Возвращение
Шрифт:
И ушла к сыну.
Михайла еще на много вопросов отвечал, но подозревать его никто не подозревал. А вот сам он думал. Серьезно и неприятно ворочались мысли, словно шершавые камни…
Фёдору эта мысль с поездкой пришла в голову просто так. В одну минуту.
Никто не успел бы упредить убийцу. Никто не предугадал бы.
Значит, его ждали?
Или за ним следили?
И кому это нужно? Если так подумать, Фёдор – он же бесполезен и безобиден. Или его просто хотят убрать, потому что начались разговоры о свадьбе?
Кому-то не
Кому-то не нужен женатый наследник царя?
Кому-то нужна Устинья?
Последний вариант Михайла тоже рассматривал. Но пока вроде официального сватовства не было. Так что…
Нет, вряд ли это из-за Усти. А вот остальное…
Ладно, поживем – пожуем. А там и сыты будем.
Больная голова – это и плохое настроение. А когда на все это наслаиваются еще и важные гости…
Вот он, боярин Раенский, въезжает во двор, ровно сам царь. Свита у него вся в золоте, вся на рыжих конях, в масть подобранных, сам боярин тоже в богатой шубе, золотом расшитой. Умен Платон Митрофанович, да есть у него одна слабость. Любит он все яркое, броское, вызолоченное, расшитое…
Любит!
Хоть и посмеиваются над ним за такие склонности, а помалкивают. Боярин еще и злопамятен и спустя двадцать лет тебе обиду припомнит.
Алексей Иванович боярина встретил честь по чести. Проявил уважение, даже поклонился. Хоть и бояре они оба, вровень, а все ж… надобно.
– Добро пожаловать, гость дорогой. Откушай, чего бог послал…
– А и откушаю, – согласился боярин. – Подобру ли, поздорову?
– Благодарствую, боярин. Вроде тихо все…
– Как жена? Как дочери?
– Эм-м-м-м, – замялся Алексей Иванович, который начал понимать, куда дело идет. И вывернулся. – Я сейчас стол прикажу накрыть, да пусть посидят с нами, когда не против ты, боярин.
Платон Митрофанович расплылся в улыбке, подтверждая предположения хозяина.
– Рад буду, Алексей Иванович. Ну, веди, показывай цветы твои необыкновенные. Чай, наши-то боярышни краше заморских. Бывал я в той Франконии, так не поверишь, на врага без страха ходил, а там с визгом позорным бежал.
– Не поверю, боярин. Что ж такое случилось?
– Так принято у них прически на головах наворачивать. Такие, вроде башен. И мукой их посыпают для красоты. Надобно, чтобы волосы белые были.
– Как у старух, что ли?
– А у них мода такая. Но это-то что! Начал я с одной дамой там любезничать, хороша, чертовка. А у нее из прически мышь выглядывает!
– Ох, мама родная!
– Я так с визгом и отскочил. Думаю, кто ее знает, что еще и откуда вылезет! А потом-то мне как есть объяснили. В баню они не ходят, тело тряпками уксусными протирают, а голову и вообще не моют. Только спицей особой чешут, когда сильно засвербит. Вот в прическах мыши и заводятся.
– Дикие люди!
– Как есть дикие! То ли дело наши красавицы! И румяны, и полнотелы, и мыши из них не выбегают…
– И то верно, боярин.
– Платоном зови, чего нам
– Да и ровесники мы… меня Лексеем обычно кликали.
Бояре переглянулись.
Платон Митрофанович давал понять, что пришел как друг. Алексей Иванович это понял и тоже сделал шаг вперед.
А вот и обеденная зала. И три красавицы… ох, а ведь и правда – красавицы! Глаз не отвести!
– И таких-то царевен ты, боярин, у себя прячешь? Да в том же Лемберге к ним бы короли сватались! Дрались бы за право ручку поцеловать! Королевны! Лебеди, жар-птицы сказочные!
Боярин Заболоцкий с приязнью поглядел на жену.
Хорошо хоть успела. И переодеться, и наряды нашла, и улыбается вот… а ведь и правда – хороша! Глаза у нее ясные, серые, почти голубые. Светлые-светлые. И лицо совсем молодое, и фигура статная, почти девичья. Отвык он от супруги-то!
Пригляделся, привык. Она то с одними хлопотами, то с другими, а ведь красавица! До сей поры красавица, куда там дворовым девкам! Статная, с улыбкой Платону Митрофановичу кубок подает, как по обычаю следует.
– Откушай, боярин.
Боярин глоток сделал – и все выпил.
– Ох и мудра ж у тебя супруга, Лексей Иваныч.
– За то и выбрал, Платон Митрофаныч, за то и люблю ее…
И на супругу поглядеть. Мол, что такое-то?
Супруга покраснела, а мужу на ухо и шепчет:
– Положено вина наливать, так я не стала. Вам еще о важных делах говорить, я кваску плеснула.
Умничка.
Платон Митрофанович сидел за столом и боярышень разглядывал. Ну, какая тут Федьке полюбилась? Говорил, старшая. Устинья.
Вот сидит, по левую руку от отца.
Младшая рядом с ней. И сразу видно, кто тут умнее.
Старшая смотрит спокойно, голову держит ровно, молчит, правда, но видно, это не от застенчивости или глупости. Просто молчит. Не желает привлекать к себе лишнего внимания, вот и все.
А младшая уже и ложку уронила, и кусок рыбы, и гречкой обсыпалась, ойкнула, покраснела, получила злобный взгляд от отца, замерла, ровно статуй грекский…
И если их сравнивать, младшая как половинка старшей. Вдвое хуже. Когда б Платону выбирать, он бы тоже старшую предпочел. А вот для племянника…
Тут и не знаешь, что лучше, что хуже.
Фёдор сам ума невеликого, а вот какая жена ему нужна? Когда она умная будет да хваткая, потерпит ли она царицу Любаву? А то ведь будет Феденька как меж двух берез болтаться, одна в одну сторону тянет, вторая в другую. Умные бабы – они такие, не всегда промеж собой договорятся.
Вторая девка – та попроще. Ею управлять легко будет, она будет в тереме сидеть да и лишнего слова не вымолвит. Но Фёдору нравится не она. Да она и похуже.
Платон Митрофанович, как настоящий мужчина, таких мелочей, как цвет волос-глаз, платья-украшения-подвески-кольца, не разбирал, потому и вывод делал обобщенный. Старшая краше. Младшая так себе. Фёдор просил поговорить о старшей.