Тео. Теодор. Мистер Нотт
Шрифт:
Зал зааплодировал. Теодор отошёл в сторону, но не сошёл со сцены. Начиналось самое важное. Его роль Рассказчика.
— Депония — прекрасный мир. Он был таким, пока магглы не превратили его в огромную мусорку, наполненную отходами, следами бесчисленных войн и глупости простецов. Маги Депонии не стали это терпеть и покинули умирающую планету, перебравшись на Элизий. Огромный город в облаках, где жили только маги и жила только магия. Но не вся магия покинула Депонию — так, в заштатном городке Кувак жил волшебник-самоучка, юный Руфус. Конечно же, он хотел быть вместе с магами. На Элизии.
Тщательно проговаривая каждое
Из-за кулис вышел Рольф Скамандер, и роль Теодора на этом была закончена. Он спешно сбежал вниз по темноте и сел на предназначенное ему место. Ральф заговорил, и эзоповым слогом полилась из него сатира — они готовились к этому все эти месяцы. Теодор прикрыл глаза в муках. Впрочем, сам он сделал всё, что мог.
Со сцены он видел разные лица в зале. Чета Уизли, их старший сын с супругой, лорд Руперт бросались в глаза рыжей шевелюрой. Августа Лонгботтом сидела с прямой спиной в дальней части зала, чтобы в любой момент сбежать из общества Пожирателей смерти. Ходили слухи, что она прокляла одного из авроров, когда тот хотел допросить её по делу Поттера, и половину осени скрывалась в ненаносимых убежищах. Её лицо обрамляла шляпка с чучелом гриффона.
С другой стороны зала, на передних рядах, рядом с директором, виднелись и другие лица. Скучающий мужчина с седыми волосами («Долохов», — подсказали ему воспоминания с зимы девяносто шестого, когда изображения беглых узников Азкабана были напечатаны в «Пророке») соседствовал с лордом Яксли, напротив, неотрывно заинтересованным в том, что показывали студенты. Лорд Кэрроу жался к директору Снейпу с другой стороны, занимая место между ним и рябым профессором Руквудом. Скамандеры и Гольдштейны сидели на первых рядах дружным кланом, а отцы Кэти Бэлл и Лаванды Браун разделяли их и Пожирателей, начиная с Руквуда.
Нотт старался лишний раз не вслушиваться в монологи Руфуса, который, («во славу магии»), переключился на осуждение магглов, что довели цветущую Депонию до состояния бесконечной свалки, а затем и вовсе успокоился. Зал взорвался шепотками, когда Луна Лавгуд в образе Гоал перешла границы фривольности — изо всей одежды на ней были белые брюки и белый же топ, а бледный плоский живот девушки оставался оголённым.
Теодор и сам нервно сглотнул при виде такой фривольности. «Лавгуд меня убьёт», — решил он. — «А Рольф будет посватан». Конечно, можно было это списать на игру актёров, да только выражения их лиц говорили сами за себя.
За следующие минуты они даже успели поцеловаться под восторженные вздохи всей женской половины зрительного зала, а потом вздохи сменились возмущёнными ахами, ведь Энтони, то есть, Клитус, нарушил Статут ради того, чтобы вернуть свою невесту, впавшую в беспамятство и влюбившуюся в первого встречного мага.
Сюжет двигался сам собой, а Теодор постепенно стал больше уделять внимания разговорам. Почти прямо за ним сидели Долохов и Яксли, и события на сцене своим масштабом и животрепещущим контекстом захватили их обоих.
— Что думаешь? — негромко спросил незнакомый голос, видимо, Долохова.
— Не отвлекай, — ответил тому Яксли.
Это было показателем.
В сюжете появился и Аргус, Артур Гэмп, который
Флитвик называл ту композицию, которую они исполняли, «Дуэль судеб». Тридцать секунд — и она сменилась негромким триумфальным гимном Элизия в конце первого акта, когда Клитус с куклой вернулся было на Элизий — и когда зрители увидели карикатурных полусквибов, в которых превратились магглы без магов.
***
К концу третьего акта зал уже подустал. Шутки и сатирические комментарии, вызывавшие хохот школьников раньше, уже не задавали такого тона, а драматичная концовка многих пришибла своей неожиданностью. Когда всё закончилось и Артур громким голосом провозгласил: «И пусть ему не повезло в этот раз — Руфус не сдастся стать магом никогда», зал зааплодировал, а актёры поклонились.
Вспыхнули факелы и ночное небо Трапезного зала, сотни свечей, висевших под потолком, озарили своим магическим светом людей внизу, и зала тут же наполнилась шумом и скрипом. Стульев, скамей, разговоров и речей.
— Мистер Нотт, — Теодор подошёл к лорду Яксли и окружавшим его Пожирателям смерти. — Это весьма смелая постановка, — негромко констатировал факт Долохов.
— Сочту за комплимент, сэр, — чуть наклонил голову Теодор.
— Сочтите за упрёк, mal-chi-shka, — усмехнулся тот. — Стоило поставить что-то попроще. «Граф Монте-Кристо», например.
— И тем не менее, это интересный взгляд на наше общество, — вступил Яксли, сверкнув взглядом в сторону своего спутника. — Что же, в этом вы последовательны — что магглы необходимое зло, с которым не порвать.
— Вздорные мысли, — усмехнулся русский, прежде чем Теодор успел что-либо сказать. — Магглы будут следующими, как только мы закончим с лепреконами.
Услышав это, Теодор предпочёл не раскрывать рта и ничего не отвечать. Яксли же наградил седовласого колдуна долгим взглядом, после чего попрощался с Теодором.
В постель Нотт свалился так, будто бы не спал неделю — премьера «Депонии» вымотала его.
***
Среда была первым днём каникул в Хогвартсе. Те студенты, что хотели добраться до Лондона на «Хогвартс-экспрессе», уже утром в спешке завтракали и бежали собирать вещи, оставлять подарки и договариваться с эльфами, чтобы их подарки для друзей и приятелей, кто оставался в замке, достигли адресатов.
Теодор не планировал отправляться на Рождество домой, в Уэльс. Ему было не к кому возвращаться туда, и эта мысль обжигала непрошенной обидой.
Все его близкие люди оставались в Хогвартсе.
Джинни. Конечно, он получил заранее и, встретив её родителей, вновь был приглашён на Рождество к ним — но ни он, ни она не собирались отправляться на красном поезде на юг по железной дороге.
Арчи. Луи. Грим. Никто из них не планировал возвращаться. Луи переживал — и Грим поддерживал его, как умел, как поддерживал сам Луи Грима летом, — ведь его родители, что воспитывали мальчика с самого детства, так и не написали ни единой весточки. Мальчик грустил, и в этой грусти он неуловимо напоминал Теодору самого себя в детстве, когда единственной его компанией были книги, что пропадали сразу после прочтения.