Влюбленный астроном
Шрифт:
– Это настоящий деликатес. С тех пор как на острове Франции я попробовал гигантского лангуста, никогда не ел ничего вкуснее, – сказал Гийом, приканчивая вторую шпажку. Он сидел на песке, рядом с Альдебером и пятью мальгашскими рыбаками с восточного побережья Мадагаскара, которые добыли моллюсков и приготовили общую трапезу. Шел 1763 год.
Альдебер был крупным лысым мужчиной неопределенного возраста. Он приехал из Франции и поселился здесь. Никто не знал, на что он жил и как оказался на Мадагаскаре, но он проявлял неизменную готовность оказать услугу французской короне, в том числе по рекомендации военного губернатора принимал у себя путешественников. Про него болтали всякое: он-де был беглым каторжником, или преступником, негласно помилованным Его Королевским Величеством, или аристократом, или крестьянином, или моряком, или солдатом. Кое-кто утверждал даже, что он приходится родным сыном Железной Маске. На самом деле, предупредил Гийома губернатор острова Франции, мы понятия не имеем, кто такой этот Альдебер, но ему можно доверять: он встретит вас со всем гостеприимством и во всем поможет.
В текущем году Гийом поставил перед собой задачу составить карту побережья Мадагаскара, куда он временно перебрался. Он собирался понаблюдать за течениями и ветрами и, конечно, продолжить собирать коллекцию раковин. Когда он впервые увидел Альдебера, тот предстал перед ним полуголым, в холщовых штанах и коричневых кожаных сапогах. Весь его торс, включая огромный живот, украшали всевозможные татуировки; из всех изображений Гийом узнал только цветок лилии и христианское распятие. На плечах у него сидел и внимательно смотрел оранжевыми глазками странный серо-белый зверек, каких Гийом никогда раньше не видел, – нечто среднее между кошкой и обезьянкой, с длинным полосатым хвостом. «Это кошачий лемур, – пояснил Альдебер, – их на острове полно. Этого я приручил малышом, и теперь он у меня вместо домашней кошки, да еще и с ручками». Альдебер жил один в огромном доме с видом на океан и предоставил в распоряжение Гийома целый этаж, где тот разместил свое астрономическое оборудование и сундуки с раковинами. Здоровяк не отличался разговорчивостью, но его молчаливость объяснялась скорее сдержанностью, чем высокомерием или невоспитанностью. Спустя пару недель толстяк сделался более общительным, чему немало способствовало приглашение понаблюдать однажды вечером в телескоп за красной кометой. Он понял, что перед ним – настоящий ученый, способный благодаря своим инструментам видеть то, что недоступно человеческому глазу, а не просто посланец короля, требующий от его мальгашских работников целыми днями бродить по берегу, собирая пустые раковины, чтобы потом рассматривать их через лупу.
– Я очень рад, что тебе нравится, Лежантиль, – сказал Альдебер, дегустируя свою порцию моллюска.
С лодки, застывшей на голубой воде, ему кто-то замахал, и Альдебер приложил ко лбу руку козырьком.
– Не желаешь еще стромбуса?
– С удовольствием, – ответил Гийом. – Могу я попросить тебя об услуге? – добавил он. – Мне хотелось бы самому вскрыть и приготовить стромбуса. Если, конечно, твои люди покажут мне, как это делается.
Гийом очень внимательно следил за действиями рыбаков. Сначала надо в точном месте на верхушке раковины молотком пробить отверстие, сунуть туда лезвие ножа и отсечь ножку моллюска, затем кривым ножом извлечь его, отрубить несъедобные части и снять черную оболочку, под которой прячется перламутрово-белая плоть.
– Хорошо, – улыбнулся Альдебер и крикнул что-то на мальгашском рыбаку на лодке.
Тот нырнул в воду за очередными раковинами.
– Ты любишь разбираться в разных вещах, – сказал Альдебер, наполняя вином стаканы. – Как устроены звезды, моря, Солнце. Даже как открывают стромбусов.
– Это правда, – согласился Гийом. – Мне интересно понять, как устроен мир.
Альдебер почтительно кивнул.
