В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Гамсун Кнут

Во всхъ купэ принимаются заваривать чай и курить; курятъ также и многія дамы. На станціяхъ добываютъ кипятокъ, чайники есть у самихъ пассажировъ; цлый день до поздняго вечера чаепитіе въ полномъ ходу.

Уже одиннадцать часовъ, солнце въ купэ начинаетъ длаться несноснымъ. Мы открыли вентиляторъ въ потолк и на половину спустили окно. Да, но какая пыль!

Въ двнадцать часовъ прізжаемъ на маленькую станцію по имени Подгорная. Здсь видимъ мы на песчаной дорог форейторовъ, солдатъ, пустой экипажъ, украшенный цвтами и запряженный четверней, дальше отрядъ казаковъ верхомъ на лошадяхъ, направляющійся къ станціонному зданію. Подл идутъ пшкомъ генералъ и молодой офицеръ, оба въ форм. У станціи экипажи, отрядъ и солдаты останавливаются какъ разъ въ тотъ моментъ, какъ подходитъ поздъ.

Я слышу рыданія и французскіе возгласы изъ купэ,

занятаго новобрачными, дама съ брилліантовыми кольцами выходитъ блдная, заплаканная и разстроенная, она оборачивается и обнимаетъ въ дверяхъ кавалергарда, потомъ выпускаетъ его и спшитъ вонъ изъ позда. Молодой человкъ, разстроенный и растроганный, летитъ къ окну.

Когда дама вступаетъ на платформу, ей отдаютъ честь оружіемъ. Она бросается въ объятія къ генералу, слышны веселыя привтствія на французскомъ язык; затмъ она выпускаетъ генерала и переходитъ въ объятія молодого офицера, и вс трое обнимаются и цлуются въ сильнйшемъ волненіи. Что это, отецъ, дочь и братъ? Удивительно, что за возгласы вырываются у брата! Не плачь же больше, говорятъ оба, успокаивая и лаская ее. Но дама все продолжаетъ плакать, время отъ времени улыбаясь. Она разсказываетъ что лежала больная въ Москв и только тогда хотла телеграфировать, когда будетъ совсмъ здорова и соберется въ путь. Молодой человкъ называетъ ее возлюбленной, восхищенъ ея геройскимъ мужествомъ въ болзни, ея молчаніемъ, а въ особенности ея душевнымъ величіемъ во всхъ отношеніяхъ. Инженеръ вскор узналъ отъ одного изъ людей свиты, что это князь***, его дочь и женихъ дочери, и что молодые люди должны сегодня же обвнчаться; какъ разъ въ послднюю минуту невста выздоровла и вернулась домой, да благословитъ ее Господь!

И дама садится въ украшенный цвтами экипажъ, отецъ и женихъ дутъ верхомъ по сторонамъ; они говорятъ все время, наклоняясь къ ней.

Когда же экипажъ, всадники и свита снова вызжаютъ на песчаную дорогу, дама киваетъ изъ экипажа назадъ — не то, чтобы киваетъ, нтъ, а какъ будто немного машетъ платкомъ.

Нашъ локомотивъ даетъ свистокъ, и мы двигаемся прочь отъ станціи.

Кавалергардъ же прижимается лицомъ къ оконному стеклу до тхъ поръ, пока еще можетъ слдитъ глазами за экипажемъ, украшеннымъ цвтами. Потомъ онъ запираетъ дверь своего купэ и сидитъ нсколько часовъ одинокимъ въ душной комнатк.

* * *

Отворивъ дверь нашего купэ, мы попадаемъ въ отдленіе. Здсь услся армянинъ. Онъ устроилъ себ ложе изъ подушекъ. Подъ нимъ вышитый, желтый шелковый матрацъ, а надъ нимъ покрышка изъ краснокоричневой шелковой матеріи. Въ такомъ великолпномъ убранств лежитъ онъ самъ, вытянувшись у открытаго окна, окруженный облаками дыма. Онъ снялъ свои сапоги и шерстяные чулки на его ногахъ порядочно продырявлены, большіе пальцы высовываются изъ дыръ. Подъ головой у него дв подушки, наволочки очень грязны, но съ прошивками, черезъ отверстія которыхъ видны самыя подушки: он обтянуты вышитой желтой шелковой матеріей.

