Ведьмак. Перекресток воронов
Шрифт:
Первыми его заметили рывшиеся в крапиве цесарки, подняв невообразимый гвалт. Дело обычное — почти все крестьяне держали цесарок, ничто так не предупреждало о чужаках, как эти птицы. И только потом, когда он уже почти въехал во двор, проснулись собаки. Брехливые и злющие, но, к счастью, на привязи.
Металлический звон доносился из-под открытого навеса. Там мерцал огонь. Время от времени вырывался пар.
Геральт спешился, набросил поводья на кол.
Внутри, в отблесках пламени, подросток лет пятнадцати качал мехи, повисая на верёвках, приводящих устройство в движение. Низушек
Низушек прекратил ковку, окунул подкову в кадку. Зашипело, вырвался зловонный пар.
— Ну и?
— Табличка на развилке. «Требуется ведьмак».
Низушек бросил подкову на стопку других. Отложил молот, вытер со лба пот. Перемазанный сажей, в мерцающих отблесках жара, он походил на чертёнка.
— Может, и требуется, — проговорил он, даже не взглянув на Геральта. — Тебе-то что?
— Я ведьмак.
— Да ну? — Низушек глянул с недоверием. — Ты? Ведьмак? Небось, со вчерашнего дня.
— Подольше. Немного.
— Ну да, вижу, что немного. Без обид, но хоть волос белый, а мордашка молоденькая. И щетина жиденькая. Немудрено обознаться. Вот и хотел убедиться.
— Убеждаю. Кто у вас старейшина? И где его найти?
— Искать без толку. И в деревню соваться тоже.
Геральт помолчал. Прикидывал, поможет ли использование крепких словечек или навредит.
— Если в деревню не поеду, — спросил наконец, — как узнаю, в чём дело? От кого?
— От меня. — Низушек махнул парню, чтоб оставил, наконец, мехи в покое. — Как звать-то?
— Геральт.
— А я — Август Хорнпеппер. Здешний кузнец. Табличка на развилке — моих рук дело. Потому как грамотный я. Учёный. Вот старейшины мне и поручили дело — табличку написать и ведьмака, когда явится, встретить. Стало быть, приветствую.
— А в деревню, — продолжил он, видя, что Геральт не ответит на любезность, — соваться не надо. Велено не пускать. Никак, понял?
— Нет.
— Не хотят они тебя там! — выпалил местный кузнец. — Не хотят, и всё тут. Мне поручили дело, со мной говори и со мной уговор заключай. Со мной. Я ведь не только низушек, но ещё и кузнец. К низушку никакие чары не липнут, а к кузнецу никакая нечисть не подступится. Я ведьмака не испугаюсь.
— А что ж деревенские такие пугливые?
— Насмешничаешь? Всем известно, что за ведьмаком всякая зараза тянется и скверна, что он всегда какую-нибудь хворь может притащить, даже мор. И что потом прикажешь делать — сжигать всё, к чему прикоснётся? К тому же девок молодых в деревне видимо-невидимо, а за ведьмаком разве углядишь? Околдует, попортит, и вот тебе — поди потом замуж выдай.
Говоря это, кузнец скалился. А подмастерье, разинув рот, глядел на Геральта со страхом.
— Ладно, — низушек посерьёзнел, — хватит шуток. Садись, вон там, на лавку.
— Не жалко лавки? Ведь придётся, поди, сжечь?
— Я не боюсь. Тут кузница, тут чары не действуют.
Геральт сел. Август Хорнпеппер тоже сел, на табурет напротив. Подмастерье примостился на земляном полу в углу.
— Этак с год назад, — начал низушек, — приключился в деревне мор. Скотина дохнуть стала.
Геральт вежливо молчал.
— А жила в деревне старуха, — продолжил после паузы Август Хорнпеппер. — Старая ведьма, скрюченная как коромысло, с бородавкой на носу. Травами промышляла. Её и заприметили — возле курятника крутилась, того самого, где куры нестись перестали. Да ещё в пруд наплевала, а вскоре рыба кверху брюхом всплыла. Ну и взяли эту старуху, да в тот же пруд её. Бултых! Глядят: не тонет. Стало быть, ведьма. Выловили...
— И сожгли.
— Да. Но сперва шею свернув.
— Слушаю дальше.
Август Хорнпеппер прохрипел, сплюнул в кадку с водой.
— Был у старухи кот, — продолжил он. — Здоровенный чёрный бандюга. Известно, для чего такой кот у ведьмы водится. Хотели поймать и тоже спалить, да удрал, паршивец. В лес утёк, только его и видели.
— И?
— И началось. Пошёл парень за хворостом, сгинул. Через три дня нашли. С лица кожа до костей содрана, рука наполовину отгрызена, живот вспорот, кишки наружу. Потом ещё один. И так же: когтями располосован, изгрызен, требуха наружу. Потом ещё один, точь-в-точь. Сразу видать: кошачья работа. И подтвердилось.
— Что подтвердилось? И как?
— Один выжил. С месяц назад дело было. Кишки обеими руками придерживал, но как-то до деревни дополз. Перед смертью подтвердил. Кот. Чёрный. Громадный. С телёнка размером. Тут всё ясно стало, порешили. Это кот ведьмы. Магией вырос и мстит за хозяйку.
— Продолжай.
— В лес уже никто в одиночку не ходит, только гуртом. Да и то непросто такую ватагу собрать — все ведь трясутся от страха. А там лесные поляны, косить надо, иначе без сена останемся. Вот старейшины и порешили ведьмака кликнуть. Деньги собрали. Велели табличку сделать — я сделал, повесил. Рад, что так скоро объявился. Мечи, гляжу, при тебе. А у меня их деньги на сохранении. Убьёшь чудище — получишь плату.
— Мне надо убить кота. Кота ведьмы?
Август Хорнпеппер помолчал.
— Я кузнец, — сказал он, наконец, пристально глядя на ведьмака. — Никаких чар не боюсь, хоть сам тут чародейством занимаюсь. А ты как думал — как это делается, чтобы твёрдое железо размякло и под молотом любую форму приняло? Это огненная магия и сила нечистая, не иначе. К тому же я низушек. На мне всё как с гуся вода.
Геральт промолчал. Кузнец снова хрипло откашлялся, сплюнул.
— Я ко всему привычный, — продолжил он. — К болтовне про колдовство тоже. Потому как испокон веков случалось, что скотина дохла, а куры нестись переставали. Рыба всплывает, когда вода цветёт. Косари режутся, когда спьяну за косы берутся. А что староста с поносом мается? Тоже, что ли, сверхъестественное? Да покажите мне, милые мои, что-нибудь естественнее поноса. Вывод-то напрашивается простой: не было тут ни чар, ни порчи, ни чертовщины никакой. Невинную бабу придушили, вот и всё. Вижу, тебя совсем не трогает то, что я говорю.