– Ты читал Одиссею Гомера? – после паузы спросил он. – Это самая великая книга из всех, какие я читал. Мне-то уже не совершить большого странствия, я остановился здесь. А ты, Лежантиль, ты продолжишь свое путешествие и в конце концов возвратишься домой. Как Улисс.
Гийом не знал, что ответить, и пробормотал:
– Твоими бы устами, Альдебер…
Тот снял зубами со шпажки еще кусок стромбуса и с видимым удовольствием его прожевал.
– Здесь, Лежантиль, времени не существует. Оно скользит, не задевая меня. Я даже не помню, сколько мне лет. Порой не могу сообразить, какой нынче год. Представляешь?
Гийом уставился на горизонт.
– Мне кажется, я понимаю, о чем ты. Я здесь почти два года, но иногда у меня возникает чувство, что я приплыл сюда две недели назад. А иногда – что я живу здесь уже лет сто.
– Вот-вот, – подтвердил Альдебер. – Это все магия Индийского океана. Она играет с нами свои колдовские шутки.
На поверхности моря появился ныряльщик. В каждой руке он держал по огромной раковине.
– Отличный улов, – одобрил Альдебер. Доел своего стромбуса и встал. – Идем, – кивнул он Гийому.
Они направились к широкой деревянной доске, лежащей на песке рядом с железной жаровней, поставленной на четыре крупных камня. В жаровне краснели горячие угли. Вокруг сидели четверо мужчин. Они тоже ели поджаренное на углях мясо моллюска. Ныряльщик выбрался на берег и приблизился к ним, с улыбкой демонстрируя две крупные, каждая весом в несколько фунтов, раковины. Мужчины заговорили между собой на мальгашском языке, которого Гийом не понимал – в отличие от Альдебера. Мужчины засмеялись, и Альдебер засмеялся вместе с ними.
– Это они надо мной смеются, – пояснил он Гийому. – Говорят, я слишком толстый, чтобы нырять за стромбусами, да и готовить их не умею. И это чистая правда; сколько раз я пробовал, ничего хорошего у меня не выходило. Еще они говорят, что у худого человека, то есть у тебя, может и получиться, потому что ты повсюду ищешь раковины и умеешь плавать.
Ныряльщик положил раковины рядышком на доску, и они с Гийомом склонились над ними, став на колени. Мальгаш первым ударил молотком по вершине раковины и показал Гийому, как именно следует вставлять в отверстие лезвие ножа, после чего взял другой нож
– Хорошая работа, – сказал Альдебер, и рыбаки одобрительно кивнули.
Тем временем ныряльщик снова вооружился ножом и отрезал несъедобные части моллюска, после чего рассек его надвое и передал нож Гийому, который внимательно следил за каждым его жестом. Гийом начал отрезать ненужное, когда лезвие ножа наткнулось на что-то твердое. Он аккуратно обогнул затвердение и раскроил тело моллюска на две половины. Настала тишина, прерванная взволнованным шепотом мальгашей.
– Лежантиль, – выдохнул Альдебер, – ведь это твой первый стромбус…
Из плоти моллюска выглянула розовая жемчужина – такого же глубокого цвета, как внутренняя сторона раковины. Идеально круглой формы, она была размером с небольшой шарик и отсвечивала перламутром. Ныряльщик произнес несколько слов на своем языке, и Альдебер поспешил перевести:
– Это редчайшая в мире жемчужина. Его дед однажды нашел такую, но ему ничего подобного никогда не попадалось.
Гийом погладил жемчужину, а затем поднес ее ближе к глазам. Она походила на мерцающую в небе розовую планету. Гийом передал жемчужину рыбаку, который долго смотрел на нее, кивая. Затем каждый из рыбаков подержал жемчужину в руках, пока она, наконец, не оказалась у Альдебера. Тот повертел ее в пальцах и вернул Гийому. Один из рыбаков сказал что-то, Альдебер ему ответил и обратился к Гийому:
– Он говорит, что океан дарит ее тебе. Ты можешь ее продать и получить очень много денег, но ты должен оставить ее себе.
Рыбак добавил еще несколько слов.
– Или подарить любимой женщине, – перевел Альдебер.
