Винный склад

Бласко Висенте Ибаньес

— Ты нездоровъ, Рафаэль? Что съ тобой? — воскликнулъ Монтенегро.

— Горе, — сказалъ односложно надсмотрщикъ.

— Прошлое воскресенье я не видлъ тебя въ Марчамал, и въ предпрошлое тоже. Не поссорился ли ты уже съ моей сестрой?

— Мн надо поговорить съ тобой, но очень-очень продолжительно, — сказалъ Рафаэль.

На площади этого нельзя сдлать, въ гостинице тоже, потому что то, что надсмотрщикъ иметъ сообщить, должно оставалъся въ тайн.

— Хорошо, — согласился Ферминъ, угадывая, что дло идетъ о любовномъ гор. — Но такъ какъ я долженъ обдать, пойдемъ въ гостиницу Монтаньесъ, и тамъ ты можешь излить мн эти эти маленькія горести, мучащія тебя, пока я буду сть.

Въ гостиниц

Монтадьесъ, проходя мимо самой большой изъ комнатъ, они услышали звонъ гитары, хлопанье въ ладощи и крики женщинъ.

— Это сеньорито Дюпонъ, — сказалъ имъ лакей, — пируетъ здсь съ друзьями и красавицей, привезенной имъ изъ Севильи. Теперь у нихъ начался кутежъ и продлится онъ до утра.

Двое друзей выбрали себ какъ можно больше комнату, чтобы шумъ пиршества не помшалъ ихъ разговору.

Монтенегро заказалъ себ обдъ, и человкъ накрылъ на столъ въ этой маленькой комнатк. Вскор затмъ онъ вернуіся, неся большой подносъ, уставленный бутылками. Это была любезность, оказанная имъ дономъ-Луиоомъ.

— Сеньорито, — сказалъ человкъ, — узнавъ, что вы здсь, посылаетъ вамъ все это. Вы можете выбирать, что вамъ понравится, за все заплачено.

Ферминъ поручилъ ему передать дону-Луису, что онъ зайдетъ къ нему, лишь только кончитъ обдать, и заперевъ на ключъ дверь комнаты, они остались наедин съ Рафаэлемъ.

— Слушай, другъ, — сказалъ Фермщгь, указывая на блюда, — возьми себ что-нибудь.

— He хочу сть, — отвтилъ Рафаэль.

— He хочешь етъ? Ты, какъ вс влюбленные, живешь, что ли воздухомъ? Но ты выпьешь?

Рафаэль, не говоря ни слова, сталъ неистово пить вино стаканъ за стаканомъ.

— Ферминъ, — сказалъ онъ немного спустя, глядя на друга краснвшими глазами. — Я сошелъ съ ума… окончательно сошелъ съ ума.

— Я это вижу, — отвтилъ Монтенегро флегматично не переставая сть.

— Ферминъ, — точно какой-то демонъ нашептываетъ мн въ уши самыя ужасныя вещи. Еслибъ твой отецъ не былъ бы моимъ крестнымъ и еслибъ ты не былъ бы ты, давно уже я убилъ бы твою сестру, Марію де-ла-Лусъ. Клянусь теб этимъ вотъ лучшимъ моимъ спутникомъ, единственнымъ наслдствомъ моего отца.

И вынувъ шумно изъ его ноженъ старинный нсколько заржавленный ножъ, онъ поцловалъ его блестящее лезвіе.

— Ты говоришъ что-то не то, — заявилъ Монтенегро, устремивъ пристальный взглядъ на друга.

Онъ уронилъ вилку и темное облачко омрачило ему лобъ. Но тотчасъ же затмъ лицо его прояснилось.

— Ба, — добавилъ онъ, — ты дйствительно сошелъ съ ума, и больше чмъ слдуетъ.

Рафаэлъ заплакалъ, слезы текли у него до щекамъ, падая въ вино.

— Это правда, Ферминъ, я сошелъ съ ума. Угрожаю, а самъ готовъ расплакаться — чисто баба. Посмотри каковъ я, — подпасокъ, и тотъ бы справился со мнию… Чтобы я убилъ Марикиту? Хорошо было бы, еслибъ у меня хватило жестокости на это. Потомъ ты бы убилъ меня, и вс мы отдохнули бы.

— Но, говори же! — воскликнулъ Ферминъ съ нетерпніемъ. — Что это все означаетъ? Разсказывай и брось плакать, а то ты напоминаешь ханжу въ процессіи выноса плащаницы. Что у тебя такое съ Марикитой?

— Она не любитъ меня! — крикнулъ надсмотрщикъ съ тономъ отчаіянія. — Она меня не хочетъ знать. Мы съ ней порвали и больше не видимся.

Модтенегро улыбяулся.

— И это все? Ссора влюблендыхъ, капризъ молодой двушки… Это пройдетъ. Онъ это знаетъ понаслышк.

