Винный склад
Шрифт:
Луисъ выказывалъ особенную любовь въ жизни въ Марчамал. Иногда онъ очень поздно засиживался здсь и оставался ночевать въ башн Дюпоновъ.
— Я словно патріархъ тамъ, — говорилъ онъ друзьямъ своимъ въ Херес, — окруженъ двушками, которыя привязаны ко мн, словно я родной ихъ отецъ.
Друзья смялись надъ благопристойнымъ тономъ, которымъ кутила говорилъ о своихъ невинныхъ развлеченіяхъ съ ватагой двушевъ, работавшихъ на виноградник. Кром того, ему нравилось оставаться на виноградник изъ-за ночной прохлады.
— Вотъ это значитъ жить, сеньоръ Ферминъ, — говорилъ онъ на эспланад въ Марчамало, при сіяніи звздъ обвянной ночнымъ втеркомъ.
Вечеринки
— Идите сюда! Покажите искусство золотыхъ вашихъ ручекъ! — кричалъ онъ.
И Чиво, по его приказанію, бгалъ вынимать изъ ящиковъ экипажа нсколько бутылокъ лучшаго вина фирмы Дюпонъ. Какъ есть настоящій кузенъ. Но мирный, порядочный, тихій, безъ пошлыхъ словъ и дерзкихъ жестовъ, которые испугали бы зрительницъ-двушекъ, слышавшихъ въ своихъ селахъ разсказы объ ужасномъ дон-Лулс, и видя его вблизи, теряли предубжденія свои, признавая, что онъ не такой дурной, какъ молва о немъ разглашала.
Марія де-ла-Лусъ пла, плъ также и сеньорито, и даже хмурый Чиво, подчиняясь приказанію своего патрона, начиналъ пть грубымъ своимъ голосомъ отрывки воспоминаній о свиданіи у ршетчатыхъ оконъ или о кинжальныхъ ударахъ въ защиту матери или любимой женщины.
— Оле, великолпно! — крдчалъ приказчикъ иронически этой фигур висльника.
Посл того синьорито бралъ за руку Марію де-ла-Лусъ, выводя ее въ середину кружка присутствующихъ, и они начинали отплясыватъ «севильяну», съ рзвостью и искусствомъ, вырывашимъ у зрителей крики восторга.
— Милосердый Богъ! — восклицалъ отецъ, ударяя аккордами по гитар съ новымъ пыломъ. — Вотъ такъ парочка голубей!.. Это, дйствительно, называется танцовать!
И Рафаэль надсмотрщикъ, появлявшійся въ Марчамал лишь изрдка, увидавъ раза два эту пляску, былъ польщенъ честью, оказанной сеньорито его невст. Хозяинъ его не дурной человкъ, прошлое его лишь сумасбродство молодости; но теперь, когда онъ образумился, вышелъ сеньорито хоть куда, донельзя симпатичный, одаренный большой склонностью въ общенію съ людьми низшаго сословія, точно они были ему ровней. Онъ хлопалъ въ ладоши, глядя на танцующую пару безъ малйшаго проблеска ревности, онъ, способный хвататься за ножъ, едва кто-либо бросалъ взглядъ на Марію де-ла-Лусъ. Чувствовалъ онъ лишь нкоторую зависть оттого, что не умлъ танцовать съ такимъ изяществомъ, какъ его хозяинъ. Вся жизнь его уходила на завоеваніе себ хлба, и онъ не имлъ времени научиться такимъ тонкостямъ. Онъ могъ только пть, и то лишь на суровый дикій ладъ, какъ научили его товарищи по контрабанд, когда они верхомъ на своихъ кобылахъ, согнувшись съ товаромъ, хали, оглашая своимъ пніемъ уединенныя горныя ущелья.
Донъ-Луисъ властвовалъ на виноградник, словно онъ былъ хозяинъ. Могущественный донъ-Пабло отсутствовалъ. Онъ проводилъ лто съ своимъ семействомъ на сверномъ прибрежьи, пользуясь тщеславіемъ, чтобы постить Лоюлу и Деусту — центры святости и учености добрыхъ его совтников. И кузенъ, чтобы еще боле доказать ему, что онъ человкъ серьезный и дловитый, писалъ ему длинные письма, сообщая о своихъ поздкахъ въ Марчамало, надзор надъ сборомъ винограда и о хорошихъ результатахъ этого сбора.
