Свет твоих глаз
Шрифт:
– Что вы здесь делаете, Сталина Геннадьевна?
– спросила, не отвечая на оскорбительные намеки и не останавливаясь. Опускаться до уровня этой женщины я не собиралась.
Бывшая свекровь двинулась следом за мной
– Я требую, чтобы ты забрала заявление на моего мальчика!
– заявила она на ходу.
– Обсуждать такие вопросы я могу только в присутствии своего адвоката!
– мигом нашлась я с ответом. Адвоката мне Скворцов нанял буквально на второй день после происшествия на пороге «Диканьки».
– А сейчас - извините. Спешу.
– А ну, стой! Не смей от меня отворачиваться, когда я с тобой разговариваю!
– Сталина Геннадьевна начала входить
– А то - что?
– открывая дверцу и усаживаясь за руль, поинтересовалась я.
– Тоже руки распускать начнете? Так тут камеры наблюдения на каждом шагу. Ударьте меня, и окажетесь там же, где ваше ненаглядное дитятко.
– Ах ты су-у-чка!
– свекровь зашипела змеей, которой прищемили хвост, схватилась обеими руками за дверцу джипа, мешая мне захлопнуть ее.
– Ты хоть представляешь, что с моим сыном было, когда он понял, что ты исчезла?! Он с ума сходил! Метался по городу раненым зверем, искал тебя, тварь неблагодарную, боялся, что ты сделала с собой что-то нехорошее! Пил ночи напролет!
– Вот в последнее точно верю, - я кивнула - без насмешки, без злорадства.
– Спиртным он уже через год после нашей свадьбы злоупотреблять начал…
– У хорошей жены мужик не сопьется! Это ты вся в мамашку свою! Такая же стервь, любого в могилу сведешь!
– При чем тут моя мать?!
– я с трудом усидела в машине.
Кулаки сами с собой сжались, в глазах потемнело от ненависти к этой лживой тетке, которая посмела марать грязью светлую память моей любимой мамочки.
– Так она тебе ничего не рассказывала, да?
– Сталина Геннадьевна недобро прищурилась.
– Твоя мать со школы с братом моим шашни крутила! Из армии его ждала, а когда он вернулся - год с ним повстречалась, а потом в один день бросила и за твоего отца замуж выскочила! Оклеветала его, что пьет он много и бьет ее по пьяни. Вот как они расстались, брат мой запил с горя, и пять лет пил, не просыхал, а потом - повесился. И все мамашу твою все вспоминал, чтоб ей на том свете покоя не было!
– Это ложь!
– выдавила я.
Правда, без особой уверенности. Мама мне никогда не рассказывала, был ли у нее кто-нибудь до отца. Да и я не особо вникала. Всегда казалось: зачем ворошить прошлое?
– Не-е-ет, Верка, все правда!
– Сталина Геннадьевна полного моего имени не признавала и всегда называла Веркой.
– Когда сын мой с тобой связался, уж как я его просила: брось! Найди другую! А его на тебе переклинило, как брата - на твоей матери! Но сына я тебе отнять не позволю! Я с собой тоже адвоката привезла! Посмотрим, чья возьмет!
– Вот и надо было встретиться вчетвером: вы со своим адвокатом, а я - со своим, - я покачала головой.
– Никто у вас сына отнимать не собирался. Это он меня похитить пытался, охранника клуба отравил, моему защитнику руку сломал. Думаете, ему это с рук сойдет?
– Я заплачу!
– выкрикнула свекровь.
– Кому? За что?
– не поняла я.
– Всем! И охраннику, и мужику этому со сломанной рукой! Пусть потом твой адвокат доказывает, что это была попытка похищения!
Я уж было собралась сказать, что Скворцов свои показания ни за какие деньги не изменит, но тут к нам подошел мужчина из соседнего подъезда. Он часто по вечерам выходил на пробежку и всегда здоровался со Скворцовым, а потом, немного познакомившись - и со мной.
