Война сердец
Шрифт:
[2] Старинные денежные единицы Испании и её колоний. 1 дублон = 4 эскудо; 1 эскудо = 2 песо; 1 песо = 8 реалов.
====== Глава 5. Два сердца ======
Не узнать его было нельзя, хотя он изменился. Совсем взрослый. Красивый. И больше не похож на дикого зверька. Резкие черты его округлились, став мягче, а кошачий разрез глаз теперь сильно не выделялся.
— Данте, — выдохнула Эстелла. — Почему ты не сказал, что это ты? Ты ведь меня сразу узнал, да? Он кивнул. — Как только заглянул в экипаж. Разве я мог тебя не узнать, я ведь не слепой? Да и ты не сильно изменилась. — О, боже мой, как же я рада тебя видеть! — Может, поспорим, кто рад больше? — Данте улыбнулся. Ласково, чуть застенчиво. Эстелла чувствовала, как её бросает то в жар, то в холод. Щёки девушки покрылись предательским румянцем. Лицо Данте тоже пылало. Эстелла увидела в его бездонных глазах застывшие слёзы. — Я думал, больше никогда тебя не увижу. — Я тоже... — Эстелла всхлипнула, глотая солёные капельки, текущие по лицу и губам. — Шшш... — Данте провёл кончиком пальца по её щеке, нежно, почти не касаясь. — Не надо плакать. Больше не надо, всё позади. — Ты прав. Прости, что я тогда не пришла. Я не смогла, меня не выпускали из дома. — Я понимаю. — Я боялась, что ты обиделся на меня. — Нет, ты ни в чём не виновата. Никто не виноват. Просто так получилось. Данте закусил губы, не зная, как себя вести. За это время он повзрослел, научился общаться с людьми, а не шарахаться от них и огрызаться. Девушки-гаучо оказались на редкость свободными, как в плане самостоятельности и независимости, так и в плане общения с мужчинами. Если бы Данте, за пять лет превратившийся из одинокого диковатого мальчика в загадочного красавца, захотел, он мог бы увести за собой любую девушку. Только он не хотел. Ну не может он никого полюбить, наверное, ему это не дано. Данте убедил в этом сам себя, хотя в сердце и жило воспоминание об Эстелле, как о чём-то далёком и чудесном, о детской сказке, которая никогда не станет явью. И вот он встретил
Данте привёл Эстеллу к реке — тайному месту их детских свиданий. Они расположились на берегу. Данте, сбросив сапоги, подвернул штаны и опустил ноги в тёплую воду. Эстелла, не долго думая, последовала его примеру. После пятилетнего заточения в школе ей до зубовного скрежета хотелось развлекаться.
Эстелла сняла шляпку. Под ней не было никакой причёски — девушка поленилась её делать в дорогу. И теперь тёмные, густые, чуть волнистые волосы, отросшие до талии, хулигански рассыпались по плечам. К слову, для женщины распускать волосы на людях считалось верхом неприличия, но ведь она сейчас с Данте. Кроме него её никто не видит, а ему без разницы. Он едва ли знает что правильно для аристократки, а что нет.
Эстелла тоже, втихаря, рассматривала своего друга. Какой же он очаровательный! Должно быть, девушки от него млеют. Эстелла моментально испытала укол ревности. А вообще Данте стал гораздо спокойнее: не дёргался, не шарахался, не оглядывался по сторонам и больше не напоминал затравленного зверька, обозлённого на весь мир. Значит, у него всё хорошо. Эстелла порадовалась за юношу, но была удивлена и озадачена тем фактом, что Данте ни разу за всё время их прогулки не использовал магию. Сегодня небо было тёмно-василькового цвета. Огромный месяц, похожий на рог буйвола, повис низко-низко над землёй, почти касаясь воды. — Данте, а почему ты не делаешь ничего волшебного? Неужели ты теперь не можешь колдовать? — спросила Эстелла. — Могу, просто не хочу. — Как это? — Эстелла похлопала глазами. — Не хочу, чтобы кто-то знал, что я колдун. — Раньше тебе было всё равно. — Потому что все об этом знали, называли меня чокнутым и шарахались. И мне надо было чем-то защищаться, а кроме магии у меня не было ничего, — в голосе Данте Эстелла услышала нотки глубокой печали. — А что изменилось? — Там, где я живу сейчас, никто не знает. Кроме Клементе, моего брата. И я научился делать элементарные вещи без магии, не растрачивать её по пустякам и не демонстрировать всем подряд. — Ну и зря. Ты же волшебник! Волшебство прекрасно. Это твой дар, а ты хочешь от него избавиться. Зачем? — Только ты так думаешь, — Данте скручивал травинку меж пальцев. — Потому