Война сердец

Darina Naar

Сердце колотилось, и Данте не заметил, как добежал до моста, будто долетел на невидимых крыльях. Но по мере того, как шло время, радость сменилась волнением, потом нетерпением и, наконец, отчаяньем. Эстелла не пришла. Сама назначила встречу и не явилась. Шарахаясь по мосту, Данте смотрел на реку, на повозки, проезжающие туда и обратно, но Эстеллы так и не было. Неужели с ней что-то случилось по дороге? Или она забыла? Нет, невозможно. Не смогла сбежать из дома? Тогда для чего присылала записку?

Прождав до трёх часов дня, Данте уныло поплёлся обратно. Возвращаться в «Маску» ему не хотелось, но хотелось завыть. Данте и не заметил, как добрёл до Бульвара Конституции, по центру которого высился белоснежный дом алькальда. Юноша долго крутился возле особняка, сквозь ограду глядя на эстеллины окна. Шторы были задернуты, и никаких признаков жизни в её спальне не обнаруживалось. Спустя время, прохожие стали на Данте коситься. Когда совсем стемнело, Данте ушёл. На глазах его сверкали слёзы — эйфория от ожидания была столь велика, что разочарование оказалось чересчур болезненным. Он шёл вперёд, не разбирая дороги, а Янгус носилась рядом, касаясь крыльями его головы. Данте добрался до улицы «Ла Фортуна», где располагалось сверкающее многочисленными огнями казино «Червонная дама». Через два квартала отсюда начинался пресловутый район Красных фонарей. Туда Данте идти не хотел и уже повернул обратно, как ВДРУГ... налетел на что-то. Или кого-то. — Ой, простите, я вас не видел, — извинился Данте. Поднял голову и оторопел. Перед ним стоял Клементе.

====== Глава 15. Ночной визит ======

Данте смотрел на Клема во все глаза. Уж кого-кого, а увидеть его сейчас он не ожидал.

— Привет, — сказал Клементе. Данте угрюмо кивнул — на него опять нахлынула обида, глубокая, злая, от которой в груди всё горело. Клем — предатель, разболтал всем об Эстелле, а ведь он, Данте, считал того братом. — Ну, так и будешь молчать? — А чего ты хочешь от меня услышать? — пробурчал Данте. — Хочу объяснений. Твой побег из дома всех потряс. Вообще-то так не делается. Взял и молча смылся, даже записки не оставил. Не знал я, что ты такой неблагодарный. Я думал, мы семья. Мы волновались за тебя: и я, и родители. — Да ну? — глаза Данте, недобро сверкнув, потемнели, из сапфиров превратившись в опалы. — А я думал, вы жаждете от меня отделаться. Вот я и доставил вам радость — избавил дом от своего присутствия. — Чего