Онъ въ самомъ дл интересовался ходомъ работъ на виноградник. Испытываемое имъ желаніе сразиться съ работниками, его стремленіе побдить забастовщиковъ побуждали его быть трудолюбивымъ и упорнымъ. Онъ кончилъ тмъ, что совершенно поселился въ башн Марчамало, давъ клятву, что не сдлаетъ шагу изъ имнія, пока не будетъ конченъ виноградный сборъ.
— Дло идетъ на ладъ, — говорилъ
Такимъ образомъ проходилъ виноградный сборъ, среди музыт, пиршества и вина, щедро раздаваемаго изъ лучшихъ сортовъ.
По вечерамъ домъ виноградныхъ давиленъ, имвшій какой-то моеастырскій оттнокъ, вслдствіе своего безмолвія и строгой дисциплины, когда въ Марчамало находился донъ-Пабло Дюпонъ, теперь оглашался до поздней ночи шумными празднествами.
Поденщики забывали о ночномъ отдых, чтобы пить господское вино. Двушки, привыкшія къ нужд, царившей въ мызныхъ людскихъ, широко раскрывали изумленные глаза, точно он видли осуществленными изобиліе и довольство тхъ чудесныхъ сказокъ, которыя он слышали на вечеринкахъ. Ужинъ былъ великолпный. Донъ-Луисъ платилъ не считая.
— Вотъ что, сеньоръ Ферминъ: пусть привозятъ говядину изъ Хереса: пусть вс эти двушки дять до отвала, пусть пьютъ, пусть пьянютъ: я беру на себя вс расходы. Мн хочется, чтобы та сволочь видла, какъ мы хорошо угощаемъ покорныхъ работниковъ.
И лицомъ въ лицу, съ признательнымъ полчищемъ двушекъ, онъ скромно говорилъ:
— Когда увидите забастовщиковъ, скажите имъ, какъ угощаютъ Дюпоны своихъ работниковъ. Правду, — одну лишь правду.
Въ теченіе дня, когда солнце сжигало землю, распаляя блесоватыя покатости Марчамалы, Луисъ спалъ подъ аркадами дома, съ бутылкой, стоявшей около нeго и снабжающей его прохладой, протягивая время отъ времени свою сигару Чиво, чтобы онъ зажегъ ее.
Луисъ находилъ еще новое, неиспытанное имъ удовольствіе, разыгрывая хозяина обширнаго имнія; ему искренно казалось, что онъ выполняетъ великую соціальную функцію, созерцая изъ своего тнистаго убжища работу столькихъ людей, согнувшихся и задыхающихся подъ огненнымъ дождемъ солнца.
Двушки виднлись всюду на склонахъ холмовъ, сь своими цвтными юбками, словно стадо голубыхъ и розовыхъ овецъ. Мужчины, въ рубахахъ и штанахъ, двигались на четверенькахъ, точно блые козлы. Они переправлялись отъ однихъ лозъ къ другимъ, ползая на живот по пылающей земл. Лозы разбрасывали красноватые и зеленые гроздья свои въ уровень съ почвой, и виноградныя ягоды покоились на извести, передавшей имъ до послдней минуты свою производительную теплоту.
Другія двушки поднимали по холмамъ вверхъ большія корзины срзаннаго винограда, чтобы сложить его въ виноградныхъ давильняхъ, и проходили постоянной вереницей передъ сеньоритомъ, который, лежа въ растяжку на буковомъ диван, покровительственно улыбался, размышляя о красот труда и извращенности сволочи, претендующей перевернуть міръ, столь мудро организованный.
Иногда, наскучивъ молчаніемъ, онъ звалъ къ себ приказчика, ходившаго съ холма на холмъ, надзирая за работой.
Сеньоръ Ферминъ садился на корточкахъ передъ нимъ, и они говорили о забастовк и о свдніяхъ, получаемыхъ изъ Хереса.
Приказчикъ не скрывалъ своего мрачнаго взгляда на вещи. Упорство рабочихъ все усиливается.
— Голодъ очень великъ, сеньорито — говорилъ онъ съ убжденіемъ сельскаго жителя, считающаго желудокъ побудителемъ ко всмъ дйствіямъ. А кто говорить голодъ, подразумваетъ безпорядки, палочные удары, стычки. Прольется кровь и въ тюрьм готовится помщеніе для многихъ… Будетъ чудо, если дло не кончится тмъ, что плотники возведутъ эшафотъ на площади de la Carcel.