что ты смелая. Ты не побоялась со мной дружить, зная, что я... что я не совсем нормальный. А люди этого боятся. Я тоже раньше думал, что это дар и что это отличает меня от других. Но сейчас я думаю, магия — моё проклятие. А я устал прятаться от людей. Тебе трудно это понять. У тебя была и есть семья. А я обрёл семью недавно и не хочу её потерять. Ты ведь не знаешь что такое одиночество. — Это неправда, — запротестовала Эстелла. — Я знаю. Да, я родилась в доме, где много народа, но я всегда была там чужой. Мама никогда меня не любила, а папа умер рано. А потом они отправили меня в школу, избавились как от ненужной вещи, — с обидой сказала Эстелла. — Я пять лет жила одна в чужом месте, и никто из моей семьи меня не навещал. Только бабушка писала письма. И по-твоему я не одинока? — Мы говорим о разных вещах, Эсте, — вздохнул Данте. — У тебя другая история. Ты просто не нашла взаимопонимания с родственниками. Но если бы им было и правда наплевать на тебя, они бы не отправили тебя в дорогую школу, не стали бы платить за твоё обучение. Они бы вышвырнули тебя на улицу и закрыли дверь перед носом. А разве в школе ты была одна? У тебя не было подруг? — Были. — Вот видишь. Когда ты говоришь, что ты одинока, ты кажешься маленькой эгоистичной девочкой тем, кто знает, что есть подлинное одиночество. Ты не знаешь что это такое — когда у тебя никого нет. Вообще никого. И когда тебе некуда пойти, потому что тебя отовсюду гонят, как будто ты лесное чудище. Я устал от этого. Теперь у меня есть дом и семья, и люди не смотрят на меня, как на зачумлённого. Они меня не боятся, считают своим. Но любое общество опирается на предрассудки, и если кто-то узнает, что я колдун, меня опять будут гнать и тыкать пальцами. А я не хочу больше.
Данте, замолчав, уставился вдаль. Нет, он больше не хочет быть изгоем и сделает всё, чтобы этого не произошло.
— Я понимаю... прости меня, — Эстелла коснулась его руки. От этой невинной ласки сердце Данте, прыгнув в сторону, ударилось о рёбра и судорожно заколотилось. Блаженно прикрыв глаза, он на ощупь поймал руку Эстеллы и тихонько сжал её.
— А чем ты сейчас занимаешься?
— Ловлю диких лошадей и быков. — Раньше ты был против охоты на животных, — усмехнулась Эстелла, вспомнив его детские возмущения по этому поводу. — Я и сейчас против, — возразил Данте. — Я никого не убиваю, не сдираю шкуры и не вырываю перья. У меня даже из оружия только лассо. Я ловлю лошадей и быков на продажу. Живыми. — А я бы хотела стать лекарем, лечить людей или животных. — Вот как? — Данте впервые слышал такие речи из уст женщины. Обычно они все хотят замуж и нарожать кучу детей. Глаза его загорелись. — А почему тебя это удивляет? Ты тоже считаешь, что женщина должна только воспитывать детей и готовить еду? — наморщила носик Эстелла. — Вовсе нет, я так не считаю. Чины [1] тоже умеют охотится, и они умеют и овец пасти, и на лошади ездить, и даже стрелять из лука. А почему же ты не хочешь осуществить свою мечту? — Хочу. Только мне навряд-ли позволят. Скажут, что это глупости. — Но это возможно? — Ага, нужно учиться в университете. Женщин туда тоже берут, но редко. Часто это женщины, у которых нет родителей или которые очень самостоятельные. Бывает, даже вдовы учатся в университете, а вот замужние нет. Мужья им не разрешают. — Чушь! Если бы у меня была жена, я бы ничего ей не запрещал, — Данте встряхнул волосами. Эстелла весело рассмеялась. — Почему ты смеёшься? Я как всегда ляпнул чепуху? — Нет, наоборот. Впервые слышу из уст мужчина такие речи. Они же с пеной у рта кричат, что удел женщины — дом, семья и дети. Но почему? Почему мужчинам можно быть кем-то в этой жизни, а женщинам нет? Я с этим не согласна. — Я тоже. Ты же не уродка какая-нибудь, чтобы тебя замуровывать в четырёх стенах. Ты очень красивая и должна быть свободна. — Я бы хотела учиться, а потом работать, — задумчиво сказала Эстелла. — Это не значит, что я не хочу семью. Хочу, но потом. Точнее, я хочу семью, которая не будет мне навязана. Это будет мой сознательный выбор. Я хочу выйти замуж только по любви, — и покраснела. Боже, о чём она думает? Данте хоть и понимает её с полуслова, но он мужчина. А она разговаривает с ним, как с подружкой. Её же