В пятницу вечером (сборник)
Шрифт:
Тут мне представилась возможность спросить, как его зовут. По готовности, с какой он протянул мне перевязанную пачку бумаг, я понял, что он ждет этого. Но у меня вырвалось:
— Вы понимаете, мой дорогой человек, я не имею никакого отношения к собесу.
Оставив свой чемодан в местной гостинице, которая, видно по всему, истосковалась по постояльцам, я вернулся на главную улицу.
Если даже ходить, считая шаги, можно пройти весь Меджибож меньше чем за полчаса. Кроме двух каменных зданий десятилеток, остальные дома ничем особенным друг от друга не отличались, и все-таки я останавливался почти возле каждого дома и заглядывал чуть ли не в каждый двор.
— Кого вы ищете? — обратилась ко мне подвижная
Она вынесла мне из дому табуретку и спросила:
— Откуда вы? Выговор у вас не совсем наш. У нас в Меджибоже так не говорят.
— А как говорят у вас в Меджибоже? — Мне становится любопытно.
— Что значит как? Вот так, как я говорю!
И я постарался говорить по-меджибожски: произносил «о» вместо «а», «и» вместо «у», но дело, очевидно, было не в этом, а в напевности, в мелодичности речи. Произношение — вещь сложная, это впитывают в себя с пеленок.
— Откуда вы приехали? Из района?
— Нет, издалека.
— Наверно, из области?
— Нет, тетенька, еще дальше, из Москвы.
— Ой, чтоб вы были здоровы! — Старуха спрятала под цветастый платок седые волосы и стала гонять кур, прибежавших из сада и огорода поглазеть на меня. — Киш! Киш отсюда! Все им надо знать. Киш, я вам говорю!.. Ой, чтоб вы были здоровы!
Она пригнула ко мне вишневую ветку, густо усыпанную крупными ягодами:
— Угощайтесь, пожалуйста! Может, вы хотите перекусить? Не стесняйтесь. Где вы остановились? В гостинице? Кто же останавливается здесь в гостинице, когда мы так истосковались по свежему человеку. Было такое большое местечко, а осталось каких-нибудь тридцать семей. Да и семьями назвать их нельзя — обрубленные деревья. Знаете что, зайдите к нам вечером… Дочка придет из детского сада, она там работает воспитательницей. Зять придет из колбасной — это тут рядом, в переулке Балшема. А вы еще не были у Балшема? Он похоронен на старом еврейском кладбище. Это недалеко, возле колонки. Но поторопитесь, скоро вечер. У кого ни спросите, у еврея или нееврея, каждый скажет, где похоронен Балшем. Там же похоронен и Гершеле Острополер. Их могилы почти что рядом. Знаете что? — Она пошла со двора и на всю улицу громко закричала: — Таня, жизнь моя, будь так добра!.. Вы видите вот эту Таню Пасманик? — обратилась она ко мне. — Это наша, ну как вам сказать, ну, наша «экскурсоводка». Когда кто-нибудь приезжает издалека и просит показать ему Меджибож, — потому что Меджибож, к вашему сведению, славится на весь мир, — Таня водит приезжего по местечку — это ее подработок.
Провожая меня до калитки, старуха снова попросила меня своим тихим, приятным голосом:
— Непременно приходите вечером. Мы будем вас ждать. Непременно.
Меджибожского «экскурсовода» Таню Пасманик, высокую худую женщину лет за пятьдесят, я застал возле ее дома. Она месила ногами густую вязкую массу из кизяка и глины.
— Доброй субботы! — сказал я ей.
— Доброй субботы и доброго года! — ответила мне она, опустив на обнаженные ноги засученную юбку.
— Вы месите тесто для субботней халы? — спросил я, улыбаясь.
Таня вытерла рукавом потное, разгоряченное лицо и ответила мне в том же шутливом духе:
— Ну да, а как же?
Стоя босыми ногами в густом и вязком месиве, она кивнула на обитые дранкой стены:
— Оштукатурить такой дворец надо иметь вагон глины. С самого утра вот так я мешу. Не смотрите, что дом снаружи выглядит бедно. Внутри у меня хорошо. Две большие комнаты с кухней и прихожей. Выбирайте любую. Послушайте, чего я стою?!
Вытащив ноги из глины, она нагнулась и стала щепкой счищать с них липкий раствор.