Ферминъ говорилъ съ скептицизмомъ практическаго юноши, на англійскій манеръ, по его выраженію, такъ какъ онъ былъ врагомъ идеалистической любви, длившейся годами и бывшей одной изъ мстныхъ традицій. Для себя онъ не признаетъ ничего такого и ограничивается тмь, что просто беретъ, что можетъ, время отъ времени, для удовлетворенія своихъ желаній.

— Это бываетъ пользительно, —

продолжалъ онъ, — но утонченныхъ отношеній, со вздохами, терзаніями, и ревностью! Этого мн не требуется. Время нужно мн для другихъ вещей.

И Ферминъ старался насмшливымъ тономъ своимъ утщить друга. Плохая полоса эта пройдетъ. Все лишь капризы женщинъ, длающихъ видъ, что он негодуютъ и сердятся, чтобы ихъ больше полюбили. Когда онъ мене всего будтъ ждать этого, онъ увидить, что Марія де-ла-Лусъ вернется къ нему, говоря: все было лишь шуткой, для испытанія его чувства, и она сильне прежняго любитъ его.

Но юноша отрицательно покачалъ головой.

— Нтъ, она не любитъ меня. Все кончено, и я умру.

Онъ разсказалъ Монтенегро, какъ порвались ихъ отношенія. Однажды ночью она позвала его, чтобы поговорить съ нимъ у ршетчатаго оана, с сообщила ему, такимъ голосомъ и съ такимъ выраженіемъ, отъ воспоминанія которыхъ еще теперь бросало въ дрожь бднаго юношу, что между ними все кончено. Іиеусе Христе, воть такъ извстіе, чтобъ получить его сразу, не будучи подготовленнымъ къ нему.

Рафаэль ухватился за ршетку, чтобы не упасть. Затмъ онъ прибгъ во всему: къ мольбамъ, угрозамъ, слезамъ; но она оставалась непреклонной, и съ улыбкой, отъ которой бросало въ холодъ, отказываласъ продолжать съ нимъ прежнія ихъ отношенія. Ахъ, женщины!..

— Да, сынъ мой, — сказалъ Ферминъ, — легкомысленная породаі… Хотя рчь идетъ о моей сестр, не длаю, исключенія для нея.

— Но какую же причину привела теб Марикита?…

— Что она уже не любитъ меня, что сразу погасла прежняя ея любевь, что у нея не осталось ни крошки привязанности и она не желаетъ лгать, притворяясь влюбленной. Какъ будто любовь можеъ погаснуть сразу, какъ гаснетъ огонь свчи!

Рафаэль вспомнилъ финалъ послдняго своего разговора съ ней. Утомившись умолять и плакать, держаться за ршетку и стоять на колняхъ, какъ ребенокъ, отчаяніе заставило его разразиться угрозами. Пусть проститъ ему Ферминъ, но въ ту минуту онъ чувствовалъ себя способнымъ совершить преступленіе. Двушка, утомившись слушать его мольбы, испуганная его проклятьями, кончила тмъ, что разомъ захлопнула окно. И такъ обстоитъ дло до сихъ поръ.

Два раза побывалъ онъ въ Марчамало днемъ подъ предлогомъ повидать сеньора фермера, но Марія де-ла-Лусъ пряталась, едва слышала галопъ его лошади на большой дорог.

Монтенегро слушалъ его задумчиво.

— Нтъ ли у нея другого жениха? — сказалъ онъ. — Можетъ бытъ она влюбилась въ кого-нибудь?

— Нтъ, нть, — поспшилъ возразить Рафаэль, словно эта увренность служила ему утшеніемъ. — To же самое подумалъ и я въ первую минуту и уже видлъ себя сидящимъ въ тюрьм въ Херес и вызваннымъ въ судъ. Всякаго, кто бы отнялъ у меня мою Марикиту де-ла-Лусъ — я убью. Но, ахъ, никто не отнимаетъ ее у меня, она сама отошла… Я проводилъ дни, издали наблюдая за башней Марчамало. Сколько стакановъ вина выпилъ я въ постояломъ дворик на большой дорог и это вино обратилосъ въ ядъ, когда я видлъ кого-нибудь поднимающагося или спускающагося съ холма виноградника… Я проводилъ ночи, лежа между виноградными лозами съ ружьемъ наготов, ршивъ всадить нсколько пуль въ животъ первому, кто подошелъ бы къ ршетчатому окну Марикиты… Но я никого не видлъ, кром дворнягъ. И за все это время я забросилъ свои обязанности на мыз въ Матансуел, хотя, что мн тамъ длать при забастовк. Меня никогда тамъ нть; обо всемъ заботится бдный Сарандилья. Еслибъ хозяинъ узналъ бы объ этомъ, онъ тотчасъ же отказалъ бы мн. Глаза и уши у меня только лишь на то, чтобы слдить за твоей сестрой, и я знаю, что и жен ха у нея нтъ, и никого она не любитъ. Мн все еще мерещится, будто она неравнодушна ко мн, видишь какой я безумецъ!.. Но проклятая избгаетъ видться со мной и говоритъ, что не любитъ меня.