ты несёшь? Совсем чокнулся, да? — фыркнул Клементе. — Кто тебя гнал? Кто хотел от тебя избавиться? Ты совсем из ума выжил, я гляжу. — А по-твоему то, что мне сказала твоя мать — нормально? Это ли не было желанием отделаться от меня? — А что, что такого она сказала? Ты обиделся, когда она на тебя наорала из-за Пии, и поэтому сбежал? И ты считаешь, что она была не права? За ужином ты вёл себя отвратительно! — Дело не в Пии! И не в ужине! Твоя мать всё это время лгала, что полюбила меня. На самом деле не любила никогда, взяла из жалости. Я для неё обуза и она жалеет, что не оставила меня подыхать в подвале! — гневно сообщил Данте. Клементе оторопело на него уставился. — Чего-то я не понял, — выдавил он после паузы. — Тебе мама это сказала? — А то ты не знаешь! — нервно встряхнул волосами Данте. — Нет, не знаю. Я же тогда ушёл, я не слышал ваш разговор. — И хочешь сказать, тебе никто не сообщил о том, что было дальше? — Нет. На следующий день папа обнаружил твоё исчезновение вместе с Алмазом, Янгус и вещами. Мама орала, они поругались с папой из-за тебя, между прочим, но я решил, что ты ушёл, потому что тебе хотели сосватать Пию. — Сдалась мне эта Пия! — с энтузиазмом выкрикнул Данте, спугнув ворон с соседнего дерева. — Папа искал тебя всюду, даже в лес ездил, — терпеливо продолжил Клем, не реагируя на настроение братца. — Мы все переживали за тебя, не знали, где ты и что с тобой. Хорошо, что я тебя сегодня встретил. Но не могу поверить, неужто мама могла тебе такое сказать? — Не просто могла, а сказала, даже глазом не моргнула. — На эмоциях мы можем многое натворить и наговорить. Зря ты воспринял это всерьёз. — Как раз когда мы себя не контролируем, все наши тайные мысли, чувства, желания оказываются у нас на языке, — Данте смерил Клема печальным взглядом. — Каролина сказала правду: я так и не смог стать частью вашей семьи. Я вам чужой. Я везде чужой. Мне нигде нет места, я всем мешаю, позорю перед соседями, делаю всё не так, как положено. И я не могу быть таким, каким вы хотите меня видеть. Я пытался, пытался стать хорошим, но у меня не получается. Наверное, во мне действительно живёт какое-то чудовище. Так что тётя Каролина права. Всем было бы лучше, если бы тогда, в детстве, Сильвио убил бы меня, — Данте прикрыл глаза, глотая слёзы. — Данте, перестань! Ты ведёшь себя как ребёнок! Не говори глупостей! Кто тебе сказал, что ты плохой? Чего ты мелешь? Это всё было на эмоциях. Мама просто разозлилась, но она тебя любит, мы все тебя любим. Нельзя было так убегать. Ты нас напугал. — Но ведь я это знал, всегда знал, что вы взяли меня из жалости. Просто я не хотел об этом думать, а твоя мать сказала мне правду, вот и всё. — Когда родители решили взять тебя к нам, они и вправду тебя пожалели, и я не вижу ничего дурного в этом. Любовь часто рождается из жалости. Но я полюбил тебя, как брата, не из жалости, а потому что ты этого достоин, чёрт возьми! И ты заменил мне брата, которого я потерял. Ты теперь и есть мой брат. Навсегда. Это уже не изменится. — Ты... ты меня предал... — О чём ты? — наморщил лоб Клементе.

— Ты рассказал родителям о моей любви к Эстелле. Кто тебя просил? Как бы мы с тобой не спорили, и как бы я не был против твоих отношений с девкой из борделя, я никому бы не рассказал об этом даже под пытками. А ты меня предал.

