Трафальгар. Люди, сражение, шторм

Клейтон Тим

Увидев, что на «Багаме» появились британские флаги, капитан «Колосса» Джеймс Моррис переключил внимание на другое. Экипаж французского корабля «Свифтсюр» восстановил контроль над кораблем, и капитан Шарль-Эзеб Л'Опитальер-Виймадрен попытался обстрелять продольным огнем корму «Колосса». Тот отреагировал вовремя. Как писал Моррис, "мы, развернувшись быстрее, получили лишь несколько попаданий из его орудий левого борта, прежде чем дали залп из всех орудий правого

борта, который снес его бизань-мачту". В этот момент появился «Орион» Эдварда Кодрингтона.

Кодрингтон приближался к месту сражения и наблюдал за происходящим, решив не открывать огонь до тех пор, пока не окажется достаточно близко, чтобы нанести значительный урон стoящей цели. Он считал, что "поскольку мы были единственным кораблем, не открывавшим еще огонь... мы были единственными людьми, которые могли оценить целостную картину этой грандиозной и ужасной сцены". Она произвела на него такое впечатление, что он позвал всех своих лейтенантов, чтобы они разделили его с ним. Он шел, оставляя слева «Санта-Анну» и «Ройал-Суверен», а справа — скопление полуразбитых кораблей «Тоннант», «Альхесирас», «Монарка» и «Марс». Выстрелы с кораблей обеих сторон "летели на нас, как град", но почти не причиняли вреда. Экипаж был очень дисциплинированным, и только один офицер раздражал Кодрингтона тем, что постоянно надоедал с просьбой открыть огонь.

Когда он подошел к «Свифтсюру», Кодрингтон счел, что наконец-то нашел подходящую жертву для пушек «Ориона», "и, подойдя вплотную к его корме, мы всыпали ему такую дозу, что снесли все три его мачты и заставили его спустить свои флаги. Неоднократно указывая своим людям на бесполезную трату боеприпасов на примере других кораблей, я имел прекрасную возможность убедить их в пользе хладнокровной сдержанности".

Виймадрен на борту «Свифтсюра», несомненно, оценил этот урок: он посчитал, что это был трехдечник, "и поскольку в это время был почти штиль, у него было время выпустить в меня три бортовых залпа, которые сбили мою грот-мачту, снесли гакабортное ограждение, штурвал и опрокинули большую часть орудий на главной палубе". Хирург «Свифтсюра» докладывал о том, что на орлопдеке и даже в трюме больше нет места для раненых. Некоторое время Виймадрен огрызался с нижней орудийной палубы, но вскоре он спустил свой флаг. Когда британцы радостно завопили, французам стало ясно, что день заканчивается поражением.

Кодрингтон поступил именно так, как учил Нельсон — решительно вмешался в бой Джеймса Морриса в тот момент, когда тому была крайне необходима поддержка. На «Колоссе» было 40 убитых и 160 раненых — самые большие потери среди британских кораблей. Когда Моррис разворачивал свой корабль к ветру, упала бизань-мачта. Вряд ли он смог бы внести еще какой-нибудь вклад в сражение, но он уже разгромил три вражеских корабля, и это можно считать лучшим результатом британской стороны.

Нанеся последний удар по «Свифтсюру», Кодрингтон направился к флагманскому кораблю адмирала Гравины «Принцу Астурийскому», решив атаковать его спереди. Но огонь «Дредноута» не позволил «Ориону» приблизиться к испанскому трехдечнику. Поэтому Кодрингтон "вынужден был в течение значительного времени заниматься тем, что всегда вызывает у меня тревогу, — перестрелке на значительном расстоянии, и весь вред, который мы получили, исходил от упомянутого «Принца Астурийского»".

«Принц Астурийский» попытался развернуться так, чтобы иметь возможность обрушить на «Орион» полный бортовой залп. Чтобы избежать этого, Кодрингтон повернул левей, не отвечая на огонь испанцев, но его предыдущие выстрелы нанесли тем серьезный урон. Адмирал Гравина был ранен в левую руку картечью именно от тех выстрелов.

