное завершение сессии, уже вернулись на свои плантации 20 мая, когда новый человек, избранный на место ушедшего в отставку представителя округа Луиза, занял место на задней скамье. Самый младший член палаты, Патрик Генри, был новичком в политике, но не в общественной жизни. После шести недель юридического образования и пяти лет практики он стал одним из самых успешных адвокатов в провинции, завораживающим защитником, который процветал своей репутацией оратора и противостоянием привилегиям, как меч.