Винный склад
Шрифт:
Передачей этамъ людямъ владнія землей былъ бы удаленъ моментъ верховной справедливости, о которомъ мечтаетъ Сальватьерра. Но хотя это и такъ, его душа благотворителя утшаласъ бы мыслью о временномъ облегченіи нужды. Въ пустынныхъ мстностяхъ возникли бы села, исчезли бы уединенныя мызы съ ихъ ужаснымъ видомъ казармъ или тюремъ, и стада вернулись бы въ горы, предоставивъ равнины людямъ для пропитанія ихъ.
Но Ферминъ, слушая своего учителя, отрицательно качалъ головой.
— Все останется по-старому, — сказалъ онъ. — Богатые ни мало ни заботятся о будущемъ и не считають нужнымъ принимать какія-либо предосторожности чтобъ замедлить его появленіе. Глаза у нихъ на темени и если они что-либо видятъ, то лишь сзади. Пока управляютъ страной люди
— Ты врно сказалъ, — отвтилъ Сальватьерра, — они знаютъ людей и не боятся ихъ.
Революціонеръ вспомнилъ Maestrico, того молодого парня, котораго онъ видлъ съ усиліемъ пишущаго при свт огарка въ людской въ Матансуэл. Быть можетъ эта невинная душа, съ искренней своей врой понимала лучше будущностъ, чмъ онъ въ своемъ негодованіи, стремящемся въ немедленному уничтоженію всхъ золъ. Самое важное создать новыхъ людей, прежде чмъ заняться упраздненіемъ дряхлаго міра. И вспомнивъ о толп, несчастной и безвольной, онъ заговорилъ съ нкоторой грустью.
— Тщетно производились революціи у насъ, въ нашей стран. Душа народа осталасъ та же, какъ и во времена господской власти. Въ затаенной глубин ея хранится смиреніе раба.
Эта страна, страна винодлія; и Сальватьерра съ воздержанностью трезвенника проклиналъ вліяніе на населеніе алкоголическаго яда, передающееся изъ рода въ родъ. Бодега, — современная феодальная крпость, которая держитъ массы въ уничиженіи и рабств. Неистовства, преступленія, радости, влюбленность, все — продуктъ вина, словно этотъ народъ, который учится пить, едва отнимутъ ребенка отъ груди матери и считаетъ часы дня по числу выпитыхъ стакановъ вина, лишенъ страстей и привязанностей, и неспособенъ дйствовать и чувствовать по собственному почину, нуждаясь для всхъ своихъ поступковъ въ возбужденіи винной влагой.
Сальватьерра говорилъ о вин какъ о незримой и всемогущей личности, вмшивающейся во вс дйствія этихъ автоматовъ, вліяя на ихъ ограниченный умъ, подталкивая ихъ къ унынію, такъ же какъ и къ безпорядочному веселію.
Интеллигенты, которые могли бы бытъ вождями массы, проявляютъ въ молодости великодушныя стремленія, но едва они вступятъ въ возраастъ, какъ уже становятся жертвами мстной эпидеміи, превращаясь въ извстныхъ manzanilleros [6] , мозгъ которыхъ не можетъ функціонировать иначе, какъ подъ вліяніемъ алкоголическаго возбужденія. А въ цвтущіе года зрлости они уже являются дряхлыми, съ дрожащими руками, чуть ли не паралитиками, съ красными глазами, померкнувшимъ зрніемъ и съ затемнннымъ мышленіемъ, какъ будто алкоголь окутываетъ облаками ихъ мозгъ.
6
Манцанильо — дерево съ ядовитыми пдодами.
Но, — веселыя жертвы этого рабства, — они еще восхваляютъ вино, какъ самое врное средство для укрпленія жизненныхъ функцій.
Рабы нужды не могутъ наслаждатъся этимъ удовольствіемъ богатыхъ; но завидуютъ ему, мечтая объ опьянніи, какъ о величайшемъ счастіи. Въ моменты гнва и протеста толпы, достаточно подсунутъ ей бочки вина, чтобы вс улыбались и видли бы нищету свою позолоченной и свтлой сквозь стаканы, наполненные золотою влагой.
— Вино! — воскликнулъ Сальватьерра, — это самый величайшій врагъ здшней страны: оно убиваетъ энергію, создаетъ обманчивыя надежды, прекращаетъ раньше времени жизнь; оно уничтожаетъ все, даже и любовь.
Ферминъ улыбался, слушая своего учителя.
— He тажъ уже это страшно, донъ-Фернандо!.. Тмъ не мене, я признаю, что вино одно изъ нашихъ золъ. Можно смло сказатъ, что любовь къ вину у насъ въ крови. Я самъ не утаю порока своего. Стаканъ вина, поднесенный друзьями, доставляетъ мн удовольствіе… Это мстная наша болзнь.