учили в этой треклятой школе: с мужчинами нельзя откровенничать, делиться мыслями, желаниями, чувствами. С ними надо кокетничать и убеждать их в том, какие они умные, чтобы показаться дурочкой. Ведь дурочки очень быстро выходят замуж. Но она не хочет замуж. Да и прикидываться дурой перед Данте тоже не намерена. — Ты так говоришь, будто у тебя есть уже кандидат в мужья, — вырвалось у Данте. — У тебя есть жених? Эстелла не ожидала такого вопроса в лоб. — Эээ... нет... Нет! Я это сказала... теоретически. Наверное, он будет. Со временем. А у тебя, у тебя есть невеста? — Нет, нет у меня невесты, — выдавил Данте, разбрызгивая ногами воду в реке. — Ни за что не поверю, что ты ни с кем не встречался! — дерзко заявила Эстелла и тут же захотела сама себе откусить язык. — Я этого не говорил. Но я никогда не женюсь без любви, — отозвался Данте, нервно кусая губы. — И ты никого не любишь? — А, может, я вообще не способен полюбить? — Данте заглянул Эстелле в глаза. Этот взгляд проникал в душу, выворачивая её наизнанку. — Я тоже думала, что не способна на это. Иногда даже подозревала, что любви не существует. — Читаешь мои мысли? — Нет, говорю про свои. Я сказала, что я так думала. — А что-то изменилось? — Угу, теперь я думаю, что надо встретить определённого человека, того, к кому ты это почувствуешь. Данте усмехнулся. — С каких же пор ты изменила мнение? — С тех самых, с недавних, с... сегодняшнего дня. — Почему?
Эстелла опустила голову. У Данте стучало в висках. Она права. Он тоже был убеждён, что не способен ничего испытывать
Эстелла всегда была особенной для него. Может, это она и есть, та самая, которую он ждал?
Данте не понимал, что это так стучит: его сердце или копыта Алмаза, бегающего поблизости. Взяв Эстеллу за руку, он прижал её пальцы к щеке и блаженно потёрся о них. — Данте... — М? — Перестань... — Почему? — Не знаю... это нехорошо. Ведь мы же друзья. — Ты так думаешь? Думаешь, то, что происходит между нами, — всего лишь дружба? — Да... я не знаю... — Дружба, она другая, — Данте прижал руку Эстеллы к губам. — Но... но... это слишком быстро... я должна подумать... — О чём? — губы Данте скользили по запястью, по ладошке, по пальцам. У Эстеллы ум за разум зашёл. Что с ней? Можно подумать, ей впервые мужчина целует руку. Конечно, не так откровенно, но и не впервые. — Обо всём. Пожалуйста, давай не будем торопиться. — Эсте, чего ты боишься? — Того, что чувствую. — А зачем же этого бояться? — Это что-то слишком сильное. — Я знаю, я тоже это чувствую... Данте расстегнул пуговицы на манжете эстеллиного платья, обнажив её руку до локтя. Поцелуи поднялись выше. Эстелла прикрыв глаза, запустила свободную руку в густые волосы Данте и взлохматила их. Это была именно та ласка, которая безотказно и всегда сводила Данте с ума. Перед глазами у юноши полетели звёзды. Он выгнулся, словно кот, которого чешут за ухом, и уткнулся головой девушке в живот, выпустив её ручку из своей. Эстелла очнулась, когда прекратились поцелуи, и пришла в ужас от своих действий. Когда она отстранилась от Данте, он издал тихий протестующий стон, но девушка, вскочив на ноги, стряхнула с них воду и стала напяливать чулки и ботинки. — Эсте, что случилось? — Что мы делаем? Боже, мы рехнулись! Данте, мне надо идти. — Но почему? — Данте чувствовал себя беспомощным. — Я должна идти. Мы и так целый день были вместе. Мне надо домой. — Мы увидимся ещё? — Не знаю. — Как это «не знаю»? — Мне надо подумать. — Я не понимаю... О чём подумать? О чём тут можно думать? — Пожалуйста, дай мне время. Ни о чём не спрашивай, я сейчас ничего не соображаю. Просто позволь мне уйти, пока мы не натворили глупостей. — Я тебя провожу, — Данте, вытащив ноги из воды, встряхнулся, как мокрый зверёк. — Нет! Ещё светло, я дойду сама. Я не заблужусь. Умоляю, не ходи за мной! И Эстелла рванула прочь. На лице Данте отразилось всё, что он думал об интеллекте своей подруги. Синие глаза потемнели. Какого дьявола? Было так хорошо, а она взяла и всё испортила! Данте в ярости долбанул кулаком по земле. Чтоб ему провалиться, этому идиотскому католическому воспитанию! Комментарий к Глава 5. Два сердца --------------------------------------
[1] Чина — одно из названий женщины-гаучо.
