В пятницу вечером (сборник)
Шрифт:
Почему, однако, ни с того ни с сего я заговорил вдруг о Жмеринке, если я на сей раз даже не побывал там еще? Но так уж заведено: начнешь говорить о Казатиие — вспоминаешь Жмеринку, и наоборот. Не только потому, что это две узловые станции и две близкие соседки — отделяет их друг от друга час езды на электропоезде. Главным образом вспоминаешь их вместе потому, что Казатин и Жмеринка отличались от соседних местечек профессиями местных жителей. И здесь, конечно, хватало портных и сапожников, бондарей и шапочников, стекольщиков и жестянщиков, но постепенно там начинали преобладать машинисты, кочегары, проводники, ремонтники. Железнодорожный френч с блестящими пуговицами и фуражка с железнодорожной кокардой стали в Казатине и
Но пока я среди железнодорожников евреев еще здесь не встретил. Я не вижу их также среди тех, что спешат к мосту, ведущему в город. Но мне спешить нечего. Собираюсь пробыть здесь несколько дней, успею еще походить, посмотреть. А вот в Погребище, из которого я сегодня приехал уманским поездом, очевидно, не скоро уже буду. Так хочу хотя бы отсюда, с высокого пешеходного моста над железной дорогой, еще раз посмотреть на стальные блестящие рельсы, ведущие туда.
Лесок, который встречает и провожает уманские и жашковские поезда и каждый раз получает от них привет из моего Погребища, словно шагает сюда, приближается с каждой минутой, и так быстро, что скоро я смогу пересчитать его деревья. И это, кажется, намного легче, чем пересчитать здесь рельсы. Куда ни посмотришь — рельсы, рельсы, рельсы. Они так часто сходятся и расходятся, что начинает рябить в глазах. И уже не знаешь, где кончается один путь и начинается другой. Накатанные рельсы блестят в лучах заходящего солнца до самого горизонта.
Мост над железной дорогой, как натянутая струна, отзывается на каждый проходящий поезд, а поезда здесь проходят один за другим, один за другим. Сколько прошло их с тех пор, как я стою на мосту, но ни один из них не оставил в прозрачном и легком воздухе даже ниточки дыма. Поезда лишь раскачивают электрические провода, провожающие их в дальнюю дорогу. Но я все же чувствую запах каменного угля и неостывшей золы — знакомые издавна запахи железнодорожных станций.
Где-то здесь на рельсах в годы Гражданской войны мы потерялись с моим младшим трехлетним братом Левкой. Со всех сторон на нас надвигались ревущие локомотивы с ярко горящими глазами, и запах их, горький и душный, живет во мне до сих пор, так же как живет во мне запах Роси возле плотины и мельницы…
А может быть, мне это не кажется, может быть, сюда случайно донесся дым паровоза, собирающегося обратно в Умань? Туда электровозы еще не идут. Когда же мне придется опять сесть в этот поезд? Хочу хотя бы досыта наглядеться на красно-фиолетовый горизонт, прячущий в своей дали самое красивое, самое дорогое и любимое, что есть на земле, — местечко моего далекого детства, Погребище!.. Не могу тронуться с места — тоска приковала меня к перилам моста.
И как раз в этот момент, когда выпала тихая минута — ни один поезд внизу не прогремел, — мост неожиданно заполнился густой толпой, как после прибытия пригородной электрички. Но никто не толкался, никто друг друга не обгонял. Наоборот, могло показаться, что люди здесь соревновались в медленной ходьбе. Шли группами, рядами, по четыре, по пять в ряд, и почти у каждого на груди знак принадлежности я железной дороге.
— Ге-ге-гей! По мосту в ногу не ходят, — послышался из задних рядов голос. — По мосту надо идти вольно.
— Как к реке в праздник Рошешоно [12] для ташлих [13] .
