Винный склад
Шрифт:
Больную оживляло также присутствіе ея товарищей по работ, поденщиковъ, которые, прежде чмъ зассть за вечернюю похлебку, проводили нсколько минуть съ ней, стараясь ободрить ее суровыми словами. Грозный Хуаионъ говорилъ съ ней каждый вечеръ, предлагая энергичное лченіе, свойственное его характеру:
— Теб нужно сть, дитя, питаться. Вся твоя болзнь — лишь голодъ.
И затмъ онъ подносилъ ей необычайные пищевые продукты, которыми обладали его товарищи: кусочекъ селедки, колбасу, принесенную изъ горъ, и какимъ-то чудомъ уцлвшую въ людской. Но цыганка отталкивала все съ благодарнымъ жестомъ.
— Это ты напрасно, — мы предлагали отъ души. — Оттого ты
Хуанонъ подкрплялся въ этой мысли, видя крайнее исхуданіе двушки. На ней не было уже и малйшаго признака плоти, слабые мускулы ея анемичнаго тла словно улетучились. Оставался лишь костяной скелеть, обозначавшій свои углы изъ-подъ матовой близны кожи, тоже, казалось, утончавшейся до прозрачной плевы. Вся жизнь ея словно сосредоточилась въ ввалившихся ея глазахъ, все боле черныхъ, все боле дв дрожащія капли ила въ глубин синеблдныхъ глазныхъ ея впадинъ.
Ночью Алкапарронъ, сидя на корточкахъ сзади ея постели, избгая ея взглядовъ, чтобы свободне плакать, видлъ при свт свчи до чего стали прозрачными ея уши и ноздри.
Надсмотрщикъ, встревоженный состояніемъ больной, совтовалъ позвать изъ города доктора.
— Это не по-христиански, тетка Алкапаррона, бдная двушка умираетъ какъ ждвотное.
Но она съ негодованіемъ протестовала:
— Доктора? Доктора созданы только для сеиьоровъ, для богатыхъ. А кто заплатитъ за него?… Притомъ во всю свою жизнь она не нуждалась въ доктор и дожила до старости. Люди ея плмени, хотя и бдные, имютъ свой небольшой запасъ науки, къ которой часто прибгаютъ и гаши [11] .
11
He цыган.
И позванная ею, явилась на мызу ея кума, древнйшая цыганка, которая пользовалась большой славой цлительницы въ Херес и его окрестностяхъ.
Выслушавъ Алкапаррону, старуха ощупала несчастный скелетъ больной, одобряя вс предположенія своей пріятельницы. Она права: это внезапный испугъ, испорченная кровь, которая бросилась двушк на грудь и душитъ ее.
Цлый вечеръ он проходили вдвоемъ по сосднимъ холмамъ, отыскивая травы, и попросили у жены Сарандильи самыя нелпыя снадобья для знаменитой припарки, которую собирались смастерить. Ночью обитатели людской молчаливо съ легковрнымъ уваженіемъ поселянъ ко всему чудесному, наблюдали манипуляція, двухъ колдуній кругомъ горшка, придвинутаго къ огню.
Больная смиренно выпила отваръ и дала обложитъ себ грудъ припаркой, таинственно приготовленной двумя старухами, какъ будто въ ней заключалосъ сверхъестественное могущество. Кума, не разъ длавшая чудеса, отрицала свою мудрость, если раньше двухъ дней ей не удастся потушитъ огненный клубокъ, душившій двушку.
Но два дня прошли, и еще два дня, а бдная Мари-Крусъ не чувствовала облегченія.
Алкапарронъ продолжалъ плакать, уходя изъ людской, чтобы больная не слышала. Съ каждымъ днемъ хуже ей! Она не можетъ лежать, задыхается. Его мать перестала уже ходить въ поле, и оставалась въ людской, чтобы ухаживать за Мари-Крусъ. Даже когда она спала, нужно было ее приподымать, и поддерживать въ сидячемъ положеніи, въ то время какъ грудь ея волновалась словно хрипніемъ сломаннаго раздувательнаго мха.
— Ахъ, Господи! — стоналъ цыганъ, теряя послднюю надежду. — Совершенно такъ, какъ птички, когда ихъ ранятъ.