====== Глава 6. Табита ======
Данте метался по округе, принимая десятки разных решений, но так ни одно и не осуществил. Сначала он хотел немедленно вернуться в «Лас Бестиас» и больше никогда не видеться с Эстеллой. После порывался побежать за Эстеллой, влезть к ней в окно и потребовать объяснений. Поостыв, Данте сделал вывод, что он Эстеллу чем-то обидел. Значит, надо пойти к дому алькальда, залезть к Эстелле в окно и попросить прощения. Но что такого ужасного он сделал? Поцеловал ей руку, только и всего. Ведь это она первая начала встрёпывать ему волосы, а что было дальше, он не помнит. Да и они взрослые люди, они дружили с детства. Если это можно назвать дружбой. Нет, нельзя. Эта девушка сводит его с ума, отнимает рассудок. Чего он добьётся, если пойдёт к Эстелле сейчас? Она же просила не ходить за ней, и если он влезет в её окно, она напугается и выгонит его. Они поссорятся, а он этого не хочет. Он хочет прижать её к себе и целовать, целовать бесконечно...
Данте встряхнулся, пытаясь согнать наваждение. Завтра он придумает что делать, а сейчас лучше идти домой. Юноша свистнул, подзывая Алмаза. Конь приблизился. Данте, нежно потрепав его по гриве, вскочил в седло. Дорога до «Лас Бестиас» казалась бесконечной. Сельва сменилась редкими зарослями цекропий [1], с висящими на их ветвях ленивцами, а затем и вовсе степью пампы. Данте виртуозно управлялся с лошадью и считался лучшим из наездников. При этом, попав в среду, о которой он мечтал с детства, он не то, чтобы разочаровался, но пыл его заметно поубавился. Жизнь гаучо — аргентинских ковбоев — была далеко не сахарной. Не вылезая из седла сутками, они отлавливали диких лошадей и быков, перегоняли стада на огромные расстояния. Да и публика «Лас Бестиас» не являлась столь романтической, как Данте себе её представлял. Среди гаучо были и порядочные люди, но были и отбросы. Беглые каторжники, батраки и рабы, контуженные солдаты и дезертиры, разорившиеся торговцы, метисы, мулаты, индейцы, изгнанные из своих поселений — всех не перечесть. И каждый из них носил гордое название «гаучо». Характер и нрав этих людей вызывали у местного населения панический страх. Частенько он был преувеличен, но имело место и противоположное. Одни гаучо убивали млекопитающих и птиц, сдирая с них шкуры и перья, другие совершали набеги на местные эстансии и поместья с целью наживы. Такие люди вызывали в Данте стойкую неприязнь. Но юношу привлекала свобода: формально гаучо не подчинялись никакой власти; они ни от кого не зависели: ни от общества, ни от церкви, ни от вице-королевства. Гаучо умели мастерски объезжать диких лошадей, знали повадки птиц и траектории движения звёзд. Могли по солнцу, ветру, форме облаков и туч предсказать погоду. Бродячие гаучо, перемещаясь с места на место, делали повозки из кожи без единого гвоздя. Это был их транспорт, а порой и единственный дом. Они заселялись на любых землях, свободно пересекая границы. Жизнь Данте в «Лас Бестиас» не была идеальной, но с тем, что он пережил в «Ла Пиранье», она не шла в сравнение. Здесь его никто не шпынял, а в домике Гаспара и Каролины всегда царили мир да любовь. Но настроение Данте омрачали страхи, навеянные его болезненным воображением. Он безумно, до трясучки, боялся разочаровать Гаспара, Каролину или Клементе, сделать то, что им не понравится. Боялся настроить против себя посёлок, боялся остаться в одиночестве, боялся... Много всего. Не перечесть. Поэтому он принял решение — скрывать ото всех и историю Заколдованного дома, и свой магический дар. Последнее ему посоветовал Клементе, увидев однажды, как Данте колдует. Пришёл в восторг и одновременно в ужас и убедил: никому, никому на свете не показывать того, что он умеет. А то его не только выгонят из «Лас Бестиас», но и отдадут под инквизиционный трибунал с обвинением в колдовстве.