Клементе опустил голову. — Я не предавал, это вышло случайно, — начал объяснять он собственным сапогам. — Но ты тоже был хорош, ты пытался свести меня с Пией. А я рассказал это в отместку! — За ужином это просто была неудачная шутка! Я лишь хотел, чтобы ты обратил на эту девчонку внимание, а она на тебя. Хотел, чтобы вы познакомились и полюбили друг друга. Я хотел тебе помочь! Но я тебя ни к чему не принуждал. Не понравилась — нет, так нет. Ты же растрезвонил всей округе о моей любви к Эстелле! Это моё личное, это никого не касается, я вывернул перед тобой душу, а ты в неё наплевал! — Данте резко повернулся спиной. После того, как он высказал накипевшее, из глаз полились слёзы. — Но я ведь не хотел, — голос Клементе звучал виновато. — Я не знал, что это так важно для тебя, я... — Да, важно. А если бы я всем рассказал о твоей Лус, это было бы для тебя неважно? Клементе вздохнул. — Но ведь ты не брал с меня обещание, что я не должен никому рассказывать. Я не думал, что это такой секрет. Данте сердито дёрнулся. — А я не думал, что у тебя язык как помело. Откуда я мог знать, что с тебя надо брать клятву молчания? Если бы знал, не сказал бы тебе ни словечка. Ты вот уверяешь, что я для тебя брат, а братьев и друзей не предают по умолчанию. Но теперь я это учту. Теперь я знаю, что тебе нельзя доверять. Клементе приблизился и положил руку Данте на плечо. — Данте, может, раз уж мы встретились, мы прекратим эту нелепую ругань? Ну извини меня... Наверное, это и были те слова, которые Данте хотел услышать. Стряхнув слёзы с лица, он кивнул. Клементе, обняв его, похлопал рукой по спине. — Так и будем стоять посреди улицы? — спросил он, глядя на прохожих, что с любопытством вытягивали шеи. — Пойдём отсюда. Куда ты шёл, кстати? — Понятия не имею. — Как это? — Вот так. Просто гулял. А ты? — Ну... — Клементе покраснел. — Можешь не говорить. Я и так знаю, откуда ты шёл. Из «Фламинго». — Угу. — А почему днём? — Ну-у, это долгая история. Я ушёл оттуда как раз перед открытием. — Ясно. Минут пятнадцать приятели, сопровождаемые Янгус, шли молча. Клементе изучал тротуар под ногами. У Данте ещё оставался осадок и обида не ушла полностью, но после извинений Клема, ему стало легче. Слёзы высохли и теперь Данте искоса разглядывал брата. Они не виделись пару недель, но Клем казался ещё угрюмее, чем раньше. Волосы у него были взлохмачены, под глазами пролегли синие круги. — И что ты собираешься сегодня делать? — подал голос Данте. — Вернёшься домой? Или останешься? — Не знаю. — Поздно уже, оставайся на ночь у меня. — А где ты живёшь? — Клементе поднял голову. — В гостинице, в центре. Хорошее местечко. — Вижу, ты не очень-то скучаешь по дому. — А у меня есть дом? — Данте горько усмехнулся. — Нет и никогда не было. — А почему в гостинице? — А я по-твоему должен на улице жить? — огрызнулся Данте. Клем с минуту в упор глядел на Данте, потом покачал головой. — Чего? — не понял тот. — Ты принарядился, я смотрю. Никогда тебя таким не видел. Шёлковая рубашка... Ну надо же! Данте пожал плечами. На самом деле наряжался он исключительно для Эстеллы. Теперь, когда городские перекупщики платили ему за редкомастных лошадей в два раза больше, чем за них же платили латифундисты, он мог позволить себе купить и что-то красивое. Конечно, любой, мало-мальски разбирающийся в моде человек поднял бы его на смех. Штаны из тонкой кожи, заправленные в сапоги, плетёные браслеты на запястьях и кинжал на поясе мало сочетались с шёлковой рубашкой и рединготом, но так Данте чувствовал себя уверенней, чем в рваных обносках, в которых ходил обычно. Да и он хотел произвести впечатление на Эстеллу.

Как отреагировала бы девушка на его наряд, узнать сегодня ему не удалось, зато Клем был поражен, сочтя, что брат одет щегольски.