Гийом не мог отвести глаз от идеально ровной розовой сферы.
– Скажи ему, что я сделаю, как он велит, – прошептал он.
* * *
Ксавье вернулся домой, где соорудил себе скромный обед из помидора, пары ломтиков поджаренного на оливковом масле хлеба и кусочка сыра. Перекусить он решил на балконе – погода стояла хорошая, с утра светило солнце. Шамуа тоже ушел на обед, пообещав, что сам откроет агентство. У дверей Фредерика впервые дожидалась девушка; Ксавье видел, как тот из окна помахал ей рукой. Девушка носила очки; светлые волосы она заплела в длинную косу. Заметив взгляд Ксавье, девушка отвернулась. «У Шамуа появилась подружка», – подумал он. Если он заметит ее возле агентства еще раз, попробует спросить, кем она приходится Шамуа, – не из праздного любопытства, а чтобы наладить с помощником, не отличающимся общительностью, более тесный контакт. Будь здесь Брюно, он напрямую спросил бы: «Никак ты кралю завел?» – и Шамуа густо покраснел бы. «Не, серьезно, что это за милашка в очках?» – не отставал бы Брюно. Бедолага, как он там со своим Депардьё в роли садовника? «Надо бы ему позвонить», – сказал себе Ксавье, разрезая помидор. Он спрыснул его оливковым маслом, положил на тарелку горячие тосты и два ломтика пармезана, купленного в итальянской бакалее: если цены и дальше будут расти в том же темпе, скоро пармезан станет на вес золота. Ксавье вышел на балкон. Солнце светило так ярко, что он пожалел, что оставил в агентстве темные очки. От листика базилика на помидоре исходил восхитительный аромат, тост приятно похрустывал, а пармезан добавил блюду необходимую соленую нотку. В полной тишине Ксавье протянул руку к телескопу Гийома и коснулся разогретой меди. Наверное, не стоит держать инструмент на таком пекле, подумал Ксавье и передвинул телескоп в тень, поближе к столу, за которым сидел. Покончив с тостами, он налил себе стакан ледяной минералки, выпил и вместе со стулом переместился к телескопу. Первым, что он увидел, были окна Алисы. Никакого движения – должно быть, она в музее, а дочка в школе. Подарочный пакет, переданный Эстер для Оливье, оставался в агентстве; в выходные он вручит его сыну. На самом деле с того дня, когда он показывал ей собственную квартиру, Алиса не шла у него из головы. В самые неожиданные моменты перед ним возникало ее лицо, ее силуэт. Плюс ко всему он никак не мог избавиться от ощущения, что они уже где-то встречались, но где? Он перевел взгляд влево, через два дома от Алисы, и наткнулся на устроенный на крыше балкон, которого прежде не замечал. Сейчас на нем трудилась небольшая бригада профессиональных фотографов, снимавших девушку-модель. Девушка принимала различные позы, неизменно дышавшие не то надменностью, не то недовольством. Согнувшийся пополам мужчина рядом с ней держал большой белый экран. Фотограф описывал вокруг модели круги, не отрывая глаз от цифровой камеры. Чуть дальше костюмерша с ассистенткой перебирали все новые наряды. Фотограф поднял голову от камеры, и к девушке-модели бросилась гримерша с кисточкой наперевес; еще один молодой парень поднес ей стаканчик воды. Ксавье сместил угол зрения вправо и поймал в видоискатель квадратное окно на шестом этаже. Изнутри к стеклу был прилеплен лист бумаги, на котором было что-то написано черным фломастером. Ксавье подкрутил ручку настройки и увеличил изображение. «Please help me», – прочитал он. И ниже – номер телефона, начинающийся с цифр «06». Ксавье несколько секунд не мигая смотрел на странную записку. «Помогите». Точнее, «Пожалуйста, помогите мне» – в переводе с английского, в наше время ставшего языком международного общения. Он достал из кармана пиджака ручку и переписал номер телефона на бумажную салфетку. Не успел он дописать, как листок со стекла исчез. Ксавье ничего не понимал. Он еще раз посмотрел на окно. Ничего не увидел. Никакого движения. Ни одного силуэта. Ничего.