С церковью у гаучо были своеобразные отношения. Те, кто придерживались католической веры, посещали воскресную мессу и исповедовались у падре Антонио. Но были среди гаучо и еретики, и язычники, и инаковерующие, не признающие христианских догм. Данте с детства боялся церковников и, взрослея в таком разношёрстном обществе, впитывал всё как губка. У него сформировалось донельзя пространное восприятие религии. Данте категорически не верил в бога, зато верил в языческие приметы и суеверия и надевал на себя индейские и негритянские амулеты, но семейство Гаспара вынуждало его ходить по воскресеньям в церковь. Данте сопротивлялся всей душой, порой до скандала, но страх потерять расположение этих людей был сильнее. В итоге он сдавался и посещал мессы. Это было невыносимо физически и, чем старше становился Данте, тем больше эта ситуация усугублялась. Находясь в церкви, он ощущал в теле жуткую боль, будто у него лопалась кожа, а после мессы падал, как подкошенный. С волос сыпались искры, а из пальцев и из ушей валил дым. Данте плакал, кричал, настолько ему было плохо, и боялся рассказать об этом даже Клементе. А в следующее воскресенье всё повторялось: он опять шёл в церковь, выдерживал службу и убегал с неё бегом.
Гаспару и Каролине, примерным католикам, такое поведение не нравилось. И однажды Данте подслушал, как Каролина говорила, что жалеет о том, что они взяли его к себе — он или сумасшедший, или одержим бесами; наверное, не зря Сильвио так сурово его наказывал. Данте смертельно боялся, что его прогонят из дома, поэтому старался ничем не выдать себя, а ночами плакал в подушку. Религия индейцев и негров такую реакцию у юноши не вызывала. Напротив, ему нравились их танцы и ритуалы, и Каролина только руками всплескивала, глядя как он заворожённо, часами, слушает звуки африканского барабана или тростниковой флейты, почти войдя в транс. Наступила ночь. На небе не было ни звёздочки. Яркий месяц одиноко плыл за всадником, пока тот ехал по пустынной пампе. Наконец, вдали забрезжили огоньки. Потянуло запахом специй и мяса, жаренного на углях. Поравнявшись с табличкой с надписью «Лас Бестиас», Данте заставил Алмаза двигаться шагом. Миновал кабачок «Кентавры» — основное место сбора здешних пьянчужек, и отпустил поводья. Алмаз шёл тихо, а Данте погрузился в думы об Эстелле. Почему же она всё-таки сбежала? Неужто он ей так неприятен? Данте отключился от реальности, поэтому едва успел схватить поводья, когда на дорогу выскочила молодая пайсана [2]. Юбка доходила ей до пят; пышная грудь была скрыта под нанковой [3] блузой, с одетым поверх неё коричневым жилетом. Данте резко дёрнулся, поставив Алмаза на дыбы. — Табита, ты что совсем больная? Куда ты лезешь? — Никуда не лезу! Я тебя звала целых пять минут, а ты и головы не поднял, — нахально заявила Табита. Не мигая, она смотрела на Данте круглыми, светлыми глазами. — И поэтому надо лезть под копыта? — А если ты по-другому не понимаешь! Я так давно тебя жду! Где ты был? — Не твоё дело, — огрызнулся Данте. Он чуть тронул поводья с целью избежать разборки, но наглая девица не сдавалась. Она преградила Алмазу путь, упершись в него грудью. Данте закатил глаза. — Чего ты хочешь? — Тебя. Я соску-у-училась. Хочу, чтоб ты пошёл со мной. Пойдё-ём! — Не пойду. Я устал. И я тебе уже сказал: между нами всё кончено. — Ничего не кончено! — Табита повысила голос так, что люди стали оглядываться. — Может, созовём сюда зрителей? — разозлился Данте. — Пусть полюбуются какая ты дура. Я сто раз объяснял: девка, которая спит со всеми, мне не нужна. — Когда я спала с тобой, ты так не говорил! А теперь ты меня бросаешь, потому что я нравлюсь другим мужчинам! — выкрикнула Табита, резко задрав голову. Соломенная шляпа её свалилась на землю, и под ней оказались светло-рыжие волосы, кудрявые и растрёпанные.