Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Антология

Евгений Долматовский

Венеция

И вот Венеция. Скажу вам прямо, Большая робость овладела мной: Здесь побывали Блок с Прекрасной Дамой И современный лирик Н. с женой. Ну что сумею написать теперь я, В гостинице прожив четыре дня, Когда такие избранные перья В каналы окунались до меня? Я подтверждаю: этот город – чудо, Он поражает странной красотой. Но я себя здесь чувствую так худо, Как будто мальчик с отнятой мечтой. Сменилась рок-н-роллом баркарола, Не всплеск весла – моторов нудный зуд. Проходит полицейская гондола, В наручниках преступника везут. Клубится сырость, и воняют свалки, Покойник проплывает в катафалке. День, словно перегруженная барка, Вздыхая и ворча, вплывает в ночь. …Виденье площади Святого Марка Все горести отбрасывает прочь. Но вы к виденью этому прибавьте, Что перечеркивает всю красу: На

близком рейде крейсер «Гарибальди» С ракетной установкой на носу. Вот до чего ты дожил, город дожей, На сказку детства больше не похожий! Ослабли на гитарах старых струны. Облачена в прозрачный плащ дождя, Ползет Венеция на дно лагуны, Как Китеж-град, под воду уходя. 1963 г.

И. Донской

Слова к вальсу «Венеция»

Тихая звездная ночь опустилась. Дремлющей негой мир весь объят; Теплой росою кругом все покрылось, Всюду разлит от цветов аромат. Моя милая, ненаглядная, Я люблю тебя до безумия. Ночь, ночь волшебница!.. Ночь упоенья! Ночь, ночь восторгов, желанья любви, Ночь грез мечтания, ночь вдохновения… Ночь, ночь пожара и бури в крови… Моя милая, ненаглядная, Я люблю тебя до безумия.

Василий Дряхлов

Грезы об Италии

Чудная ночь!.. темно-синее небо, Освещенное полной луной, Веет дыханьем влюбленной красотки, Венецианки молодой. Тихо плывет по каналу гондола, Мандолина звучит в стороне, Струйки от весел сверкают, как искры, В меланхолической луне. Южные звезды! вы право целуете, Как возлюбленной глазки в тиши, Само море-то дышит как нежно! — Кругом, миленок, ни души. Свеж гондольер и красавец собою, Как он мил и любезен для нас! Звук его голоса ласков и силен, Приятен блеск красивых глаз. Мы очарованы, счастливы, милая! Трудно выразить нежности чувств, Здесь и любовь, и поэзия, прелесть — Здесь царство роскоши, искусств. Южное солнце с чарующим блеском, Утро нежное, воздух морской… Розовый вечер… пахучие рощи… — Да на земле ли мы с тобой?..

Михаил Дудин

Прощаясь с Венецией

В. Н. Орлову

Венеция уходит. Не тревожь Венеции дождей и старых дожей, Смущавшей оборванцев и вельмож Осанкою и золотистой кожей. Венеция уходит в глубину, Венеция скрывается из виду, Перечеркнув старинную вину И позабыв последнюю обиду. Венеция уходит навсегда. Уходят тротуары и подмостки. И куполом смыкается вода Над рыжим завихрением прически. Там в изумрудном забытьи воды Ее кольцо колышется неярко, И медленно смываются следы Моей любви с камней Святого Марка. Венеция! Уходит страсть и стать. Сестра моя, а мне куда податься? Венеции положено блистать, Венеция устала торговаться. Венеция уходит. На канал От железнодорожного вокзала Оплакивать последний карнавал Последняя гондола опоздала. Парада нет, и пушки не палят. Обманутая временем жестоко, Венеция уходит в Китеж-град, Как женщина, легко и одиноко. Горит ее пленительная прядь, Прочесанная солнцем над волною. …О чем ты призадумалась? Присядь. Когда мы снова встретимся с тобою?

Бенедикт Дукельский

Bleue-Marine

Сверкает мрамором даль тихого канала. В Венето вешние ласкающие дни Играют водами лазурного зерцала, И тени, гордые величьем искони, Нисходят легкие по ступеням гигантов. Им в позднем сумраке ночные адаманты Горят, как вышние извечного огни. Мерцают звезды яркие в спадающей тени Над бездной с издавна минувшим ритуалом, Где в празднестве Венеции не гаснули огни, Когда без страстного моленьем кардинала Дож перстень свой вручал и море – гименей Свершало брак священный перед ней Венецией, где даль все уплывала. Волной, воспринявшей блеск брачного металла, Порфирно-бархатный увенчан моря князь. Глубоким таинством верховная настала Из Адриатики лазурной дожу связь; К стихии праздничным отъездом Буцентавра Приветствен берегов победный нежный лавр. В ней, брачно-голубой, песнь волнами неслась. В ней участь мрачная на мраморе сбылась Фальеро пред минующею далью. Сан-Марко из-за вод священным ипостась Чудилась кормчему под вышнею эмалью; И медленно стихал напевный звук гондол; И пурпур, за морем – вечернего посол, Тонул за днем с закатною печалью. Виднелся лишь неясной тусклой сталью Остывший диск, где пенилась волна, И с ней плыла мечта под сумрачной вуалью; Стихией вечному она обречена. В поющем вод далекого мотива, В просторе голубом бегущих горделиво Им лютни звучная вторит еще струна. Стихая слышится мелодия одна За морем ропщущим у мраморов устало. С душистой влагою истомная весна Сменяет вечером цветное опахало И

дали волн, пока взойдет луна; Из сумрака она уже грустна Пред гаснущим в лучах собой закатно вялых. В лучах, склонившихся над глубиной устало, Кончаются задумчиво ласкающие дни, Когда еще прощальное начало С заходом солнечно величьем искони, Где слышалась звуча у волн эпиталама Для моря венчанного. Купол яркий храма Не виден здесь из сумрачной тени. И бархатом полей темнело все в тени В Венето радостном, где небо излучало Весенне-ясные ласкающие дни, Играющие водами прозрачного зерцала. И старым гордая чеканенным гербом Пред таинством венчанного в извечном голубом Венеция была, где даль все уплывала.