— Я не ищу комнату, я приехал на несколько дней и остановился в гостинице. Вас я хочу попросить показать мне могилы Балшема и
Пасманик уставилась на меня.
— Я подумала, что Сара, соседка моя, послала мне квартиранта… Когда у нас был район, у меня стояли два квартиранта. Но с тех пор как район перебрался в Летичев, дом у меня пустует. Садитесь, что вы стоите?
Она вытерла подолом табуретку и переставила ее под дерево в тень.
— Посидите. Сейчас я переоденусь, и мы пойдем.
В мужских туфлях на загорелых ногах и в светлом платье с короткими рукавами «экскурсоводка» моя выглядела значительно моложе, но не настолько, чтобы я называл ее Таней. В этом смысле с мужчинами легче, прибавишь к имени «товарищ» или «реб», и дело с концом. А как быть с женщиной? Обратиться к ней «товарищ Пасманик» не решаюсь — боюсь, как бы не исчезла задушевность, между нами возникшая. И я спрашиваю у нее:
— Скажите, пожалуйста, как лучше вас называть?
— Как называть? — Она смеется, и смех ее переходит в легкий кашель. — Как меня назвали, так и называйте.
— Ну хорошо! Таня так Таня. Вы в Меджибоже давно?
— Вам хочется, я вижу, у меня выведать, сколько мне лет? Я не делаю из этого секрета. Я давно уже должна была получать пенсию. Пятьдесят седьмой пошел, чтоб не сглазить!.. Бог с вами! Зачем вам передо мною оправдываться? Я на вас не обиделась. Ах, вы просто хотели… Так должна вам сказать, что немеджибожцы сейчас здесь не живут. Кто, скажите мне, в теперешнее время переезжает из одного местечка в другое? Если уж переезжать, так в город. И свататься сюда теперь не едут, откуда в местечках женихи и невесты? Не помню, когда у нас, в Меджибоже, гуляли на свадьбе. А вот в гости приехать к родителям на лето — это пожалуйста. Приезжают с внуками к бабушкам и дедушкам на дачу. Местечко наше, как сами видите, утопает в садах. За местечком — лес. А такая река, как Буг… Добрый день, Сергей Васильевич! Что поделываете? — крикнула вдруг Таня Пасманик, обращаясь к мужчине, сидящему на высоком возу с сеном.
— Работаем. А кто этот товарищ? — спросил он, показав на меня кнутом.
— Гость, — ответила Таня. — Я веду его к Балшему.
Когда воз исчезает в облаке пыли, провожатая мне говорит:
— Хороший человек этот Сергей Васильевич. Очень хороший. Отдаст за другого душу. Так что вы хотели спросить у меня? Почему я осталась здесь и никуда не уехала? А куда бы вы посоветовали мне поехать? К детям? Пусть они будут здоровы. Семейные дети должны жить отдельно. Боже упаси, я к ним ничего не имею. Они каждый месяц присылают мне десятку-другую. В городе это, может быть, было бы не так заметно, но у нас здесь рубль — это рубль! Жизнь здесь намного дешевле. Это одно. И вообще, как это подняться и поехать? Вы думаете, что для меня в Москве приготовлен дворец? Здесь у каждого свой домик. А себе самому платить квартплату не надо. У меня как раз коммунальная квартира. Дом мой немцы разобрали. Нашли у кого искать бриллианты и золото, чтоб холера их нашла! Сколько я плачу за квартиру? Э-э, копейки. А кроме того, мы все теперь немного крестьяне. Вы же видели? Огороды, садочки, курицы. Земли, слава богу, хватает. Я открою вам секрет. Я и сама иногда выношу на базар ведро вишен, пару десятков яиц, курочку. Я не торгую, продаю только свое.
Она вытирает лицо и продолжает:
— Конечно, обуться и одеться на такие заработки трудно, сами понимаете. А купить телевизор… Что вы улыбаетесь? Телевизор в наше время, мой друг, не предмет роскоши, не то что когда-то был граммофон. Разве я должна вам объяснять? А в кино тоже хочется сходить. И бесплатно туда не пускают. Поди знай, что наступит время и все, у кого стаж, получат пенсию…
Не думает ли и она, что я представитель собеса? У Тани те же претензии и почти те же слова: «Надо было быть ясновидцем». И то же самое истолкование слова «стаж».