В сумерках веры
Шрифт:
С трудом поднявшись с кушетки, я похромал к хранилищу, где цвет огонька сменился на зелёный. Теперь его никто не сможет открыть, кроме владельца моего психического отпечатка, преодолевающего сейчас целые световые года.
Всё это время псайкер молча валялся в своем кресле, едва подавая признаки жизни. Кажется, от скрытого за троном кодифера и силовых кабелей курился дымок. Очевидно, что после сегодняшнего сеанса мастеру Сантосу потребуется время на восстановление.
Мне же требовалось побыстрее прийти в себя. Запустив руку во внутренний карман пальто, я извлёк
Проглотив таблетку адмиладокса, я направился к выходу, с нетерпением ожидая, когда отступит боль.
Времени на промедление больше нет. Теперь, когда лорд Кайден и Конклав предупреждены, мне оставалось лишь до конца выполнить свой долг и предотвратить творящиеся злодеяния. Или хотя бы попытаться предотвратить…
***
— Какого черта их так много посреди ночи?! — гневно бросил я, когда Афелия вывела автомобиль на один из главных проспектов.
Проезжая часть и улицы были заполнены людьми в чёрных плащах, продрогших от холода, но медленно, едва заметно проталкивающихся в сторону радиальной площади. Ветер над головами обильно рассыпал снежное крошево и уносил вырывающиеся из хриплых глоток слова к темнеющим громадам шпилей.
С самого момента нашего появления в городе мне так и не удалось наладить связь с арбитрами или Августом. Казалось, будто все общественные сети сдались под натиском стихии, разрождаясь лишь шумным треском помех.
Несмотря на оглушительные гудки клаксона и мои крики о полномочиях, мало кто из паломников обращал внимание на тусклый блеск инсигнии. Немногие из них, осознав, что происходит, опасливо оборачивались и пытались оттащить знакомых, пребывающих в абсолютном трансе траурного действа, литургия которого разносилась над городом вместе со звоном колокола.
Сейчас эти люди не испытывали страха, потому что свято верили в праведность происходящего. Верили, что находятся под защитой самого Императора, а значит никакой агент Трона не может ни в чём их обвинить.
Зубы заскрипели от злобы и бессилия, отчего правая рука сама потянулась к ножнам.
— Трон, я сейчас начну рубить этих несчастных! — задыхался я от гнева, выглядывая из-за открытой двери автомобиля.
— Хальвинд, прошу вас! — силясь перекричать вой ветра, воительница схватила меня за рукав, обращая внимание к своим карим глазам. — Лучше бросить машину и проталкиваться так!
Захлопнув за собой дверь, я вернулся в кресло и пронзил её гневным взором.
— Это займет куда больше времени, сестра.
— О Бог-Император, взгляните вокруг. Эти люди не сдвинутся с места, даже если их начнут давить. Вы видите сколько их, думаете, машина справится?
Неожиданно циничный вопрос заставил меня взять себя в руки. Афелия права. Нет никакого иного способа, кроме как просто влиться в течение и двигаться дальше.
Тяжело вздохнув, я прикрыл уставшие глаза.
— Надеюсь, нам не придётся подниматься по южной лестнице?
—
— Тогда ведите.
Чёрные фигуры. Бесконечные ряды чёрных фигур…
…облачённых в погребальные робы братьев Мортус, совершавших прощальные ритуалы над тысячами наших бойцов.
Из-за специфики войны и угрозы расползающихся инфекций мы не могли хоронить тела под землёй. Их приходилось сжигать. Сжигать в таких масштабах, что погребальные костры превращались в целые горы, методично расположенные на достаточно открытых пространствах. Полях или площадях.
Зачастую вместе с телами лояльных солдат СПО и гвардейцев оказывались изуродованные тела еретиков. Просто потому, что не хватало горючего для отдельных костров.
В первые годы войны целые поля становились местом упокоения сотен пепельных курганов, которые медленно и лениво развеивал протухший ветер.
Не раз я стоял среди своих братьев или вместе с бойцами Микорда, молча наблюдая за тем, как гигантские столбы пламени жадно пожирают сваленные в кучи тела, как столбы чёрного едкого дыма поднимаются в пасмурное зеленоватое небо, собираясь в непроглядные тучи.
И каждый раз среди рядов солдат мелькали чёрные фигуры, звенящие в колокольчики и размахивающие курильницами с ладаном…
…распевая глубоким голосом поминальную песнь о Друзе. Казалось, что священники специально бродят в толпе, внимательно следя за соблюдением ритуала, помогая пилигримам подпевать, ведь даже с радиальной площади тоскливый траурный гимн было невозможно расслышать целиком из-за ветра и громогласного звона.
И чем ближе мы становились, тем сильнее дрожало моё сердце, охваченное неприятным холодком…
Как и предполагала Афелия, южная лестница оказалась забита людьми ещё больше, чем подступы к ней, где уже образовались характерные течения стремящихся к Собору прихожан. Именно здесь стояли святые братья, выдавая всем длинные восковые свечи, которые надлежало донести до самых верхних ступеней.
Для того, чтобы свечей хватило на всех, Министорум пригнал к подножью лестницы десяток огромных телег, ежеминутно разгружаемых группами младших послушников. Здесь траурные литании терялись в воздухе вместе с зычными выкриками старших священников.
— Нам сюда… — воительница коснулась моего плеча и указала на проулок, загороженный одной из телег.
Едва вырвавшись из плотного потока чёрных фигур, мы нырнули в него, оставляя позади вой ветра и унылое пение.
Но лишь для того, чтобы столкнуться с толпой уже здесь и услышать проносящееся сквозь узкие стены многих уровней колокольное эхо. Бедняки, как и жители всего остального Санктинуса, натянув на себя чёрные тряпки, сбивались в смердящие группки и направлялись к ближайшей кафедре на относительно широкой улице. И там их уже ждали подготовленные экклезиархи, поющие ту же самую песнь, что разливалась сейчас наверху.