— Для кого стараешься? — спросил он. — Для своей аристократочки? — Не понимаю, о чём ты, — прикинулся дурачком Данте. — Ну ты ж встречаешься с дочкой алькальда? — Вовсе нет. — То есть вы расстались? — Да, она мне надоела, — выдал Данте. — Зануда редкостная! Не хочу больше об этом говорить, — нет, ни за что больше он не расскажет Клементе про Эстеллу! Кто может гарантировать, что назавтра об этом не узнает весь город? Пусть думает, что они расстались. — Странно. А я решил, это она тебе покупает шёлковые рубашки. — Неправда! — мгновенно взбеленился Данте. — Что, берёшь пример со своей мамаши? Тоже скажешь, что я позарился на чужие деньги? — Я этого не говорил. Просто удивился. Ну если это не она тебя спонсирует, то откуда у тебя деньги? — Оттуда же, откуда и всегда! Я их заработал! Ловлю лошадей и продаю их местным перекупщикам. — Так хорошо платят, что хватает на шёлк? — скептически заметил Клем. — За редкие масти — да. Аристократы запрягают таких лошадей в повозки, кичатся друг перед другом. У них собственные конюшни и там в основном лошади редких мастей. Это показатель статуса. За болтовней они не заметили, как добрались до гостиницы —четырёхэтажного здания с квадратными окнами и вывеской у входа: «Дом гостиничного типа «Маска»». — Вот тут я и живу! — объявил Данте. — Ничего себе! — Клем рот разинул. Но ещё сильнее он был поражен, войдя внутрь. — Есть хочешь? На первом этаже трактир, — сказал Данте. — Не откажусь. — Лучше заказать ужин в комнату, — Данте подошёл к высокому столу в холле, за которым сидел сеньор Нестор, увлечённый чтением газеты. — Пришли наконец-то. — Меня никто не спрашивал, сеньор Нестор? — Нет. — Ко мне брат приехал, может он сегодня переночевать здесь? — Да пускай ночует, мне не жалко, — хозяин заулыбался, оглядев Клементе. Тот, сняв шляпу, улыбнулся в ответ. Спустя полчаса Данте и Клементе, сидя в комнате за низеньким столиком, уплетали ужин, состоящий из поджаренных с луком куропаток, свежих фруктов, ароматных булочек с повидлом и крепкого чая. Клементе не переставал удивляться, разглядывая обстановку. — Да, устроился ты знатно! Мне нравится здесь! Уютно, просторно. Я бы не отказался пожить самостоятельно в таком месте. — Так кто мешает? — фыркнул Данте, запихивая в рот куропаткину ножку. — Уходи из дома, приезжай сюда. Комнат сдается тут — пруд пруди, а сеньор Нестор хороший хозяин. — Родители меня не отпустят, да и не могу я. Всё уж. — Почему это? — Одному тут хорошо, да. Свобода, делай чего хочешь, ходи, куда хочешь. А с семьёй нет. Да и дети потом пойдут, тесновато будет. — Не понял. Причём тут дети? Какие дети? Ты что сбрендил? — Данте постучал себе по виску кулаком. — Через два месяца у меня свадьба, — сообщил Клементе как-то обречённо. Данте чуть не поперхнулся. — К-к-кая свадьба? Это что шутка? — Да нет, я серьёзно. Женюсь я. Хорошо, что тебя встретил. Видишь, удачно приехал. Теперь и ты знаешь. Возвращаться в «Лас Бестиас» ты, видимо, не желаешь. Я бы тоже не захотел, здорово здесь. Но на свадьбу-то приедешь? — А она точно состоится? — Данте не мог прийти в себя от изумления. — Не передумаешь? — Да поздно передумывать. Помолвка уже была. Теперь надо соблюсти срок приличия не меньше двух месяцев между помолвкой и свадьбой. Так в церкви требуют, чтоб слухи всякие не ползали. Мы и так слишком быстро обручились, а сплетники любят языки почесать. Мама настаивала, чтобы мы женились не раньше, чем через полгода после помолвки, а то и через год, но я решил ускорить процесс. Чего ждать-то? Данте сглотнул. — Помолвка... но... но... Я ничего не понимаю. Когда ты успел всё это, Клем? Две недели назад ты и не помышлял о женитьбе. — Вот взял потом и помыслил.

— А кто невеста? Хотя я догадываюсь. Это Лус? Та, из борделя? Поэтому ты приходил туда днём? Но как родители тебе позволили?