– Вероника, что у вас случилось? Помощь нужна? Может, Эдуарду Евдокимовичу позвонить?
– Не нужно. Сталина Геннадьевна уже уходит.
–
Свекровь тут же руки убрала. Отошла на несколько шагов, потом обернулась и произнесла совсем другим тоном:
– Забери ты свое заявление! Пусть сына отпустят… я его увезу. Он больше никогда здесь не появится!
Я покачала головой растерянно: без адвоката такие вопросы решать не хотелось. Поблагодарила соседа за помощь, захлопнула дверцу и двинулась к выезду со двора. Сосед, убедившись, что мне ничего не угрожает, тоже сел в машину и поехал по своим делам. Рассказывать Скворцову об этой встрече я не стала: он и без того нервничал. А вот с адвокатом поговорить собиралась буквально на следующий день после росписи.
День свадьбы настал. Ясный, чуть морозный январский денек. Тамара приехала еще накануне и, вопреки уговорам Тимофея, остановилась у нас с Эдуардом. И даже не оставила Тима на ночь. Скворцов-младший был безутешен. Даже обещание Тамары, что ночь после росписи она проведет у него, чтобы не мешать молодоженам, его не особо успокоило. Но Томка твердо стояла на своем:
– Извини, Тим, но я приехала к Нике! Кто еще кроме меня поддержит невесту накануне такого волнительного события?
– заявила она.
Учитывая, что родни и других гостей с моей стороны на свадьбе не предполагалось - Тамара была права. Отправив Эда в его спальню, мы с ней засиделись далеко за полночь: вспоминали, сплетничали, обсуждали все, что произошло за почти месяц, пока не виделись.
– Ты представляешь, Томка, я тут два дня назад со Сталиной Геннадьевной общалась, - добралась я до событий последних дней.
– Как так? И Скворцов позволил?!
– подпрыгнула подруга.
– Он не знает. Свекровь меня прямо тут, возле подъезда выловила, когда он уже на работу уехал. Похоже, в полиции адрес разузнала…
– Вот же жаба старая! Явно на лапу дала!
– Томка сморщилась, едва удержавшись, чтобы не сплюнуть.
– И чего она хотела?
– Чтобы я заявление на бывшего забрала. А еще сказала, что моя мама с ее братом встречалась. Обвинила мамочку в его гибели.
– Бред какой-то!
– не поверила Тамара.
– Да ясно, что бред, - из моей груди вырвался тяжелый вздох.
– А ведь мне сначала даже нравилось, когда бывший ревновал меня. Кулаки в кровь разбивал о стены. Кричал, что жить без меня не сможет, что уроет любого, кто до меня дотронуться посмеет. Теперь я знаю, почему мама так старалась меня от свадьбы с Жабичем отговорить. Не понимаю только, зачем она о своих встречах с дядей моего мужа промолчала. Неужели и правда виноватой себя чувствовала?
– Кто знает? Наверное, настолько болезненные воспоминания остались, что не хотела их ворошить, - заступилась за маму Томка.
Я покивала, соглашаясь. Мне тоже свою семейную жизнь непросто вспоминать было. Я ни маме, ни Тамаре и половины всего не рассказывала, что со мной происходило тогда. Да и сейчас предпочитала молчать.
– Бедная мамочка… - снова вздохнула протяжно.
– А ты что решила? Заберешь заявление?
– напомнила подруга о главном.
– Не знаю. Надо с адвокатом поговорить. Свекровь мне не жалко, ради нее и пальцем не пошевелила бы. И самого Жабича тоже ни капельки не жаль, но ты же сама знаешь: тюрьма еще никого не исправила. Она только хуже людей делает. Страшнее. Выйдет бывший через пару лет: много ему не дадут. Приедет снова, обозленный, потерявший всякие берега, и мало ли на что решится? Я даже не за себя боюсь… у нас с Эдом дети будут, вдруг он им что-то сделать захочет?