Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Антология

Баркарола

Аделаиде дель К.

Плещет о берег гранитный волна, Мчится по волнам гондола, Слышишь – вдали зазвучала струна, Льется со струн баркарола… Ночь… Воцарилась кругом тишина, На душу грусть навевая…. Только вдали не смолкает струна, Песню любви напевая. Март 1904 г., Венеция

Венеция

М. В. Гнесиной

Крылатый лев святого Марка, Отверзши пасть, глядит вперед. Здесь солнце ласково, не ярко, Не слепит глаз, души не жжет. Над паутиною каналов Вспорхнули легкие мосты. Лишь здесь душа моя узнала Про непробудный сон мечты. В часы вечерние я слышу Лишь только плеск весла гондол; Но вот и он все дальше… тише… Молчанье… Жуть… Куда зашел? Куда проник я? Запах влажный В

мой мозг впивается, как бич… Нет! Мне – Венеции миражной Великой тайны не постичь! Боюсь тебя! В твоем молчаньи Мне зрится скрытым страшный маг!.. Вот шаг ступил… И вдруг все зданья Громовым эхом вторят шаг… Еще шагнул… И вновь сердито Родятся тысячи шагов… Ступив на каменные плиты, Я разбудил толпу врагов… Бегу, бегу… А грохот, хохот, За мной в погоню мчат войска. И силы нет для крика, вздоха!.. И я бегу, бегу пока. Вдруг, среди тьмы, в одном оконце Мелькнула тень… Она, она!.. И вновь из сердца льется солнце, И песен требует струна… И я пою, пою для тени, Пою для призрака – мечты… И на подводные ступени Из окон падают цветы…

Николай Година

Венецианский ноктюрн

Реклама – как электросварка. Хохочет истеричный джаз. На площади святого Марка Два мавра прозвонили час. В тени блаженно млеют пары, Коты глазеют из углов. И пустота, заполнив бары, Беспечно дремлет у столов. За гулкой набережной, тесно Прижавшись, будто для тепла, Чернеют глянцево-помпезны Гондол летящие тела. Созвездья медленно качая, В лагуне морщится вода. А я отчаянно скучаю Вдали от дома, как всегда! Брожу, рисуя время оно По книжным фразам… Семеня, Куда-то спешно Дездемона Прошла, плечом задев меня. Венеция

Мурано

Вопя надсаженным сопрано, Роняя скрип, как старый шкаф, В Мурано нас доставил рано Вертлявый катер – мотоскаф. Тягучий дым стального цвета Из труб клубился тяжело. Мурано, между прочим, – это Венецианское стекло. Но про стекло расскажут книжки. Я речь о людях поведу. Меня тревожат те мальчишки, Что задыхаются в чаду. Им за двенадцать только-только, Им только брюки в играх рвать, А не потеть у адской топки И легкие не выдувать. О, как легко и убежденно Их выдавал огонь зрачков, Когда в ладонях обожженных Блестели ромбики значков! Когда за яркую матрешку Трясли друг друга, теребя, Что даже нам, чужим, немножко Досадно было за себя. Все одинаковые дети. Гагарин?! – лезут напролом, Забыв про постные спагетти В дешевом баре за углом. И сквозь нахлынувшую жалость, В какой-то миг, со стороны, До умиления казалось: Играют мирно пацаны, Из камышинок выдувая Прозрачно-мыльные шары… Звонком далекого трамвая — К ногам осколки. Нет игры! Пузатый тип, жуя сигару, Уходит с модной вазой прочь, Чтоб подарить для будуара Своей любовнице за ночь. Он никогда не вспомнит даже Про запыленный неуют, В котором черные от сажи Мальчишки детство продают. Стою, прищурившись от света, Смотрю на дивный город зло… Мурано, между прочим, – это Венецианское стекло.

Мост вздохов

Мост вздохов. День за стенкой замер. Отстала где-то суетня. В холодный мрак Свинцовых камер Ведут, как смертника, меня. Гудят загробной тишиною Проходы, давит теснота. Огромной пастью предо мною Тоннель зловещего моста. Сквозь вязь решетки, торопливо, С тоской идущего на смерть, Гляжу на солнечное диво, О коем думать мне не сметь: На облака, на позолоту Лагуны с крохотной волной… Вдруг померещилось, что кто-то Вздохнул печально за спиной. А может, это просто камень, Видавший ненависть и зло, Всего наслушавшись веками, Теперь вздыхает тяжело. И в этом вздохе – стон эпохи Над черным пламенем костра. И боль Джордано в этом вздохе, Живьем сожженного вчера… Мост вздохов. Понте дей Соспири. Музей далекой старины. А где-то рядом, в шумном мире Те вздохи до сих пор слышны. Венеция

Арсений Голенищев-Кутузов

На лагунах Венеции

Нас волшебница даль в свой чертог позвала. Мы услышали зов, мы пришли – и ввела Нас она в сказку волн и сияний; С неба месяца тихие льются лучи; Тихо плещет волна, и несутся в ночи' Песни сбывшихся, тихих желаний. Милый друг, предадимся певучим мечтам! Предадимся

сребристым лучам и волнам! Пусть летит за мгновеньем мгновенье; Пусть гондола плывет при луне и звездах. В этих светлых водах, в этих вечных лучах Нашей вечной любви отраженье!