Клем вздохнул. — Ошибаешься. С Лус я ходил попрощаться. А женюсь я на Пии Лозано. — Эээ? — кроме нечленораздельного мычания Данте больше ничего не смог выдавить и уронил на пол пустую чашку из-под чая. Она разбилась вдребезги. Клементе пожал плечами. — Не понимаю, почему у тебя такая реакция. Ты же сам хотел свести нас с Пией. Данте похлопал глазами. Вылез из-за стола, прошёлся по комнате, взял с полки другую чашку и, налив чай, сел обратно. — Значит, она тебе понравилась? — Кто? — Ну кто? Пия! В тот раз. Ты же после того ужина обратил на неё внимание? Как это получилось? — Да очень просто. После того, как ты сбежал, мама два дня пошумела, и они с папой пошли в гости к Анхелю Лозано и сосватали нас с Пией. Без нашего ведома. Явились домой и объявили мне, что через три дня помолвка. — И ты согласился? —

Ну-у... родителям не принято перечить, если ты не в курсе. А кто пытается, общество его осуждает. Я, конечно, разозлился, но потом подумал: а что я теряю? С Лус мы всё равно не будем вместе. Родители воспротивятся и жениться на ней мне не позволят. Да и в церкви нас не обвенчают. Такие, как Лус, и по улицам-то могут ходить лишь в определённое время и в определённых местах. Если я останусь с ней, в меня будут тыкать пальцами. А Пия девушка приличная. Данте наморщил нос. — Клем, что с тобой? Ты говоришь не своими словами. Почему тебе так важно чужое мнение? Да какая разница, кто и о чём станет сплетничать? Ты же любишь Лус! Или нет? — напрямую спросил Данте. — Или за это время ты полюбил Пию? — Я люблю Лус, — безразлично сказал Клементе. — Тогда я не понимаю. Я не понимаю такую любовь! Зачем ты женишься на Пии? — Данте в ярости пнул ногой остатки чашки, и они разлетелись по углам. — Как можно жениться на нелюбимой женщине? Ты же загубишь жизнь и себе, и Лус, и Пии. Вы все будете страдать. Зачем? За любовь надо бороться! — Ты же сам меня уговаривал забыть о Лус. — Нет, ты не слышишь меня. Если бы ты разлюбил Лус и полюбил Пию, это меняло бы дело. Но любя одну, жениться на другой... — Есть одно большое НО: Лус меня не любит. По-твоему, что я должен делать? Как я могу бороться за любовь, которой нет? Что бы ты сделал на моём месте: добивался бы той, что не любит, стучался в запертую дверь? Нельзя заставить кого-то себя полюбить. — Я бы остался один, — сказал Данте. — Если твоя любовь к Лус настоящая, то она не умрёт и не уйдёт, что бы ты не делал, и как бы ты не выдавливал её из себя. А если ненастоящая, то её вылечит время. И придёт настоящая, та, единственная, которую полюбишь ты, и которая полюбит тебя. То, что ты хочешь сделать, — безумие. Ведь Пия тоже имеет право на счастье. Не губи её, она ещё встретит его, своё счастье. — Думаю, я ей нравлюсь, — отозвался Клементе. — Похоже, в тот раз она в тебе разочаровалась. Поздравляю, ты добился своего! А я обо всём подумал. Я признался Лус в любви, она сказала, что не любит меня, и я принял решение. И не стану его менять. — Давай-ка спать, — вдруг прервал беседу Данте, взглянув на темноту за окном. — Ночь уже. Мы ещё это обсудим. Утром всегда приходят мысли разумнее, чем вечером. Подушка — лучший советчик. Клементе не протестовал. Данте уступил ему кровать, а сам лёг на софу. Но заснуть так и не смог. Часы пробили полночь, а юноша всё ворочался. Какой безумный день сегодня! Несостоявшееся свидание с Эстеллой, примирение с Клементе и эта неожиданная новость — Клем женится на Пии. Да, он совершает глупость, но как он, Данте, может ему помешать? Связать верёвкой и не пустить в церковь венчаться с Пией? Глупо. И он не имеет на это морального права. Клементе мерно посапывал; Янгус дрыхла, воткнув клюв в спину, но к Данте сон решительно не прилипал, и он вышел на балкон. Задрал голову вверх, рассматривая ночное небо. Да, Эстелла правду говорила, на этом берегу реки звёзды иные: мельче и дальше.