Революціонеръ, увлеченный мятежнымъ теченіемъ своихъ
— Эти люди терпятъ и молчать, Ферминъ, потому что ученіе, унаслдованное ими отъ предковъ, сильне ихъ гнва.
Сальватьерра волновался, возвышая голосъ въ безмолвіи сумерекъ. Солнце скрылось, освтивъ городъ точно отблескомъ отъ пожара. Co стороны горъ на неб фіолетоваго цвта выступила первая звзда, предвстница ночи. Революціонеръ устремилъ на нее взглядъ, какъ будто она-то и была то небесное свтило, которому суждено вести къ боле широкимъ горизонтамъ толпу плача и страданій, та звзда справедливости которая, блдная и колеблющдяся, освщала медленный походъ мятежниковъ, но она разрастется и превратится въ солнце, лишь только мятежники приблизятся къ ней, взявъ штурмомъ высоты, разрушивъ привилегіи, уничтоживъ боговъ.
Великія мечты поэзіи вставали въ ум Сальватьерра и онъ говорилъ о нихъ со своимъ спутникомъ дрожащимъ и глухимъ голосомъ ясновидящаго пророка.
— Однажды древній міръ былъ потрясенъ до самыхъ своихъ основъ. Деревья стонали въ лсахъ, шумя листвой, словно могильныя плакальщицы, угрюмый втеръ покрывалъ зыбью озера и лазурную, свтлую поверхность классическаго моря, ласкавшаго въ теченіе вковъ греческія прибрежья подъ звуки діалоговъ поэтовъ и философовъ. Плачъ о смерти раздался въ пространств, доносясъ до слуха всхъ людей «Великій Панъ умеръ!..» Сирены погрузилисъ навсегда въ хрустальныя глубины, рспуганныя нимфы бжали въ ндра земли, чтобы никогда больше не возвратиться, и блые храмы, точно мраморные гимны, воспвавшіе веселіе жизни подъ золотыми потоками солнечныхъ лучей, покрылись мракомъ, исчезая въ величественномъ молчаніи развалинъ. «Христосъ родился», провозгласилъ тотъ же голосъ. И міръ ослпъ для всего вншняго, сосредоточивъ свои взоры только на душ, и возненавидлъ матерію какъ низкій грхъ.
Отрекаясь отъ природы, люди искали въ лишеніяхъ, въ обожествленіи страданія лкарства отъ своихъ золъ, искали столь сильно желаемое ими братство, вря, что надежда небеснаго рая и милосердіе на земл окажется достаточнымъ для счастія христіанъ.
И вотъ, тотъ же плачъ, возвщавшій о смерти великаго бога Природы, черезъ промежутокъ долгихъ вковъ снова прозвучалъ: «Христосъ умеръ!.. Христосъ умеръ!..»
— Да, — продолжалъ революціонеръ, — всякая душа слышить этотъ возгласъ въ минуты отчаянія. Тщетно праздничный звонъ колоколовъ ежегодно говоритъ намъ о томъ, что Христосъ воскресъ!.. Рабъ, котораго Христосъ искупилъ, теперь — трудящійся на жалованіи, обладающій правомъ умереть съ голоду безъ того куска хлба и кувшина воды, которые предшественникъ его въ Рим находилъ въ рабочемъ дом для невольниковъ. Торговцы, изгнанные изъ Іерусалимскаго храма, считаютъ теперь свое вступленіе въ рай уже обезпеченнымъ и являются опорой всякаго рода добродтелей. Богатые и привилегированные говорятъ о царствіи небесномъ, какъ о новомъ удовольствіи, въ придачу къ тмъ, которыми они пользуются на земл. Христіанскіе народы истребляютъ другъ друга, не ради капризовъ и ненависти своихъ вождей, но изъ-за мене конкретной вещи, изъ-за обаянія колыхающагося лоскута, отъ цвта, котораго они теряютъ разсудокъ. Хладнокровно убиваютъ одинъ другого люди, никогда не видвшіе другъ друга, оставившіе позади себя ниву, имющую быть обработанной, и покинутую семью, — братья по страданію на каторг труда, безъ иного различія, какъ только языка и расы.
Въ зимнія ночи огромная толпа нищеты бродитъ по городскимъ улицамъ, безъ хлба и крова, точно по пустын. Дти плачуть отъ холода, пряча руки свои подъ мышки, женщины, охрипшія отъ вина, скрываются, точно дикіе зври, подъ выступами воротъ, бродяги, не имющіе хлба, смотрятъ на балконы ярко освщенныхъ дворцовъ, или слдятъ за разъздомъ счастливцевть, укутанныхъ въ мха и развалившихся въ своихъ каретахъ, возвращаясь съ пировъ богатства. И голосъ, быть можетъ все тотъ же, повторяетъ въ ихъ звенящихъ оть слабости ушахъ: