Трафальгар. Люди, сражение, шторм

Клейтон Тим

Это в какой-то мере объясняет то, почему они подошли на час или даже на два часа позже первых кораблей, прорвавших строй противника. Но наконец-то концевые корабли подошли, и численное преимущество Объединенного флота стало постепенно уменьшаться. К четырнадцати часам в этом районе разгорелся беспорядочный орудийный бой, и корабли Гравины разделились на две группы. «Сан-Ильдефонсо» и «Сан-Хуан», держась круче к ветру, направлялись к «Беллерофону». «Ашилль», затем «Принц Астурийский» и «Бервик» направились более под ветер, туда, где трехдечник «Аргонаута» сражался с британским «Ахиллом». С наветренной стороны подходили «Дредноут», «Тандерер» и «Дефенс». Стремясь внести свой вклад в сражение, которое буквально дрейфовало от них, некоторые из прибывших с опозданием британских кораблей вели малоэффективную

дальнобойную стрельбу. Порой они попадали в своих. «Свифтшур» отстрелил флажной фал «Полифема», и капитану Редмиллу пришлось обратиться к капитану Резерфорду с просьбой прекратить обстрел своих кораблей.

«Тандерер» некоторое время обстреливал «Сан-Ильдефонсо», а затем приблизился к «Принцу Астурийскому». Такелаж «Сан-Ильдефонсо» уже был сильно поврежден в результате столкновения с «Ревенджем». Капитан Хосе де Варгас спустился вниз, раненный осколком в левую руку. Тиммерман доложил старшему офицеру Ансельмо Гомендио о сильной течи от нескольких пробоин ниже ватерлинии, и тот приказал послать людей от орудий на работу по откачке воды помпами. Одновременно также приходилось бороться с пожаром на квартердеке и полуюте. Джордж Хоуп на «Дефенсе» догнал «Бервика» и начал обстреливать его бортовыми залпами с близкого расстояния.

Косме де Чуррука на «Сан-Хуан-Непомусено» направлялся на помощь своему другу Дионисио Алькала Галиано, чей корабль «Багама» все еще обменивался выстрелами с «Беллерофоном», когда его перехватил «Дредноут» Джона Конна. Этому мучительно медленному трехпалубнику было приказано занять место между двумя колоннами. Под прямым руководством Коллингвуда, который еще неделю назад держал свой флаг на «Дредноуте», его экипаж натренировался давать три бортовых залпа за три с половиной минуты, что было непревзойденным показателем в британском флоте. Поскольку на этом корабле было более сотни орудий большего калибра, чем на «Сан-Хуане», то состязание оказалось крайне неравным.

Чуррука руководил маневром и огнем «Сан-Хуана» через рупор, экономно выбирая цели и концентрируясь на точном огне. Он как раз возвращался с носовой части, где давал указания наводить орудия на «Беллерофон», когда очередное вражеское ядро попало в него, угодив в верхнюю часть бедра и почти оторвав ему ногу. Его шурин, Хосе де Аподока, подбежал к нему, и Чуррука спокойно сказал: "Пепе, скажи своей сестре, что я умер с честью". Аподока передал слова Чурруки, что он умирает в мире с Богом и что хотел бы поблагодарить команду за мужественное поведение. Сначала Чуррука отказался покинуть квартердек, но, поняв, что ему придется передать командование, позвал своего неразлучного друга и старшего офицера Франсиско Мойуа, но обнаружил, что Мойуа только что был убит. Аподока обратился к штурманскому офицеру Хоакину Ибаньесу де Корбера, который отправил его на поиски старшего лейтенанта Хоакина Нуньеса Фалькона. Фалькон был тяжело ранен, но все равно явился. Чуррука умер в полном сознании.

Некоторое время «Сан-Хуан» продолжал сражаться, но около 250 членов его экипажа были убиты или ранены, а из мачт устояла только грот-мачта. Фалькон посовещался с Ибаньесом де Корбера и еще с двумя оставшимися в живых офицерами, и они решили сдаться. «Дредноут» послал шлюпку с призовой командой, чтобы принять капитуляцию, и двинулся к «Тоннанту», который находился теперь немного северо-восточнее.

В понедельник утром Антонио Алкала Галиано, чей отец командовал «Багамой», вместе со своей тетей отправился в Кадис на карете. Когда они ехали вдоль берега, на юге виднелись большие корабли, но не было видно ни дыма, ни боя. Они въехали в ворота Кадиса и вскоре узнали, при каких обстоятельствах флот вышел в море и что отцу Антонио, как и многим другим, не дали времени попрощаться. Антонио недолго пробыл в Кадисе и отправился в дом своего близкого друга, богатого купца Хосе Гутьерреса де ла Уэрта. Они только начали разговаривать, как пришел еще один посетитель и сказал, что им нужно как можно скорее подняться на крышу, потому что от дозорной башни поступил

сигнал, что в пределах видимости происходит сражение.