Сейчас небо напоминало кусок чёрного бархата, где некий растяпа-богач рассыпал горсти алмазов.

Данте глянул вниз. Тротуар освещали яркие фонари. Ветер колыхал верхушки деревьев и раздувал волосы на голове. Данте закрыл глаза, подставляя лицо прохладному воздуху. Потом открыл и, метнув взгляд на близлежащее дерево, вздрогнул. На фоне раскидистой кроны вырисовывался чей-то силуэт. Данте пригляделся. Светло-зелёное платье, корсет, тонкие ручки в ажурных митенках, длинные волосы. Девушка! Данте перегнулся через перила по пояс, грозясь навернуться с третьего этажа. Девушка, пройдя чуть вперёд, обняла себя руками — плечи её были обнажены. Свет фонаря упал на её лицо, и Данте чуть не брякнулся с балкона. Это была Эстелла. С лихорадочно бьющимся сердцем Данте вбежал в комнату. Зацепился рукавом за птичью жердь. Янгус проснулась и недовольно запыхтела, но юноша не обратил на это внимания. Что Эстелла здесь делает? Да ещё в тонком платьице на ледяном ветру. Совсем с ума сошла! Данте выругался про себя и, выдвинув ящик комода, нашёл там плащ. Натянул штаны, сапоги, рубашку и редингот и выскочил из комнаты. Ринулся вниз по лестнице, путаясь в собственных ногах. Холл уже опустел, свечи были потушены, входная дверь заперта изнутри. Данте потянул рычажок — щеколда со скрипом открылась. — Тсс-с-с... не скрипи, ты, чтоб тебя! — если бы Данте мог, он бы затопал на щеколду ногами, но тогда разбудил бы весь дом. Сеньор Нестор не запрещал водить гостей днём, главное — не шуметь, но вот к ночным похождениям он был категорично строг и их пресекал. Данте, бесшумно закрыв дверь, бегом кинулся туда, где видел Эстеллу. А вдруг она ему померещилась? Ну что Эстелла будет здесь делать в час ночи? Но девушка оказалась не приведением. Бледно-зелёное платье выглядывало из-за дерева — она стояла, прижимаясь спиной к стволу. — Эсте, — позвал Данте. Она обернулась. Через мгновение они уже сжимали друг друга в объятиях. — Сумасшедшая... — шепнул Данте. — Как ты здесь оказалась? Ты же совсем замёрзла! Эстелла судорожно вцепилась в Данте, боясь, что он вот-вот исчезнет. Юноша набросил ей на плечи плащ, столь широкий, что девушка в нём утонула. — Прости, что я не пришла утром, — всхлипнула Эстелла, тычась носом Данте в шею. — Я не смогла вырваться из дома. Я сваляла дурочку, послала тебе записку, а сама не сумела отвязаться от мамы и сестры. Они теперь повсюду за мной ходят. Не знаю, что им надо. Я сбежала только, когда они легли спать. Пришла сюда и поняла, что не знаю, как тебя вызвать. Я же не могла постучаться и сказать, чтобы меня пустили к тебе. Это же гостиница! Боже, мне так стыдно! Ночью пришла к мужчине в гостиницу... Я... я... просто хотела тебе объяснить, я... Данте вместо слов накрыл губы Эстеллы своими. Тёплый ворсистый плащ на плечах; такой родной ей запах мяты, исходящий от волос Данте; нежные поцелуи — всё это сводило Эстеллу с ума, бросая её в омут невероятных ощущений. Он целовал её медленно, неспешно, жарко. «Вот сегодня, наверное, это и произойдёт», — мелькнула у Эстеллы мысль в голове. Сейчас Данте поведёт её к себе. А она не выпила отвар, как советовала бабушка. А ведь она обещала себе ночью с Данте не встречаться. Хотя глупо сопротивляться неизбежному. Это всё равно произойдёт. Хочет ли она сейчас прижаться к его обнажённой груди, уснуть в его объятиях? Да! Хочет! Она так его любит, и если он её позовёт, она пойдёт. Но Данте не спешил приглашать Эстеллу в свои апартаменты и чувствовал себя неловко. Эстелла пришла к нему сама, замёрзла, конечно, он должен позвать её к себе, согреть, накормить, приласкать и оставить на ночь. Но чёрт возьми! Ну как всё не вовремя! Он не может сейчас позвать Эстеллу наверх. Там же Клементе! А Эстелла ощущала глухое разочарование. Ну почему он медлит? — Девочка моя, ты сильно замёрзла? — виновато спросил Данте, сжимая изящные пальчики Эстеллы в своих. — Нет, я уже согрелась. Спасибо за плащ. — Тогда, если хочешь, пойдём погуляем?