Тот, кто сказал это, человек с обветренным лицом
и густыми, пшеничного цвета усами, свисающими над чисто выбритым подбородком, не был похож на еврея. К тому же он был одет в украинскую сорочку с вышитым воротником. Впрочем, сколько раз встречались мне украинцы, русские, литовцы, молдаване, так хорошо говорившие по-еврейски, что вполне могли сойти за евреев.
12
Рош
13
Ташлих (ивр.) — очистительный обряд в день Нового года, когда молящиеся, собравшись на берегу реки, читают покаянные молитвы и бросают в воду крошки хлеба для рыб — символическое очищение от грехов.
— А если нет реки, возле которой можно очиститься от грехов? — спрашивает девушка.
— Тогда идут омываться в микву [14] .
— Куда? — вырывается у меня, и я невольно оказываюсь шестым в ряду.
— Хаскл, где ты? Нашелся еще один еврей для симпозиума. Вы можете принять участие в покупке пол-литра?
— Йонтл, ты взялся опять за свои штуки. Я не я буду, если не высажу тебя когда-нибудь из электровоза средь чистого поля, и протопаешь тогда пешком из Окницы в Казатин.
14
Миква (ивр.) — ритуальный бассейн у верующих евреев.
— Чем я так проштрафился перед тобой, руководитель мой?
— Ой, Йонтл, Йонтл! — Хаскл произносит это так, что тот шарахается от него.
Я понимаю, что все это только игра: могучему дубу Йонтлу нечего, конечно, бояться пожилого Хаскла, ступающего тихо и размеренно.
— Попадется такому Йонтлу на язык новое словечко, и он им козыряет на каждом шагу, — говорит мне Хаскл, словно мы с ним давно уже знакомы. — Прислал мне Бог помощника на электровоз. Советуюсь с ним о чем-нибудь, а он мне: у нас симпозиум; два человека — у него уже симпозиум.
— Как же иначе? Конечно, симпозиум, товарищ руководитель. А не ташлих!
— Ну вот. Поймал еще одно словечко. Ты сейчас у меня полетишь с моста. Это так же верно, как то, что сегодня праздник.
Интересно было бы посмотреть, как худощавый Хаскл поднимет с места этого богатыря.
— У вас на электровозе, — говорю я им, — наверно, довольно весело.
— Не жалуемся. Железнодорожники вообще веселый народ. Вы встречали когда-нибудь скучного извозчика? А машинист-еврей, если хотите знать, происходит от извозчика. Если отец его не был извозчиком или балагулой, то дед или дядя, как у меня, например. А у тебя, Йонтл?
— Ты разве не знаешь, что я со всех сторон, как ни подступайся ко мне, потомственный пролетарий!
— Ты, я вижу, сегодня по случаю праздника уже заправился.
— Я? Упаси боже!
— А что у вас сегодня за праздник? — спросил я.
Оба они с удивлением на меня посмотрели, точно только что заметили, что в их ряды забрался посторонний.
— Вы разве не знаете, что первое воскресенье каждого августа — это День железнодорожника, наш праздник?
— Ах, да, да, — говорю я, словно сам вспомнил, что сегодня День железнодорожника. И на этом закончились мои вопросы. Вижу ведь, что сегодня не время заводить с ними разговоры на будничные темы. Праздник есть праздник, он дан для того, чтобы веселиться, гулять, шутить. Потому так и ведут себя эти двое.
— Мы были на пикнике в лесу, — говорит мне Хаскл, показывая на идущих рядом людей. — И направляемся в парк на торжественный вечер. Но это еще не все. Потом у нас будет банкет в вокзальном ресторане. Когда-то нелегко было устроить праздник, а сейчас трудно справиться с праздниками. Остаешься от них без сил…
— Не надо столько есть и столько пить! — замечает Йонтл и на всякий случай отодвигается от своего напарника.
— От пикника и прогулки я остался без ног сегодня.
— Ты хочешь сказать — без колес?