Воспоминания мёртвого пилота
Шрифт:
"Значит, лётчик остался жив", - с облегчением подумал я.
Всё чрезвычайное происшествие заняло не больше двух минут, но оставило на душе тяжёлый след, всколыхнув неприятные воспоминания о собственной катастрофе.
Авария, произошедшая на наших глазах, ничуть не изменила нашего полётного плана. Забрав предназначенный для нас груз, мы отвезли его на авиабазу Монгохто и к вечеру вернулись домой.
Глава 28
Дома нас ждала новость.
Из штаба флота пришёл
– Ты только что прилетел из Монгохто, не могу же я тебя планировать опять в далёкий рейс.
Назвать мой однодневный перелёт, с посадками на двух внебазовых аэродромах, "далёким рейсом" было, по меньшей мере, не корректно. Мы даже не обращались в финансовую часть за командировочной денежной компенсацией в размере двух рублей и шестидесяти копеек.
Но пререкаться с ним было бесполезно. Он всё прекрасно понимал. И я тоже. Я не участвовал в давно отработанной системе подношений и подарков, не ездил с руководством полка на охоты и рыбалки, не просиживал с ними часами в саунах, обсуждая достоинства и недостатки очередной новой телефонистки с узла связи или штабной секретарши. Я не входил в узкий круг "доверенных лиц".
С новостью о зарубежном задании я пришёл на стоянку эскадрильи. Экипаж ждал меня на самолёте. Выпроводив стрелка и борттехника по авиационно-десантному оборудованию, мы закрылись на военный совет в пассажирской гермокабине.
Сперва я разъяснил своим ребятам, о каких командировочных условиях идёт речь. Командование обещало полностью сохранить денежное довольствие на Родине. Покрыть все командировочные расходы, такие как еда, жильё и наземный транспорт в месте пребывания. А также заплатить по пятьдесят американских долларов за каждые сутки пребывания за границей. Получалось, с учётом одного дня пути туда и одного обратно, одна тысяча шестьсот долларов каждому.
– За такие деньги на Родине надо летать шестнадцать месяцев, - сказал я в заключение.
– Предлагаю вам высказать свои соображения по поводу того, как нам откусить этот пирог и не подавиться.
Следуя морским традициям, я предоставил первое слово самому младшему члену экипажа Сергею Коваленко. Правый лётчик сказал:
– Надо сделать подарки всем начальникам, от которых будет зависеть выбор экипажей.
Я принялся перечислять задействованных в принятии решения офицеров, загибая пальцы на руках:
– Значит, по-твоему, мы должны купить подарки: командиру полка, начальнику штаба, замполиту, начальнику связи, главному инженеру и оперу КГБ. А вручать их ты им понесёшь? Нет? Я так и думал. Радист, твоя очередь. Предлагай свой план.
– Предлагаю дождаться, когда полковое руководство выберет экипаж и самолёт для этого полёта, и привести этот самолёт в неисправное состояние, - сказал прапорщик Оноприенко.
– Гениально!
– съязвил борттехник.
– Во-первых, если поймают, то сразу в тюрьму посадят, а во-вторых, просто заберут у нас наш исправный самолёт, а нам всучат поломанный. Чтобы мы не скучали, когда наши "друзья" будут настоящие деньги зарабатывать.
– Правильно. Это, конечно же, не выход. Гена, что ты думаешь, нам следует предпринять?
– спросил я Рыбникова.
– Нет идей.
– Штурман?
Он молча покачал головой.
– Раз у вас нет никаких идей, то сидите, и слушайте короткую лекцию о стратегии шахматных партий. Существуют три основных "кита"
Утро пятницы не принесло нам ничего нового. Перед построением полка, для дачи указаний на рабочий день, мои ребята потупленными взорами ответили на мой вопрошающий взгляд. Отправив техников на самолёт выполнять двухсотчасовые регламентные работы, я подозвал своего правого лётчика Серёжу и попросил его сосредоточить внимание на том, как у счастливцев, которым выпала "великая честь представлять нашу Родину за рубежом", хранится их лётная документация.
В понедельник два свободных от подготовки к выполнению государственного задания экипажа улетели по дальневосточным гарнизонам в двухдневные командировки. Мой экипаж доделывал технический осмотр своего самолёта. Один экипаж был в отпуске, и два экипажа готовились лететь во Вьетнам. Итого шесть. Осталась самая малость, придумать, как убрать двух последних.
После обеда по полку пополз слух о том, что правый лётчик основного экипажа готовящегося к международному полёту, не может найти свою лётную книжку. До вечернего построения личного состава воинской части он обыскал весь штаб, но главного документа, подтверждающего его пилотскую квалификацию, ему обнаружить не удалось.
В семнадцать ноль-ноль построив полк, наш командир произнёс воспитательную речь в духе сороковых годов. Он говорил о главных общечеловеческих заповедях изложенных в моральном кодексе строителей коммунизма, о пилотском братстве, договорился даже до того, что вспомнил лозунг - "сам погибай, а товарища выручай".
Я слушал его и не мог понять, к чему он клонит? Кровь для кого-то сдать нас уговаривает, что ли? Но я был не прав. Полковник попросил нас остаться после построения и обыскать окрестности штаба. Он надеялся найти пропавший документ.
Не имевшие дома срочных дел офицеры и прапорщики, разделив прилегающую местность между эскадрильями, принялись поквадратно прочёсывать каждый метр земли. Через два часа, в сумерках вечера, спустившегося над Приморьем, когда солнце вовсю сияло над столицей нашего государства, а англичане ели свой "лёгкий завтрак", когда американцы ещё не проснулись, а папуасы островов Тонга уже легли спать, скромный техник, из группы обслуживания электрооборудования самолётов, увидел лётную книжку.