В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)
Шрифт:
Тамъ и сямъ сидитъ писецъ, въ маленькой будочк, и пишетъ людямъ все, что имъ угодно. Онъ развернулъ передъ собою книги съ изумительными буквами, и мы думаемъ, что совсмъ не удивительно, если онъ выглядитъ такимъ сдымъ и почтеннымъ, разъ онъ знаетъ и можетъ объяснить значеніе такихъ буквъ.
Мы видли также молодыхъ, серьезныхъ людей, идущихъ съ рукописями подъ мышкой; то были, вроятно, ученики теологіи или права, идущіе къ своему учителю или отъ него. Когда они проходятъ мимо будочки писца, то склоняютъ головы и почтительно кланяются. Искусство писать есть искусство священное, даже бумага, на которой пишутъ, священна. Знаменитый
Бумага служитъ для того, чтобы умножатъ священную книгу, потому то и пользуется она такимъ уваженіемъ. Бумагу для переписыванія ея выбираютъ съ величайшей заботливостью, очиниваютъ перо и мшаютъ чернила съ благоговніемъ. Вообще, исламъ высоко ставитъ искусство чтенія и письма, но о научной жизни, даже, напримръ, въ лучшія времена Самарканда, не можетъ быть и рчи. Это я прочелъ у Вамбери. Въ Константинопол, Каир или Бухар, куда ни посмотришь, повсюду университеты въ сильнйшемъ упадк, и тамъ, гд раньше собирались арабскіе ученые всего свта, сидлъ одинъ только учитель съ длинной палкой въ рук и обучаетъ ребятишекъ. И все-таки старую культуру нельзя уничтожить: въ Средней Азіи есть еще мста, гд существуютъ уважаемыя всми высшія школы, привлекающія къ себ учениковъ изъ Аравіи, Индіи, Кашмира, Китая и даже съ береговъ Волги. Само собой понятно, что у единичныхъ личностей можно найти неслыханную ученость.
Съ почтеніемъ проходимъ и мы мимо этихъ лавочекъ съ рукописями и бумагой, ибо человкъ, сидящій на ней, переполненъ огромнымъ чувствомъ собственнаго достоинства.
Полонъ чувства собственнаго достоинства — да кто же здсь не полонъ имъ? Если мы остановимся передъ лавочкой, владлецъ которой отсутствуетъ, то онъ не подбжитъ къ намъ, чтобы попросить войти. Онъ предоставляетъ намъ спокойно стоять. Онъ преспокойно сидитъ, можетъ быть, у сосда за дверьми и болтаетъ. Крикнутъ ему откуда-нибудь, что въ его лавк покупатели, онъ медленно и величественно поднимется и подойдетъ. Почему не подошелъ онъ раньше, тотчасъ же? Потому что самъ онъ не можетъ прежде всего отличить своихъ покупателей, хотя, вроятно, все это время видлъ насъ. Восточный человкъ, если только онъ не деморализованъ сверянами, вовсе не падокъ до выгоды. Если же мы, идя дальше вверхъ по улиц, подойдемъ къ другой лавочк, собственникъ которой также отсутствуетъ, то первый купецъ отплатитъ ему той же монетой и крикнетъ, что теперь покупатели стоятъ въ его лавк. Безпримрное и благословенное равнодушіе къ намъ «англичанамъ».
Вдругъ выскакиваетъ передъ самымъ нашимъ носомъ швейцаръ изъ нашей гостиницы, — здсь, въ азіатскомъ квартал. Онъ пронюхалъ, какою дорогою мы пошли, и нашелъ насъ. Онъ принимается болтать, кланяется всмъ тюрбанамъ, обращаетъ наше вниманіе на оружіе и ковры и портить намъ всю улицу. Но, должно отдать ему справедливость, ему были извстны лазейки, которыхъ мы бы не нашли. Онъ, не стсняясь, провелъ насъ наискось черезъ лавку, на задній дворъ одной, еще боле замчательной, лавочки. Такъ таскался онъ за нами. Подчасъ мы садились — и тогда намъ предлагали кофе, папиросы или трубку. Притомъ, мы вовсе не обязаны были покупать что-либо изъ этихъ товаровъ, и свободно могли на все глядть.