Дом Гутьерреса был одним из самых высоких и имел удачно расположенный бельведер с беспрепятственным видом на южный горизонт. Антонио ощутил неприятный трепет, и ему стало не по себе при мысли о том, что придется наблюдать за битвой, но его "охватил какой-то необъяснимый порыв, и он вместе с остальными взобрался на башню". Когда они поднялись наверх, то увидели, что все остальные башни Кадиса переполнены людьми, жадно наводящими свои подзорные трубы на Трафальгар.

Битва, в которой, как он знал, сражался его отец, была едва видна на горизонте. С помощью мощной подзорной трубы, вспоминал Антонио, "можно было различить, несмотря на густой дым, отдельные корабли, лишенные мачт, что свидетельствовало о том, что бой начался уже некоторое время назад и что он был жестоким. Но это было все, что можно было узнать, и на этом мое воображение заработало, создавая видения ужаса и разрушения".

Дионисио Алькала Галиано расположил «Багаму» между «Беллерофоном» и «Колоссом» и в течение двух часов вел бой с ними обоими. Французский корабль «Свифтсюр» также сражался с «Колоссом», находясь ближе к нему, в то время как внимание «Беллерофона» было поглощено его длительной борьбой с «Эглем». Примерно в четырнадцать тридцать «Свифтсюр» потерял грот-стеньгу и отдалился от «Колосса» с большей частью замолчавшими орудиями, что позволило тому сосредоточить весь свой огонь на «Багаме». К несчастью для «Багамы», «Эгль» чуть раньше также потерял контакт с «Беллерофоном», и тот теперь тоже сосредоточил весь огонь на корабле Галиано. Каждый из этих английских кораблей находился на расстоянии около ста ярдов от «Багамы», а еще два британских корабля, «Орион» и «Дефайенс», надвигались на «Свифтсюр» и «Эгль». «Багама» оказалась в ужасно опасном положении.

Галиано, который ранее уже был ранен, подумывал о бегстве, как это начали делать другие корабли Объединенного флота, но решил, что если он это сделает, то вся их позиция в центре рухнет. Это было смелое, но фатальное решение, поскольку вскоре после этого на его палубу обрушился град британских книппелей и картечи. Из-за близко пролетевшего ядра из рук Галиано выпала подзорная труба, и он покачнулся. К нему кинулся старшина капитанского катера, чтобы поднять трубу, но когда он передавал её обратно капитану, очередное пушечное ядро разрубило его пополам, обдав Галиано кровью. Мгновением позже еще одно ядро снесло верхнюю часть черепа Галиано. Его люди набросили на тело капитана испанский флаг, и вскоре потеряли присутствие духа.

Такелаж «Багамы» пострадал настолько, что корабль не смог бы спастись бегством, даже если бы захотел. Бизань- и грот-мачта упали, а вода в трюме поднималась. Новый командир, Томас де Рамери, вскоре был ранен, и командование принял Роке Гуручета. Он собрал офицеров на совет, и они решили сдаться. Молоденького гардемарина Алонсо Бутрона — которому погибший Галиано велел ни за что не сдаваться — унесли раненым, а охраняемый им флаг был сбит. Испанцы развесили британские флаги на тех частях корабля, которые были обращены к их противникам. «Колосс» и «Беллерофон» немедленно прекратили огонь по «Багаме». В пределах нескольких минут и на расстоянии в нескольких сотнях ярдов Испания потеряла двух своих самых выдающихся мореплавателей и исследователей — Галиано и Чурруку. В то время как некоторые другие корабли отступили, они с исключительным мужеством сражались до конца, даже несмотря на то, что само это сражение происходило вопреки их здравомыслящим размышлениям.

"Следует признать, что доны сражались в этом бою не хуже французов; и если мореходство и доблесть заслуживают похвалы, то они имеют полное право на таковую в равной степени", — писал Уильям Робинсон, который на «Ревендже» имел личный опыт решительного сопротивления со стороны «Сан-Ильдефонсо» и «Принца Астурийского». Другие испанские корабли, находившиеся в первых рядах, сражались до тех пор, пока не были выведены из строя настолько, что не могли больше вести огонь, и заплатили немалую цену кровью, особенно кровью своих квартердечных офицеров. Обычно уступая в интенсивности орудийного огня, испанцы отстояли национальную честь, несмотря на все свои сомнения в разумности участия в сражении.