В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)
Шрифт:
Часы бгутъ, время летитъ. Сказочная страна снова прекрасна.
Близъ одного водопоя считаетъ добрйшій Карнй Григорьевичъ за должное пропустить впередъ насъ чужой экипажъ. Это русское семейство. Они дутъ скоре насъ. Мы видли ихъ еще въ Корби; но, такъ какъ мы сегодня выхали на много раньше, то они не должны бы были нагнать насъ. Мы снова терпимъ отъ пыли, которую они поднимаютъ, и длается невозможно дышатъ.
Тогда я ударяю Карня кулакомъ по плечу и даю ему понять, что онъ натворилъ.
Онъ смотритъ съ минуту на насъ съ какимъ-то ужасомъ и удерживаетъ лошадей.
Онъ какъ-будто ничего не понимаетъ
Люди эти въ извстныхъ длахъ черезчуръ глупы, они могутъ бродить на вол въ степи и пасти овецъ, заниматься своей землей и сдлать два-три удара заступомъ. Но въ отвлеченыхъ вещахъ мозгъ ихъ слишкомъ неразвитъ….
Я внутренно даю себ слово сдлать Карню небольшой вычетъ по прізд въ Тифлисъ.
Луна свтитъ уже ярко. Пять часовъ; солнце и луна одновременно освщаютъ окрестности; въ воздух тепло. Этотъ мірокъ не похожъ ни на одинъ другой, извстный мн, и мн снова приходитъ на умъ, что я охотно остался бы здсь на всю жизнь. Мы теперь уже спустились такъ низко, что вновь начались виноградники, въ лсу растутъ орхи, а солнце съ луною свтятъ, словно соперничая.
Чувствуешь себя совсмъ безпомощнымъ при вид всего этого великолпія, если бы я жилъ здсь, то могъ бы каждый день созерцать его и бить себя въ грудь отъ изумленія. Здшній народъ выдержалъ борьбу, грозившую погубить его, но преодоллъ все, онъ силенъ, здоровъ, цвтущъ, и доходитъ нын численностью до десяти милліоновъ. Разумется, кавказцу незнакома игра на повышеніе и пониженіе на бирж Нью-Іорка, его жизнь не есть бгъ взапуски, онъ иметъ время жить и можетъ стряхнуть съ дерева свою пищу или зарзать овцу, чтобы добыть себ пропитаніе.
Но разв европейцы и янки не люди боле высокаго разбора? Богъ всть. Только Богъ, и никто другой знаетъ это, настолько это врно. Нкоторые велики только потому, что окружающая ихъ обстановка мала, потому что столтіе мелко, несмотря ни на что. Я думаю о великихъ именахъ, исключительно въ предлахъ моего собственнаго призванія, о цломъ длинномъ ряд именъ, сочленахъ пролетаріата. Я охотно промняю дюжину ихъ единственно на коня при Маренго. Достоинства имютъ перемнную цну: ореолъ театральной славы здсь соотвтствуетъ блестящему поясу тамъ, и обоихъ поглощаетъ время, обоихъ время размниваетъ на другія цнности. Кавказъ, Кавказъ! Не напрасно черпали изъ твоихъ источниковъ величайшіе гиганты поэзіи, какихъ только знаетъ міръ, великіе русскіе поэты.
Шесть часовъ. Мы теперь на дв тысячи метровъ ниже, чмъ высота Дарьяльскаго ущелья. Солнце зашло, свтитъ одна луна, здсь тепло и томительно тихо.
Дорога вдругъ начинаетъ вновь подниматься, и мы демъ шагомъ. Горы становятся ниже, он превращаются въ длинные хребты, надъ которыми высоко плывутъ
Много людей стоитъ на улиц, благодаря теплому воздуху. Мы выходимъ изъ экипажа и входимъ въ домъ. Человкъ, котораго мы принимаемъ за хозяина, говорить намъ что-то и загораживаетъ дорогу. Онъ говоритъ не по-русски, а, вроятно, на одномъ изъ кавказскихъ нарчій. Мы складываемъ свои вещи и не обращаемся больше къ хозяину. Вдругъ вырастаетъ передъ нами одтый въ черкеску человкъ, который сообщаетъ намъ на бгломъ французскомъ язык, что во всей станціи нтъ ни единаго свободнаго мстечка.
Что же длать?
Онъ подзываетъ маленькаго человчка, который стоитъ въ невроятно огромномъ бурнус внизу на дорог; его зовутъ Григорій. Какъ только Григорій слышитъ, о чемъ идеть дло, онъ утвердительно киваетъ головой, увряя, что мы найдемъ себ пристанище, и указываетъ намъ впередъ.
Мы вытаскиваемъ свои вещи снова, усаживаемся въ экипажъ и демъ. Григорій бжитъ подл насъ. Ему никакъ не мене пятидесяти лтъ, но онъ бжитъ, словно мальчикъ, несмотря на свой огромный кафтанъ и массу оружія, которымъ онъ обвшанъ.
Григорій приводитъ насъ къ удивительному двухъэтажному каменному дому, стоящему на каменныхъ же столбахъ. Никогда не видывалъ я ничего смшне. Домъ, со множествомъ удивительнйшихъ норокъ, лазеекъ и засадъ. Намъ отводятъ комнату во второмъ этаж. Можемъ ли мы получить эту комнату въ свое исключительное распоряженіе?
Да. И наши вещи вносятся въ домъ. Нельзя ли достать бифштексъ съ картофелемъ, хлба и пива? Григорій киваетъ и летитъ внизъ по лстниц въ своемъ кафтан.
Мы выходимъ и оглядываемся: темныя, совсмъ низкія горы; лунный свтъ, на юг башеньки и купола монастыря, на желзныхъ крышахъ котораго отражается сіяніе луны. Блестящіе купола на темномъ фон ночи изумительно красивы. Внизу по дорог бродятъ люди и лошади, почтарь прозжаетъ мимо и трубитъ въ свой рогъ.
Когда мы приходимъ домой, то навстрчу намъ выходитъ Григорій и сообщаетъ, что былъ на станціи, но не могъ добыть намъ бифштекса. Не хотимъ ли мы чего-нибудь другого? — И Григорій вытаскиваетъ изъ складокъ на груди своего кафтана живого цыпленка. Мы утвердительно киваемъ, и находимъ, что жареный цыпленокъ — превосходное блюдо. Григорій снова летитъ внизъ.
Черезъ нсколько времени Григорій уже зарзалъ цыпленка; мы видимъ изъ своего окна яркій свтъ на двор: Григорій разводитъ огонь и дйствуетъ за повара.
Очагъ находился подъ открытомъ небомъ, топливомъ служатъ стволы подсолнечника, который походитъ здсь на небольшія деревца, и горитъ превосходно. Григорій ставитъ на огонь горшокъ съ водою; когда вода нагрлась, обмакиваетъ онъ въ нее цыпленка и принимается ощипывать его. Онъ кажется при свт огня маленькимъ и темнымъ, словно подземный духъ. Григорій аккуратно длаетъ свое дло, раньше, — чмъ начать жарить, онъ опаливаетъ пухъ до самаго корня.
Намъ подаютъ пость, и кушанье на вкусъ превосходно; но уже во время ужина начинаютъ насъ такъ кусать клопы, что мы перестаемъ сть раньше, чмъ бы хотли. Наскомыя выползаютъ изъ дивана, на которомъ мы сидимъ за недостаткомъ стульевъ, и взбираются на насъ. Славная намъ предстоитъ ночь, думаемъ мы и ршаемъ лечь спать, какъ только можно позже. Мы снова выходимъ на воздухъ.