Рафаэль не смлъ ничего совтовать семь, и входилъ повидать больную только лишь въ
Болзнъ Мари-Крусъ и кутежъ на мыз хозяина поставили его во враждебныя отношенія ко всмъ обитателямъ людской..
Нкоторыя изъ двушевъ, когда къ нимъ вернулся разумъ посл той пьяной ночи, ушли, домой, въ горы, не желая больше оставаться на мыз. Он ругали манихеросъ [12] , заботливости которыхъ родные поручили ихъ, а т первые посовтовали имъ идти съ дономъ-Луисомъ. И посл того, какъ он разгласили среди рабочихъ, вернувшихся въ воскресенье вечеромъ, случившееся наканун ночью, он одн пустились въ обратный путь домой, разсказывая всмъ о скандалахъ на мыз.
12
Нчто врод старшины надъ извстнымъ числомъ поденщиковъ.
Поденщики, вернувшись въ Матансуэлу, уже не застали тамъ хозяидъ. Онъ и вся его компанія, хорошенько проспавшись, ухали въ Хересъ, какъ всегда веселые и шумно развлекаясь. Въ негодованіи своемъ рабочіе возложили всю отвтственность за случившееся на надсмотрщика и на все правительство мызы. Сеньорито былъ далекъ, да притомъ же они ли его хлбъ.
Нкоторые изъ тхъ, которые оставалисъ въ людской въ ночь кутежа, должны были взять разсчетъ и искать работу на другахъ мызахъ. Товарищи были возмущены. Готовились удары кинжаловъ. Пьяницы! Изъ-за четырехъ бутылокъ вина они продали двушекъ, годившихся имъ въ дочери!..
Хуанонъ однажды очутился глазъ на глазъ съ надсмотрщикомъ.
— Итакъ, — сказалъ онъ, плюнувъ на полъ съ презрителънымъ видомъ, — ты доставляешь хозяину двушекъ изъ людской, чтобы онъ позабавился? Ты пойдешь далеко, Рафаэль. Мы теперь знаемъ, на что ты пригоденъ.
Надсмотрщикъ вскочилъ, точно его ударили ножомъ.
— Я самъ знаю, на что я пригоденъ. А также и на то, чтобы убить человка лицомъ къ лицу, если ояъ оскорбитъ меня.
И уязвленный въ своей гордости, онъ съ вызывающимъ видомъ смотрлъ на Хуанона и на самыхъ отважныхъ изъ поденщиковъ, держа наготов ножъ въ карман своей куртки, всегда на чеку, чтобы кинуться на нихъ при малйшемъ вызов. Желая доказать, что онъ не боится людей, которые хотятъ дать выходъ старому злопамятству своему противъ надзирателя за ихъ работой, Рафаэлъ старался оправдать хозяина.
— Это была шутка. Донъ-Луисъ выпустилъ быка, чтобы позабавиться, никому не вредя. To, что произошло, было лишь несчастной случайностью.
И изъ гордости Рафаэль не говорилъ, что именно онъ отвелъ животное въ конюшню, освободивъ бдную цыганку отъ роговъ, которые жестоко разрывали ей платье. Точно также умолчалъ Рафаэль и о своей стычк съ хозяиномъ, посл того какъ онъ спасъ Мари-Крусъ; о томъ, съ какой откровенностью онъ его порицалъ, о бшенств донъ-Луиса, собиравшагося дать ему пощечину, точно онъ былъ одинъ изъ головорзовъ его свиты.
Рафаэль крпко стиснулъ ему руку своей рукой, повернувъ его какъ ребенка, и одновременно другой рукой сталъ доставать свой ножъ съ такимъ ршительнымъ видомъ, что Чиво не отважился подойти къ нему, несмотря на громкій зовъ сеньорито, приказывавшаго ему убить этого человка.
И тотъ же храбрецъ, страшась надсмотрщика, уладилъ дло, поучительно объявляя, что вс они трое одинаково доблестны, а доблестные люди не должны ссоритъся другъ съ другомъ. И они вмст выпили послдній стаканъ вина, въ то время, какъ Маркезита храпла подъ столомъ, а двушки, вн себя отъ испуга, убжали въ людскую.