Венецианский герб

Морям у берегов мечом грозящий лев… Адриатической столицы друг старинный… Как гордо прошлое пред грозною пучиной Он защищал у вод, сменивших бурный гнев. Свободы старый герб, где мраморы дворцов Лобзает днем лазурь, где брак с стихией дожа Ввергает золото на обручальном ложе Бегущих волн, – хранит предания отцов. Победоносный, смерть являющий мечом, На рыцарском щите чеканен он для славы. Пред ним морской вулкан шлет голубую лаву, Сверкая пламенно в волнах лазурным днем. Хранитель чести вновь, лишь звонкою гурьбой В пылу несутся шумные порывы боевые, — Средь мирных дней – здесь волны громовые, Готов грозить оружием средь бури пред собой. Морям у берегов мечом грозящий лев, Адриатической столицы друг старинный; Он гордо прошлое являет пред пучиной, Где отражал грозивший в водах гнев.

Венеция

Et Venise 'elev'ee `a l’hymen de Neptune

A. Chenier. Aux fr'eres de Pange

В каналы падают зеркальные дворцы, Красиво гордые у вод, где утро сонно. И виды – старые. И кисти – Скиавоне, Каналэ, Тьеполо. Там ранни багрецы. И медленно плывут еще во все концы Пурпуры древние для солнца-Аполлона. И предсказания – для мглы далекодонной… Здесь перстни бросили с короною жрецы. И перстни падали венечные давно, Волну красивую священно обручая; Их ярких – несколько опущенных на дно. И гаснуть золоту из бездны суждено, Когда меж пенами дож брачно отличая Плыл, в первенстве стихий торжественно встречая.

Владимир Дукельский

Venice, Calif

Жил здесь богатый чудак, что в Венецию крепко влюбился, Делать там деньги не мог – и решил возвратиться к себе. Вновь Калифорния? Вздор! На судьбу человек ополчился — Будет Венеция тут, вопреки этой самой судьбе. Начали строить, пилить, разрушать и дома и лачуги, Мрамор, гранит привезли – даже дюжину старых гондол. «Спятил безумный старик!» – завопили соседи в испуге; Он и соседей купил, и дома им другие нашел. Выжгли бурьян и кусты – и прорыли кривые каналы, Плохо подделали их, над подделкой воздвигли мосты. Чем не Венеция, сэр? Но зоилы плечами пожали: «Нас дураками назвал, в дураках же останешься ты: Выстроил плохонький сквер, а написано: площадь Сан Марко. Джо – гондольер? Не шали – под одеждой он тот же ковбой; Дожем оделся чудак, – но не холодно нам и не жарко, Лозунг – America First, – нам Европы не нужно второй». Сей предприимчивый маг, именованный Абботом Кинни, Тут же наладил театр и театру пожаловал дар: Доллар был богом его, не хватало одной лишь богини — Плох театральный Олимп без божественной Сары Бернар. Золота много ушло – но на золото падки актрисы; Вот вам и Сара Бернар. . На премьеру никто не пришел. Лишь за кулисами шум – это шмыгали злобные крысы. Где-то залаяли псы – и пронзительно крикнул осел. . . . . . . Дело забыто давно. Все иссохло – и рвы и каналы. Самый блистательный мост лопухом безобразным зацвел. Мнимой Венеции нет; мексиканцы под вечер скандалят, А на Сан Марко – увы! – негритята играют в футбол.

Любимому городу

Здесь все поют. По-своему – певец и я, Но голос мой не звонок, невысок: Таким ли воспевать тебя, Венеция? Прими взамен присягу верных строк. Твоими я не очарован дожами, И кардиналов мне не мил наряд, Не восхищен богами нежнокожими, Что в галереях царствуют подряд. Венецию не выявишь портретами Иль вереницей окрыленных книг, Иль чудом перспективы Каналетто: мы Нетронутую любим Венедиг. Гнусаво гондольеры баркароллами Туристов зазывают. Друг мой, ты Поедешь с итальянками веселыми Глазеть, как Пьетро Лонги, на мосты, На простенькую церковь Сан-Грегорио, На страшную процессию веков — Тут смерть – обыкновенная история, Тут мертв и тот, кто молод и здоров. О, Серениссима! От маск и факелов, От кладбищ, от церквей мне не уйти, Как не ушел и петербуржец Дягилев, Свернув к тебе, для отдыха, в пути. 1961 г.

Маргарита Дьяконова

Венеция

Не слушайте разноязычный крик И голубям не сыпьте кукурузы, Тогда Венеции забытый лик, Но на один всего короткий миг Покажут вам воспоминанья музы. Внимательно вглядитеся в канал; И вот гондолы черной отраженье, В которой Казанова проезжал, Спеша на масок пестрый карнавал, Увидите, призвав воображенье, За ним Пьеро, Тарталья – весь парад Знакомцев по Commedia dell’Arte, Здесь риск, любовь, интрига и азарт — Таков Венецианский маскарад, Где рядом шпага, домино и карта.