Ведьмак. Перекресток воронов
Шрифт:
Седобородый, явно местный старейшина, пошептался с остальными.
— Нанимаем вас, молодой ведьмак, — сказал, наконец. — Мы, то есть здешняя власть. За триста марок. Но плата только в случае успеха. То есть если будет результат.
— Понятно. Принимаю заказ.
— Если помощь какая нужна — поможем, сразу дадим, ни в чём не откажем. Скажите только, что вам требуется?
Ведьмак указал на девушку.
— Она.
***
Искать не пришлось ни долго, ни далеко — помог полезный в таких
— Там, над ручьём, — спросил он у всё ещё следовавшей за ним девушки. — Чей это дом? Говори громче, еле слышу.
— Красильщицы... Раньше...
— Спасибо. А теперь беги домой. И смотри не попадись им снова!
Хижина стояла на самом краю — беднейшем краю — городка, среди ольх над ручьём. Если это и был дом красильщицы, то «раньше» – явно бросалось в глаза. Не видно было сохнущих пучков шерсти и пряжи, на рядах давно неиспользуемых сосудов на крыльце потёки красителей высохли и выцвели.
Он вошёл. Дверь скрипнула. В сенях паутина легла на лицо — видно, нечасто тут бывали гости в последнее время. Повсюду стояли горшки, котелки и прочая утварь красильного ремесла. Пахло уксусом.
В комнате было светло и неожиданно опрятно.
В кресле-качалке с плетёной спинкой сидела женщина. На вид лет сорока. Хотя он мог и ошибаться.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
— У тебя смерть на лице, — сказала женщина.
— Я не тешила себя иллюзиями, — продолжала она, не прекращая медленно раскачиваться. — Знала, что кто-то вроде тебя появится. Да и горожане могли меня выследить... Может, и лучше, что это кто-то вроде тебя.
Он не ответил.
— Бургомистр, — заговорила она снова после долгого молчания, — убил моего сыночка. Задавил конём, пьяный. А потом запугал, сунул денег. Я взяла, вот он и решил, что конец, что всё улажено. Долго я ждала. Наконец добыла, и недёшево, знание и способ. Дорого обошлось, а наложилось так легко... Взмах руки и слово... Было отчаяние, отчаянное средство. Но не знала я, что всё обернётся так страшно... И что пострадают жена и дети... Дети! И та невинно повешенная девушка. Теперь хотела бы всё обратить вспять, отменить... Спасти их. Догадываюсь как.
— Есть только один способ.
— Я знала, — кивнула она. — Знала, что только моя смерть... Но не хотела попасть им в руки, дать себя замучить и повесить... Хотела сама покончить с собой. Купила яд, смотри. Но боялась принять... Может, теперь решусь, при тебе...
— Так не получится.
— Ах. Значит, меч. Тот, что у тебя за спиной.
Он молчал — не было смысла подтверждать. Она тоже молчала.
— Отрубишь, — сказала, наконец, — быстро, одним ударом? Чтобы я не почувствовала...
— Так не получится.
— Ах, — сглотнула она. —
— Спасёт двоих. Тех, что постарше. Для младшего уже поздно.
Она громко вздохнула. Он заметил слезу на её щеке.
Он обнажил меч. Она вздрогнула.
— Разденься. Достаточно спустить рубаху с плеч.
— Встать?
— Нет.
Он упёрся ногой в полозья качалки, остановил её. Крепко схватил женщину за плечо, впился пальцами. Приставил остриё меча к середине груди. На уровне пятого ребра.
— Я хотела бы...
Он не дал ей договорить.
Толкнул сильно, почувствовал, как лезвие гладко пробивает грудину. Красильщица вскрикнула, дёрнулась, но было поздно. Сжимая пальцы на её плече, он наклонился и надавил, сильно, лезвие с хрустом прошло навылет, ажурная плетёная спинка кресла тоже не оказала сопротивления. Он вдавил меч ещё сильнее, до упора, пока всё лезвие не вышло через спину, до самой крестовины. Женщина уже не кричала, только открывала и закрывала рот. В котором уже появилась кровь.
Но это был не конец ритуала.
Геральт сгорбился, резко дёрнул клинок вверх, дробя грудину и верхние рёбра. Изо рта женщины хлынула кровь — он знал, что клинок рассёк перикард и аорту.
Он надавил на рукоять и сильно рванул лезвие вниз, разрезая последние, нижние края рёбер. Артерии. Вены. И желудочки сердца.
Красильщица вздохнула. Глаза её всё ещё были открыты.
Но это был не конец ритуала.
Он повернул лезвие. Рванул горизонтально, круша рёбра. Сначала вправо, потом влево. От желудочков сердца и артерий теперь осталась лишь каша.
На этот раз это был конец.
Медленно и осторожно он вытащил клинок — тот вышел гладко. Женщина осталась в кресле. Неподвижно.
Если бы не кровь, можно было подумать, что она спит.
***
На площади к нему, запыхавшись, подбежал тот юнец в берете с фазаньим пером.
— Проклятие, — сказал Геральт, прежде чем юнец отдышался, — должно уже прекратить действовать. Окончательно. Должно быть уже заметно...
— Всё получилось! — перебил его юнец. — Оно отступает, сходит! У господина бургомистра и его супруги только ступни чёрные, а с детей эта смола совсем сошла...
— Рад слышать. Тогда пора бы исполнить уговор, верно? Как насчёт моей платы?
Юнец замолчал, прокашлялся, покраснел совершенно недвусмысленно. Геральт вздохнул.
— Видите ли, господин ведьмак, — дрожащим голосом подтвердил его подозрения юнец. — Вы-то вроде как ушли куда-то, пропали, а священник всё время на месте был, экзорцизмы творил, молитвы читал... Вот члены совета и постановили, что уговор недействителен. Что не ваша это заслуга, а священника, что проклятие ушло... Одним словом...