— Погуляем? — Эстелла похлопала ресницами, не веря тому, что слышит. Он не тащит её в кровать? Невероятно! — Ты... ты хочешь погулять?

— Да, дело в том, что ко мне приехал брат, вот прям сегодня, и он остановился у меня, — Данте решил сказать, как есть. — Я не могу тебя сейчас позвать к себе. Понимаешь, только не обижайся... Я не хочу ему говорить, что у нас всё зашло так далеко, и... я не хочу тебя смущать, и... Эстелла вдруг громко рассмеялась, слушая, как Данте сбивчиво пытается ей объяснить, почему не тащит её к себе в кровать. — Почему ты смеешься? — Какой же ты милый! Я никогда таких, как ты, не встречала! Не надо мне ничего объяснять, пойдём гулять! Я и не собиралась подниматься к тебе. За кого ты меня принимаешь? Они бродили по улицам, кутаясь в плащ и прижимаясь друг к другу. Смех, поцелуи, разговоры смешались воедино. Опомнились они, когда чёрный бархат на небе сменился серо-розовым шёлком приближающего рассвета. — О, боже, Данте, мне пора идти! — спохватилась Эстелла. — Надо влезть обратно в комнату, пока все не проснулись. — Но, Эсте, как же ты сама туда залезешь? — За домом есть лестница, ей садовник пользуется. Я её подставлю к балкону и влезу. Не переживай. — Я тебя провожу. — Ни в коем случае! Прислуга встаёт рано. Нас могут увидеть! Они дошли до «Маски» и остановились на углу. Эстелла хотела снять плащ, чтобы вернуть его, но Данте её удержал: — Оставь себе. Пока дойдёшь до дома, ты замёрзнешь. У тебя руки голые. — Да, я не подумала о нормальной одежде. Не до этого было. Надела первое, что попалось под руку. — Безумная. Эсте, я так тебя люблю, так люблю, — Данте целовал девушке ручку, пальчик за пальчиком. — Данте, я... я люблю, люблю тебя, — шепнула Эстелла, заливаясь краской. Она высвободилась из объятий и побежала по дороге. Тёмно-синий плащ, как крылья сказочной птицы, парил за её спиной. Данте, проводив Эстеллу взглядом, вздохнул и побрёл к двери.