Новые путники входятъ, и усаживаются рядомъ съ армяниномъ. Это кавказскіе татары. Жены ихъ съ закрытыми лицами одты въ платья изъ одноцвтнаго краснаго ситца и сидятъ тихо и безмолвно на своихъ подушкахъ. Мужчины съ темнымъ цвтомъ кожи, высоки ростомъ и одты въ срые плащи сверхъ кафтана; разноцвтные шелковые шарфы служатъ имъ вмсто пояса. За шарфомъ заткнуть кинжалъ въ ножнахъ. Ихъ карманные часы висятъ на длинныхъ серебряныхъ цпочкахъ.

Нашъ локомотивъ отапливается теперь невыдланной Бакинской нефтью, и запахъ этого горючаго матеріала по сильной жар гораздо противне дыма отъ каменнаго угля.

Мы останавливаемся вдругъ у крохотнаго станціоннаго домика въ степи. Здсь должны мы встртиться съ поздомъ изъ Владикавказа. Въ ожиданіи его, выходимъ изъ вагоновъ и расправляемъ члены. Солнце слегка припекаетъ, и цлый рой пассажировъ снуетъ съ пснями и шумной болтовней на мст остановки. Здсь я опять вижу стараго знакомаго: кавалергарда. Онъ уже не груститъ, — одинокіе часы, проведенные имъ въ своемъ запертомъ купэ, снова подняли его духъ; Богъ всть, не предавался ли онъ въ теченіе этихъ часовъ крпительному сну? Онъ прогуливается теперь съ молодой дамой, которая куритъ папироску. Она гуляетъ безъ шляпы, подставляя свои роскошные волосы жгучимъ лучамъ солнца. Они не умолкая разговариваютъ по-французски, ихъ смхъ весело звучитъ. А княжна, дама съ брилліантовыми кольцами, стоитъ, можетъ быть, въ это мгновеніе съ другимъ передъ алтаремъ.

Человкъ

съ узелкомъ въ рук выпрыгиваетъ изъ вагона, у него желто-коричневый цвтъ лица и блестящіе волосы цвта воронова крыла. Это персіянинъ. Отыскавъ небольшое мстечко на земл, онъ развязываетъ уголокъ и разстилаетъ на трав два платка Затмъ онъ снимаетъ башмаки. Я предполагаю, что этотъ человкъ собирается продлывать какія-нибудь фокусы съ ножами и шарами; однако, я ошибаюсь: персіянинъ собирается совершить свою молитву. Онъ вынимаетъ изъ кармана пару камешковъ и кладетъ ихъ на платки, потомъ оборачивается лицомъ къ солнцу и начинаетъ свои церемоніи. Сначала онъ долго стоить выпрямившись. Съ этой минуты онъ не видитъ боле ни одного человка изо всей толпы, его окружающей, устремивъ взоръ только на оба камешка и весь погружаясь въ молитву. Потомъ онъ бросается на колни и пригибается нсколько разъ къ земл. При этомъ онъ перемщаетъ камешки на платк, передвигая боле отдаленный поближе и лве. Затмъ онъ поднимается, раскидываетъ руки и шевелитъ губами. Вдругъ пролетаетъ мимо Владикавказскій поздъ, и нашъ локомотивъ начинаетъ подавать сигналы; но персіянинъ не обращаетъ на это вниманія: поздъ, конечно, не уйдетъ, пока онъ не кончитъ, а если и уйдетъ, то такова воля Аллаха. Снова бросается онъ на землю, снова перемщаетъ свои камешки, но теперь уже такъ перемшиваетъ, что я не могу ихъ отличать одинъ отъ другого. Вс пассажиры уже заняли свои мста, кром его одного.