Вроятно, люди, къ которымъ мы подходили, часто были обладателями зеленаго тюрбана.
Съ вашего позволенія, говоримъ мы, нельзя ли намъ посмотрть эти ковры?
Сколько вамъ угодно! гласитъ отвтъ.
Переводчикъ говоритъ:
Чужеземцы желаютъ купить коверъ.
И получаетъ въ отвтъ:
Они должны получить его въ подарокъ!
Переводчикъ сообщаетъ намъ отвтъ и благодаритъ отъ нашего имени.
Теперь очередь за нами отплатить любезностью за любезность. Переводчикъ говоритъ:
Чужеземцы пріхали издалека, но они добрые люди и охотно желали бы что-нибудь подарить теб. Они бдные люди, у нихъ нтъ украшеній и лошадей; но у нихъ есть деньги, немножко денегъ, которыя собственно должны бы пойти на долгое путешествіе, но которыя они желаютъ теперь подарить теб. Какъ же ты думаешь, сколько бы денегъ могли они теб предложить?
Достойный мусульманинъ до смерти недоволенъ деньгами и ничего ровно не отвчаетъ.
Переводчикъ повторяетъ настойчиво и почтительно свой вопросъ.
Тогда мусульманину кажется неловкимъ еще дольше быть невжливымъ съ чужеземцами и отвергать ихъ даръ, и онъ отвчаетъ, что готовъ взять сто рублей.
Переводчикъ сообщаетъ его отвтъ. Это, по крайней мр, на дв трети превышаетъ стоимость ковра, говоритъ онъ и прибавляетъ: Теперь я отвчу старику, что, если-бъ вы дали ему сто рублей, то это значило бы то же, что заплатитъ за коверъ, а его желаніе не таково.
Такъ какъ мы понимаемъ, что торгъ здсь долженъ происходить такимъ образомъ и въ такомъ порядк, то мы и предоставляемъ переводчику дйствовать и говорить, что ему вздумается.
Завязываются долгіе переговоры между обоими. Мы нсколько разъ подходимъ къ двери и хотимъ уйти отсюда, но торги и болтовня все не прекращаются, и въ конц-концовъ мы-таки получаемъ коверъ за ту цну, которую сами назначили.
И мы разстаемся самымъ любезнымъ и вжливымъ образомъ съ благочестивымъ человкомъ.
Но времени было у насъ въ изобиліи.
Тюрбаны у купцовъ пестрые, потому-то и встрчаешь здсь такое множество пестрыхъ тюрбановъ. Но здсь почти также много и блыхъ, которые являются достояніемъ дворянства, науки, благочестія, т.-е., часто принадлежать сумасбродамъ. Ибо кому же не хочется быть дворяниномъ, ученымъ или благочестивымъ человкомъ? Многіе пробуютъ заявить это также и передъ другими. Тюрбаны евреевъ и христіанъ темнаго цвта и сдланы изъ грубой шерстяной ткани въ знакъ ихъ подчиненія; въ Персіи этимъ отщепенцамъ вообще воспрещается носить тюрбанъ.
Но что же это за кирпично-красные люди, которыхъ мы время отъ времени встрчаемъ на улиц? У нихъ борода, ладони рукъ и вс десять ногтей на пальцахъ окрашены въ желтый цвтъ. Это персы, афганцы, нкоторые также татары. Они выступаютъ такъ гордо, словно красно-кирпичный цвтъ есть единственный приличный цвтъ. Европеецъ таращитъ отъ изумленія глаза, впервые натыкаясь на такое великолпіе, но потомъ свыкается съ ихъ вншнимъ видомъ и смотритъ на нихъ такъ же, приблизительно, какъ и на тюрбанъ. Когда я видлъ индйцевъ въ боевомъ вооруженіи и парижскихъ расфранченныхъ кокотокъ, то невольно думалъ про себя: есть и еще люди, которые красятся, какъ эти странные чудаки, только они употребляютъ другую краску.