Том Соуер за границей

Твен Марк

Онъ спряталъ свою рпу, но завидлъ другіе башенные часы, разглядлъ ихъ въ трубу… Они шли тоже на часъ впередъ. Это его удивило.

— Очень любопытная штука! — произнесъ онъ. — Я не понимаю ея.

Онъ взялся за подзорную трубу, отыскалъ еще одни часы и убдился, что они шли тоже на часъ впередъ. Тутъ онъ выпучилъ глаза, перевелъ духъ съ трудомъ и сказалъ:

— Велик…кій Скотъ! Это долгота!

Я спросилъ, порядочно испугавшись:

— Что тамъ случилось или случится еще?

— А случилось то, что пузырь-то этотъ нашъ промахнулъ уже черезъ Иллинойсъ, и черезъ Индіану, и черезъ Огайо, и мы

теперь надъ восточною оконечностью Пенсильваніи… надъ Нью-Іоркомъ, что-ли, или около того.

— Томъ Соуеръ, ты это не взаправду?

— Совершенно взаправду; это такъ, ручаюсь головой! Мы уже на пятнадцать градусовъ долготы отъ Сентъ-Льюиса, изъ котораго отправились вчера посл полудня, и т часы показываютъ врно. Мы пролетли, безъ малаго, восемьсотъ миль.

Я ничему этому не поврилъ, а все-таки у меня морозъ такъ и пробжалъ по спин. Я зналъ, по опыту, что и для плота, идущаго внизъ по теченію Миссисипи, потребуется на такой путь не многимъ мене двухъ недль.

Джимъ что-то обдумывалъ про себя и скоро спросилъ:

— Масса Томъ, вы говорите, что т часы врны?

— Да, они врны.

— А ваши карманные тоже?

— Они врны для Сентъ-Лыоиса, но для здшнихъ мстъ отстаютъ на часъ.

— Масса Томъ, вы не желаете, однако, сказать, что время не везд одинаково?

— Да, оно не везд одинаковое, и даже весьма.

Джинмъ совсмъ огорчился и возразилъ:

— Очень больно слушать мн, масса Томъ, что вы такое толкуете. Просто стыдно даже становится при такихъ вашихъ рчахъ, когда подумаешь, такъ-ли вы были воспитаны. Да, сэръ, у вашей тети Полли сердце разорвалось бы, слушая васъ!

Томъ остолбенлъ. Онъ оглядывалъ Джима, теряясь въ догадкахъ, но не говорилъ ничего, Джимъ продолжалъ:

— Масса Томъ, кто создалъ тхъ людей, что въ Сентъ-Льюис? Создалъ ихъ Господь Богъ. Кто создалъ тхъ, что тугъ живутъ? Все Онъ же. Стало быть, вс равно Его дти. Неужели же Онъ будетъ длать различіе между ними?

— Различіе!.. Не видывалъ я еще такого олуха. Никакихъ различій тутъ нтъ. Вотъ, тебя и многихъ другихъ дтей Своихъ Господь сотворилъ черными, другихъ блыми. Что ты скажешь на это?

Джимъ понялъ, куда онъ мтилъ, и былъ ошеломленъ; онъ не зналъ, что возразить. Томъ продолжалъ:

— Господь проводитъ различія, когда это требуется; но тутъ дло не въ различіи, налагаемомъ Имъ, а въ томъ, которое установлено человкомъ. Господь создалъ день, Онъ создалъ и ночь, но не Онъ раздлилъ сутки на часы, не Онъ распредлилъ ихъ на земл: это сдлали уже люди.

— Такъ это, масса Томъ? Это люди сдлали?

— Да, они.

— А кто имъ веллъ?

— Никто. Ни у кого не спрашивались.

Джимъ задумался на минуту, потомъ сказалъ:

— Ну, этого мн не понять! Я ни за что бы не ршился. Но иные ничего не боятся. Ломятъ себ впередъ, что тамъ ни случись!.. И такъ, масса Томъ, везд разница на часъ?

— На часъ? Нтъ! Только на четыре минуты для каждаго градуса долготы. Для пятнадцати градусовъ — часъ, для тридцати — два часа и такъ дале. Когда въ Англіи, во вторникъ, часъ пополуночи, въ Нью-Іорк еще восемь часовъ вечера въ понедльникъ.