«Да торопитесь же»! думаю я. Но онъ длаетъ еще пару поклоновъ, вытягивая руки впередъ. Поздъ трогается, персіянинъ стоитъ еще мгновеніе выпрямившись и обратя лицо къ солнцу, — потомъ собираетъ платки, камешки и башмаки и входитъ въ вагонъ. При этомъ во всхъ его движеніяхъ ни тни поспшности. Нкоторые изъ зрителей на платформ говорятъ ему нчто врод «браво», но невозмутимый магометанинъ не обращаетъ вниманія на слова «неврныхъ собакъ», онъ неторопливо проходитъ къ своему мсту.

На одной станціи, гд паровозъ набираетъ воду, я замчаю, наконецъ, вновь того служащаго, который собирался вывести стеаринъ съ моей куртки. Онъ стоитъ на платформ, вагона за два впереди меня. Я киваю ему и улыбаюсь при этомъ, чтобы опять не спугнуть его, твердо намреваясь наконецъ поймать его, а когда я подхожу совсмъ близко, то улыбаюсь во всю и посматриваю очень добродушно. Онъ также киваетъ мн и смется. Увидавъ же блую полосу стеарина на моей куртк, хватается обими руками за голову, что-то говорить и бросается затмъ въ свое отдленіе при позд. «Ну, теперь онъ побжалъ доставать жидкости и горячіе утюги», думаю я. Я не понялъ, что онъ сказалъ, но вроятне всего, что онъ вернется черезъ минуту къ господину графу! И я поджидалъ. Локомотивъ взялъ воды, засвисталъ и тронулся; дальше я уже не могъ ждать…

Я нсколько разъ встрчался со вчерашнимъ офицеромъ, нашимъ предполагаемымъ спутникомъ черезъ горы. Онъ меня больше не узнаетъ, я оскорбилъ его, слава Богу. На одной станціи, гд мы ужинали, онъ сидлъ рядомъ со мной, положивъ свой толстый кошелекъ подл себя на видномъ мст. Разумется, это было сдлано не только съ цлью ввести меня въ искушеніе украсть кошелекъ, сколько для того, чтобы показать мн красующуюся на немъ серебряную корону. Но Богъ всть была ли серебряная ворона настоящей, и имлъ ли онъ вообще право имть корону. Когда я расплатился, онъ не сказалъ ни слова и не принялъ никакихъ мръ; но господинъ, сидвшій у меня съ другой стороны, обратилъ мое вниманіе на то, что я получилъ слишкомъ мало сдачи. Онъ проврилъ ошибку у кельнера, и я тотчасъ же получилъ свои деньги. Я всталъ и поклонился этому господину, благодаря его. Мы ршили не принимать офицера въ качеств спутника и ускользнуть отъ него во Владикавказ.

Въ девять часовъ вечера уже совершенно темно. Изъ деревушекъ въ степи мерцаютъ лишь огоньки больше ничего не видно. Время отъ времени прозжаемъ мы мимо одинокаго маленькаго огонька, свтящагося въ крытой соломой лачужк, гд наврно живутъ страшно бдные люди.

Вечеръ тепелъ, душенъ и теменъ. Я стою въ корридор у открытаго окна, пріотворивъ еще къ тому же дверь на наружную площадку, но, не смотря на это, такъ тепло, что я долженъ все время держать въ рук платокъ и обтирать потъ съ лица. Изъ отдленія, занятаго армянскими евреями, въ задней части вагона несется пніе, жирный старый еврей и жирный евнухъ поютъ поперемнно. Шумъ этотъ длится безконечно долго, цлыхъ два часа; то одинъ, то другой смются надъ тмъ, что они спли, и начинаютъ затмъ снова свое монотонное пніе. Голосъ евнуха похожъ скоре на птичій, чмъ на человческій.