В году тринадцать месяцев
Шрифт:
— Таня, у вас не найдется карандаш номер два? — спросил он.
— А зачем вам?
— Я хотел наложить легкий грим, — вежливо объяснил он. — Но кто-то опять забрал у меня все карандаши и коробочку с пудрой вместе с ящиком стола. И трельяж вон у девушек наверху оказался.
Татьяна сказала, где он найдет у нее нужный ему карандаш, и, отвернувшись, нервным движением попросила у Бориса сигарету.
— Спасибо, — услышала она и передернула плечами… Закурила, села на краешек подзеркальника. Дым стлался вверх по зеркалу, затуманивая отражение. Татьяна увидела будущие морщины
Загримировавшись, Горев появился важный, торжественный, с тростью.
— Кафе уже было? — спросил он.
— Давно, — буркнула Татьяна.
Горев приоткрыл дверь на сцену.
— Катя, Катя, скоро ли мой выход?
Катя выплыла из темноты, уставилась на него и вдруг хлопнула себя ладонью по лбу так, что у нее чуть очки не свалились на пол.
— Господи, про вас-то я совсем забыла. А я думала, что мне надо сделать? Где ж вы раньше-то были?
— Я гримировался. У меня трельяж девушки к себе наверх унесли.
— Совсем забыла. Ничего, — успокоила она его, — у вас роль без слов, никто не заметит. Вы только сами помалкивайте.
Она захлопнула дверь. Горев потянулся, чтобы снова ее открыть, но взялся за ручку и обмяк. Посмотрел на Татьяну, на Анатолия, на Бориса.
— Как же так?
2
Татьяна, закутанная в шубку, купленную в «Детском мире», возвращалась из театра после вечернего спектакля. Ирина в это же время возвращалась с вечера в пединституте. И в воротах своего дома они встретились.
Во дворе блестела узенькая накатанная мальчишками ледяная дорожка. Снег несколько раз ее присыпал, но кто-нибудь из гостей дома № 217 наступал нечаянно и, хлопнувшись, подметал подолом пальто или шубы.
Татьяна, весело поздоровавшись с Ириной, неожиданно разбежалась и лихо прокатилась через всю дорожку, показывая, что веселье Нового года просто захлестнуло ее, закружило и она расшалилась до того, что не может остановиться.
Ирина тоже разбежалась вслед за Татьяной и прокатилась по дорожке. Они вбежали в подъезд. Отряхнулись от снега и на какое-то мгновение замешкались около батареи, и каждая почувствовала свою одинокую неприютность.
— Почему одна? — спросила Татьяна.
— Поссорилась со своим парнем.
— Это бывает. Знаешь что?.. Сделай мне одолжение.
— Какое? — насторожилась Ирина.
— Пойдем ко мне встречать Новый год. У меня есть бутылка шампанского. Разопьем ее, как мужчина с мужчиной.
За дверью Татьяниной комнаты звучала громкая музыка и трезвонил телефон.
— Почему у тебя радио так орет? — спросила Ирина.
Татьяна убавила громкость.
— Я нарочно его оставляю включенным. Вернешься из театра, подойдешь к двери, а за дверью кто-то говорит. Как будто там человек. Один раз подхожу, а там женщина говорит. Голосом моей матери. У меня все потемнело в глазах, кинулась, едва ключ не сломала.
Звонил Борис.
— Ты чего убежала? Анатолий несколько раз спрашивал, почему ты не осталась. Он даже предложил выпить за тебя. Что у тебя с ним?
— Почти ничего, вернее, совсем ничего.
— Знаешь что, — он помолчал, — выходила бы ты, девка, замуж.
— Да? — спросила Татьяна, чтобы выиграть время, потому что она не знала, как ему отвечать, нагрубить или подыграть в том же тоне.
— Я тебе точно говорю, могу Гесиода процитировать.
Татьяна решила все-таки подыграть.
— За кого выходить?
— За него.
— Не возьмет.
— За Николая. Или, скажешь, у тебя с ним тоже ничего не было?
— Было.
— Ну вот.
— Мы с ним говорили о Шекспире.
Он воспринял этот ответ как удачную остроту и поощрительно хохотнул.
«Как много и невпопад он стал смеяться», — подумала Татьяна. Она зажала трубку ладонью, сказала Ирине, чтоб не стеснялась, хозяйничала, как дома; Ирина сняла пальто, забралась с ногами на диван, а Борис продолжал хихикать. Его так разобрало, что он, кажется, и не собирался униматься.
— А что у тебя, в таком случае, — он запнулся, потому что смех просто душил его, — было с Уильямом Шекспиром?
— Эх, Боря, Боря… С Шекспиром у меня ничего не было. Понял? Шекспира я люблю. Шек-спи-ра!
— Чего ты обиделась?
— Все! — Она повернулась к Ирине, махнула безнадежно на телефон рукой, объяснила: — Один хороший друг звонил… бывший хороший друг.
— Я сделаю все-таки немножко потише, — сказала Ирина, показывая на репродуктор, который все еще слишком громко продолжал посылать свои музыкальные поздравления.
— Можешь совсем выключить, — махнула рукой Татьяна, — но сначала, — она поставила на стол два фужера, — мы с ним чокнемся. Ведь это мой собеседник по вечерам. — Твое здоровье, собеседник!
Ирина тоже коснулась фужером лакированного ящичка и тут же вздрогнула, потому что репродуктор, замолчав на несколько секунд, вдруг вскрикнул:
— А сейчас…
Распорядитель новогоднего радиобала сообщил, что сейчас кавалеры приглашают дам танцевать. Он выкрикивал эту новость в слепом восторге, уверенный, что кавалеры тотчас же повскакивают со своих мест и склонятся в самых почтительных позах перед дамами.
Заиграла музыка, и почти тотчас снова зазвонил телефон. Татьяна взяла трубку, молча уставилась в пол…
Звонил Николай. Услышав в трубке дыхание Татьяны, он в пьяном умилении сказал:
— Диктор объявил по радио, что кавалеры приглашают своих дам. Приглашаю тебя танцевать.
Татьяна молча положила трубку.
— Вот всегда так, — она взяла с подоконника вазу с апельсинами и поставила на диван между собой и Ириной. — Ничего не видела красивее апельсиновых корок. — Перехватив взгляд девушки, брошенный на телефон, объяснила: — Мой парень звонил… Бывший, — помолчала и добавила жестокую поправку: — вернее, мой бывший любовник. Иногда я начинаю думать, — она криво усмехнулась и потянулась к сигаретам, — что все мужчины… любовники.