Когда Данте вернулся в комнату, Клементе и Янгус уже проснулись. Войдя в дверь, Данте удивился — его птица прыгала по жёрдочке туда-сюда, вопя так, что её наверняка было слышно в соседнем квартале. — Янгус, ты почему так кричишь? — укоризненно шикнул Данте. — Тише, весь дом разбудишь! Янгус перелетела с жёрдочки к Данте на плечо. Орать она перестала, но вела себя беспокойно: тянула юношу за волосы и трясла крыльями. Данте, погладив птицу по грудке, вышел на балкон. Клем в эту минуту любовался на центральную мостовую. — Ты где был? — спросил он не оборачиваясь. — Так, прогулялся тут неподалёку, — уклончиво ответил Данте. — Я проснулся, а тебя нет. Удивился, куда это тебя понесло в такую рань. — Не спалось мне, — Данте уцепился за перила, глядя вдаль, где в розово-золотых отблесках рассвета торчали крыши богатых домов: острые и плоские, белые, красные, серебристо-синие и травянисто-зелёные, увитые плющом, с флюгерами и лепниной. — Красивый вид отсюда, правда? Клем заглянул Данте в лицо. — Ничего особенного. Я предпочитаю вид на пастбища и сельву, чем на богатый квартал и экипажи с расфуфыренными аристократами. О, вижу ты не разделяешь моё мнение, — усмехнулся он. — Ты изменился. Тебя заворожил город, это плохо. Перестань мечтать о невозможном. Таким как мы, никогда туда не попасть. — Я и не думал об этом, — пробурчал Данте покраснев. — Вот и не думай. Это не наш мир, спустись с облаков на землю сам, иначе кто-нибудь столкнёт насильно, а падать очень больно. Кстати, я ждал, когда ты вернёшься. Хотел проститься. Я уезжаю домой. — Уже? — А смысл здесь торчать? С наступлением рассвета на улице появились прохожие — в основном домашняя прислуга: прачки, кухарки, горничные. Одни ходили туда-сюда, ожидая открытия многочисленных лавочек; другие тащили корзины с бельём в прачечную, расположенную в соседнем квартале. Зеленщики и торговцы рыбой, мясники и колбасники, кондитеры и продавцы специй открывали ставни своих заведений.

Толстый аптекарь, похожий на обожравшегося кота, стоя на углу под огромной вывеской: «Аптека «У Сантоса»: травы, медикаменты, средства гигиены», курил трубку и приветствовал всех ленивыми кивками головы.

— Давай хотя бы дождёмся, когда откроется трактир. Надо позавтракать, ехать ведь далеко, — сказал Данте. — Угу, ты мне вчера так и не ответил, приедешь ты на свадьбу или нет? — Ну конечно приеду, — вздохнул Данте. — Послушай, Клем, я не собираюсь тебя отговаривать или убеждать в чём-либо, это твоя жизнь, но... — Вот давай и обойдёмся безо всяких «но», — перебил Клементе. — Уговаривать меня не надо, я принял решение, и я не из тех, кто отказывается от своих слов. Я женюсь на Пии и точка. Свадьба уже назначена. Надеюсь, ты больше не исчезнешь и мне не придётся искать тебя по всему вице-королевству. — Не исчезну, — уверил Данте. — Я ещё хотел сказать, точнее попросить... — О чём? — Не говори своим родителям, что видел меня. Не говори им, где я, и не давай никому мой адрес. Прошу тебя. — Но почему? Ведь они волнуются! — Я не хочу их видеть. По крайней мере сейчас. — Значит, ты так и не простил маму? — Не важно, — Данте встряхнулся, как мокрый зверёк. — Просто не говори им и всё. Или они сюда явятся, начнут меня поучать. Да ещё твоя мать со своей церковью, — Данте запнулся. — Я приеду сам к тебе на свадьбу. — Хорошо, я не скажу, — согласился Клем, — но это будет сложно. Врать я не умею, особенно родителям, но я постараюсь. Не хочу, чтоб ты опять говорил, что я предатель. Позавтракав, Данте и Клементе попрощались крепким рукопожатием. Данте провожал брата взглядом, пока тот, сидя верхом на рыжей кобыле, не скрылся за углом. Данте вернулся к себе и устало прилёг на софу. Закрыв глаза, улыбнулся, всё ощущая на губах поцелуи Эстеллы. Ах, если бы сегодня ночью она опять к нему пришла! Он бы её не отпустил, целовал бы, ласкал всю ночь, до утра.