После

того, как «Эгль» отнесло от «Беллерофона», на британце остались стоящими только нижние мачты — все стеньги были снесены вражеским огнем. Он открыл огонь по «Сан-Хуан-Непомусено» и вскоре с облегчением увидел, что «Дредноут» также вступил с ним в бой. Затем он сражался с «Монаркой» и «Багамой», пока те оба не спустили флаги.

За десять часов до этого Уильям Камби был разбужен, чтобы увидеть мачты противника на горизонте. Теперь он исполнял обязанности капитана. Он отправил лейтенанта Эдварда Томаса, мичмана Генри Уокера и восемь матросов овладеть «Монаркой». В этот момент хирург прислал ему сообщение о том, что кокпит сильно переполнен ранеными, и попросил разрешения использовать капитанскую каюту для проведения ампутаций. Камби предупредил, что они должны будут эвакуироваться обратно на орлопдек, если повторится вражеский огонь.

Первого из раненых уже несли по трапу на квартердек, когда Камби подошел к тому же трапу, чтобы спуститься вниз. "С самого начала боя я придерживался неизменного правила избегать разговоров с ранеными товарищами и друзьями, — вспоминал Камби, — не желая проявлять свои личные чувства в тот момент, когда все мои силы направлены на выполнение общественного долга". Он прошел мимо Овертона, не сказав ни слова. Но прямо на его пути оказался Уэмисс, "и, не желая, чтобы он принял за недоброжелательность мое молчание, я сказал: ‘Уэмисс, мой добрый друг, мне жаль, что вы ранены, но я верю, что вы справитесь’, на что он ответил с максимальной бодростью: ‘Это всего лишь царапина, и мне придется извиниться перед вами за то, что я покинул палубу по такому пустяковому поводу’. В этот момент он был внесен в каюту, где ему предстояла ампутация правой руки!" Уэмисс выжил и стал подполковником.

Примерно в это время «Дефайенс» наткнулся на сильно поврежденный «Эгль». Он встал рядом, и они с близкого расстояния обстреливали друг друга из пушек, пока огонь «Эгля» не ослабел. По словам подштурмана Джеймса Спратта, молодого ирландца, командовавшего абордажниками «Дефайенса», наступила жуткая пауза, пока они наблюдали друг за другом. Остальные офицеры «Дефайенса», которые почти все были шотландцами, готовили своих людей к абордажу, а противник готовился отразить их, и "каждый смотрел на другого с оружием в руках, нетерпеливо ожидая встречи". Проблема заключалась в том, что, из-за предыдущей дуэли «Дефайенса» с «Принцем Астурийским» и долгой схватки «Эгля» с «Беллерофоном», "шлюпки обоих кораблей были прострелены и стали бесполезными". Они задумались, как преодолеть расстояние между кораблями.

Спратт спросил у капитана Филипа Дарема разрешения подняться на вражеский борт вплавь, "поскольку я хорошо знал, что 50 или 60 абордажников, которых я обучал в течение нескольких лет, умеют плавать как акулы". Сначала Дарем возражал, "говоря, что я слишком шустрый", но в конце концов согласился. Спратт крикнул: "Эй вы, мои храбрецы, кто умеет плавать, следуйте за мной", и "перевалился через правый борт с тесаком в зубах и томагавком за поясом". Он доплыл до кормы «Эгля», "где, используя цепную оснастку руля, я забрался через кормовой порт в кондуктoрскую кают-компанию". Но он был один. По какой-то причине его люди не последовали за ним.

Без сомнения, Спратту помогла неожиданность его появления, и он пробился на полуют и, "показав себя команде нашего корабля с вражеского гакабортного планширя, я подбодрил их, надев шляпу на острие своего тесака". В этот момент Дарему удалось подвести «Дефайенс» к борту француза, и его боцман, Уильям Форстер, подал канаты, соединившие оба корабля. При этом он погиб, "получив от стрелка с фор-марса пулю в грудь, а когда его понесли вниз, в него попала вторая пуля, окончательно прикончившая его".