Джимъ отодвинулся слегка на лар и было замтно, что онъ оскорбленъ. Онъ трясъ головою и бормоталъ что-то, но я подслъ бъ нему, похлопалъ его по-ног, постарался всячески его пріободрить,

такъ что онъ успокоился немного и могъ сказать:

— Масса Томъ, говорить подобныя вещи… вторникъ въ одномъ мст, понедльникъ въ другомъ, и все это въ одинъ и тотъ же день! Гекъ, намъ-то не пригоже шутить… на той выси, гд мы теперь находимся. Два дня въ одинъ день! Какъ вы всадите два дня въ одинъ? Разв можно всунуть два часа въ одинъ часъ? Можете? Можете двухъ негровъ запихать въ шкуру одного негра? Можете? Иди два боченка водки влить въ одинъ боченокъ? Можете?.. Нтъ, сэръ, боченокъ-то лопнетъ. Да хотя бы вы и смогли, я все же не поврю. Ты подумай, Гекъ: положимъ, во вторникъ-то именно Новый годъ. Что же, станутъ меня уврять, что въ одномъ мст этотъ годъ, а въ другомъ — другой, и все это въ одну и ту же минуту! Это самый отчаянный вздоръ… и я не могу его вынести, не могу слушать этого! — И тутъ онъ началъ дрожать и поблднлъ, срымъ сталъ. Томъ спросилъ его:

— Да что съ тобою? Что тебя испугало?

Джимъ едва былъ въ состояніи говорить, но промолвилъ:

— Масса Томъ, вы не шутите?.. Оно врно?

— Нтъ, не шучу и все врно!

Джимъ задрожалъ опять и проговорилъ:

— Что если Страшный Судъ настанетъ въ понедльникъ? Въ Англіи такъ и не будетъ Страшнаго Суда и мертвые тамъ не возстанутъ! Намъ не слдуетъ летть туда, масса Томъ. Упросите профессора повернуть назадъ; я хочу быть у себя въ день…

Въ это мгновеніе вс мы увидали нчто, вскочили съ мстъ, забыли все на свт и стали смотрть. Томъ произнесъ:

— Это… — Онъ перевелъ духъ и договорилъ:- Это… также врно, какъ живы мы… это океанъ!

Мы съ Джимомъ тоже едва смогли передохнуть. И вс мы стояли, окаменвъ, но чувствуя себя очень счастливыми, потому что никто изъ насъ не видывалъ океана и даже не ждалъ, что увидитъ. Томъ шепталъ про себя:

— Атлантическій океанъ… Атлантическій… Не величаво-ли звучитъ это!.. И это онъ… и мы смотримъ на него… мы!.. О! это слишкомъ великолпно… такъ, что даже не врится!

Мы увидли тоже широкую полосу чернаго дыма; подлетвъ ближе, поняли, что это городъ, точно чудовище какое съ густою гривою изъ кораблей на одной сторон. Стали мы разсуждать: не Нью-Іоркъ ли уже это? Но, пока мы кричали и спорили объ этомъ, городъ выскользнулъ изъ подъ насъ, не повдавъ своего имени, остался далеко позади, а мы сами очутились надъ океаномъ, мчась впередъ какъ циклонъ. Тутъ уже мы пришли въ себя, скажу вамъ.

Мы кинулись на корму, завопили, стали умолять профессора сжалиться надъ нами, поворотить назадъ, высадить насъ, позволить намъ воротиться къ своимъ, которые горюютъ и тревожатся о нашей участи, могутъ даже умереть, если что съ нами случится. Но онъ выхватилъ свой пистолетъ и прогналъ насъ. Мы пошли, но никому и не понять, что мы чувствовали!

Земля пропала, оставалась отъ нея одна узенькая полоска, точно змйка, такъ, на самомъ краю воды, а подъ нами разстилался океанъ… океанъ… океанъ на цлые милліоны миль! Онъ вздымался, бурлилъ, пнился, съ верхушекъ его волнъ срывались блыя брызги и лишь кое-гд виднлись на немъ корабли, которые шли валко, ложась то на одинъ бортъ, то на другой, зарываясь носомъ, то снова кормой; но скоро не стало и кораблей, остались мы одни съ небомъ и океаномъ… Никогда еще не видывалъ я такого простора и такой пустыни!