Илья Голенищев-Кутузов

«Голубая дымка окарино…»

Голубая дымка окарино Тает в венецейской тишине, Или улыбнулся Палестрина Траурной гондоле, и весне, И случайным, робким, нищим звукам У благословенных берегов, Чтоб на миг невоплощенным мукам Даровать бессмертие богов. 1929 г.

Сергей Головачевский

Догаресса

«В голубом эфира поле Блещет месяц золотой; Старый дож плывет в гондоле С догарессой молодой…» [563] Словно яркий жемчуг в море, Красотой горит она. Адриатика во взоре У нее отражена. Станом девственным Диана Не могла бы спорить с ней, Краской нежной Тициана Золотится шелк кудрей. В серебре лагуны зыбкой Сквозь туман плывут они И приветствуют с улыбкой Их небесные огни. И таинственным светилам Все внимает, присмирев, И Феодор с крокодилом, И святого Марка лев. Догаресса негой ночи, Лаской звезд утомлена И смыкает тихо очи, Уступая власти сна. Сон лелея безмятежный, Дож любуется женой И, обняв с заботой нежной, Сторожит ее покой. Гладит локон ароматный Он дряхлеющей рукой, Шепот страстный и невнятный Ловит с уст ее порой. Что же вздрогнул он смущенный И бледнеет отчего? Имя назвал шепот сонный: Это имя – не его! И мгновенно в сердце дожа Подозрение встает И, суровый дух встревожа, Муки ревности зовет. Знает он, кого случайно Выдает беспечный сон; Перед ним раскрылась тайна, — Убежден в измене он… И, простясь навек с покоем, Он обдумывает месть, Казнь кровавую обоим За поруганную честь. Страсть в нем разум поборола, — Приговор уже готов… По волнам скользит гондола Мимо храмов и дворцов… Спят каналы и палаты В серебристой полутьме… Яд, оковы, казематы Дожу грезятся в уме… Разгорается все боле Сердце местью роковой… Тихо все… в небесном поле Блещет месяц золотой…

563

Этот куплет, как известно, найден в черновых бумагах Пушкина. По примеру Майкова, я взял на себя смелость продолжить его. (Прим. автора.)

На разрушение колокольни Св. Марка в Венеции

Адриатика плачет… Из дальней страны Донеслась ко мне жалоба бледной волны: «Умерла, умерла Кампанила!» И я вижу, как город тоскою объят, Как печальны каналы и мрамор палат, Как волшебница моря уныла. — И гондолы грустнее, чем прежде, скользят По каналам немым, как могила, Словно черные лебеди горя и зол… Отуманены образы мрачных гондол… Все твердит: «Умерла Кампанила!» Над столицею дожей, как дума морей, Окруженная стаей ручных голубей, Возносилась она и царила; — И витали вокруг нее голуби-сны, Легкокрылые тайны седой старины, И небесная билась в ней сила: Повесть долгую лет, дивных дел и побед И злодейства и бед заколдованный след Своим звоном она разносила. Серенады любви, упоительный сон, Из свинцовых темниц умирающих стон, Все хранил и твердил обо всем ее звон… Но теперь умерла Кампанила! И пучина морская возлюбленный прах Под лазурью своей схоронила. Там уснула навек Кампанила. — И достойна ее в безмятежных водах, В мавзолее хрустальном могила. Ей родная стихия осталась верна, Ее сон сторожит голубая волна, А с небес повторяют светила: «Умерла, умерла Кампанила!» Но, как стройная мысль, рассыпая мечты, Возродишься ты снова, дитя Красоты; — Не погибнет небесная Сила; — И незримо ты вновь зазвонишь с высоты… Возродись, возродись, Кампанила! И в душе вдохновенной Поэтов живи, Призывая во храм Красоты и Любви!.. Как ты, полная дум, нам звонила, Как звонила ты дожам, в те давние дни, Так звони во все дни, о звони и звони! Возродись, возродись, Кампанила!

Лев Горнунг

Наводнение

Мы как в Венеции в своей Москве живем, В окно любуемся и воду созерцаем, И струи шумные за отпертым окном — Глухую музыку – пустой душой черпаем. И пусть незыблемый, как каменный ковчег, Недосягаемый, в спокойствии и в силе, Не Кремль красуется – досужий человек Скликает голубей, чтоб музыки испили. Здесь город борется, но мало силы в нем, А волны цепкие подобны хищным стаям, Здесь – мы в Венеции, а не в Москве живем, В окно любуемся и воду созерцаем. 1926 г.