Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6

Волков Тим

— Слушай, — сказал он, его голос стал тише, как будто он боялся, что кто-то подслушает. — Двое из этих Юто Хаяси умерли. Один — десять лет назад, автокатастрофа. Другой — пять лет назад, рак. Ещё двое — старики, одному за восемьдесят, другому семьдесят пять, оба на пенсии, один в доме престарелых. Пятый… он жив, но, Кенджи, он весит двести двадцать килограммов, работает бухгалтером и никогда не держал ножа, кроме как для масла. Ни шрамов, ни кулинарии, ни больниц. Мы проверили его фото — это не твой парень.

Я замер, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Мой разум, привыкший находить ответы, споткнулся, как машина, у которой вырвали провод.

Я видел Юто — его худую фигуру, его шрамы, его нож, его глаза, полные грусти. Я пробовал его фрукты, чувствовал вкус, который перевернул мой мир. Он был реален, чёрт возьми. Но слова Ичиро били, как молот, разбивая эту реальность.

— Это невозможно, — сказал я, мой голос стал ниже, почти рычанием. — Я говорил с ним, Ичиро. Он стоял у окна, нарезал манго, киви, яблоко. Он рассказал мне о балансе, о диссонансе мира. Он… он был здесь. Проверь ещё раз. Больничные записи, камеры, что угодно. Он не мог просто исчезнуть.

Ичиро замолчал, и эта пауза была хуже любого ответа. Когда он заговорил, его голос был таким тихим, что я едва его слышал, и в нём была нотка, которой я никогда не слышал — неуверенность, почти страх.

— Кенджи, — сказал он, — мы проверили всё. Волк даже залез в систему больницы — нелегально, между прочим. Нет никакого Юто Хаяси. Ни в записях, ни на камерах, ни в списках пациентов. Никто с таким описанием не лежал в твоём крыле. Я… я не знаю, как это сказать, но… его нет. Такого человека, как ты описал, просто не существует.

Мой мир пошатнулся. Я смотрел на телефон, чувствуя, как сердце колотится, как будто пытается вырваться из груди. Юто был реален. Я помнил его голос, его слова о саду, его грусть. Я чувствовал вкус его фруктов, чёрт возьми, я держал их в руках. Но Ичиро, человек, которому я доверял больше, чем себе, говорил, что Юто — мираж. Моя рука задрожала, и я стиснул зубы, пытаясь удержать панику, которая подбиралась к горлу.

— Ты ошибаешься, — сказал я, но мой голос был слабее, чем я хотел. — Он был здесь. Я не сумасшедший, Ичиро. Проверь ещё раз. Найди его.

Ичиро вздохнул, и я услышал, как он откидывается в кресле, будто сдаётся.

— Я сделаю, что смогу, — сказал он. — Но, Кенджи… будь осторожен. Если этот парень реален, он скрывается так, что даже Волк не может его найти. А если… — он замялся, и его пауза была как нож, — если его нет, то тебе нужно поговорить с врачом. Не со мной.

Я открыл рот, чтобы возразить, но он быстро добавил:

— Мне нужно идти. Я позвоню, если что-то найду. Отдыхай, Кенджи. Пожалуйста.

Линия оборвалась, и я остался один, с телефоном в руке, который казался тяжёлым, как камень. Токио сверкал за окном, его небоскрёбы дразнили меня жизнью, но палата вдруг стала теснее, стены — ближе, а тишина — громче. Я смотрел на корзину фруктов, на манго, киви, яблоко, которые Юто превратил в чудо, и чувствовал, как сомнение, холодное и липкое, ползёт по спине. Я помнил его — каждый жест, каждое слово. Но что, если Ичиро прав? Что, если Юто — не человек, а призрак, порождённый моим уставшим разумом? Или хуже — что, если он реален, но кто-то стёр его из мира, как будто он никогда не существовал? Я сжал кулаки, игнорируя боль в руке, и почувствовал, как тьма, которую я думал победил в «Жемчужине», возвращается, чтобы забрать меня.

Глава 7

Я вернулся в свой пентхаус в Минато, выписавшись из больницы по собственной просьбе, несмотря на ворчание врачей. Левая рука, всё ещё в лёгкой

повязке, горела от ожогов, рёбра ныли при каждом вдохе, но физическая боль была мелочью по сравнению с тенью, что легла на мой разум.

Победа над шайкой Кавамуры в «Жемчужине» спасла «Спрут», но оставила шрамы — не только на коже, но и в душе, где засел Юто Хаяси. Этот худощавый парень с шрамами на руках и даром превращать фрукты в симфонию вкуса был как призрак, которого никто не мог найти. Ичиро обшарил базы данных — Юто не существовало. Доктор Сакамото намекнул, что выписки не было. Медсестра утверждала обратное. Реальность трещала по швам, но я знал: Юто был реален. Я помнил его голос, его грусть, и вкус манго, киви и яблока, сбалансированный до совершенства.

Пентхаус встретил меня тишиной, нарушаемой лишь гулом Токио за панорамными окнами. Чёрный мрамор пола отражал огни небоскрёбов, кожаный диван пах роскошью, а бар с бутылкой «Макаллана» 18-летней выдержки манил. Но я не притронулся к виски.

Я сидел в кресле у окна, глядя на залив, где корабли мерцали, как звёзды. Мои мысли кружились вокруг Юто — его слов о диссонансе мира, его ножа, его глаз, полных тоски. Я видел его шеф-поваром «Баланса», ресторана, где простые ингредиенты станут искусством, но теперь эта мечта казалась миражом.

Я потёр виски, чувствуя, как усталость и сомнения грызут меня изнутри. Что, если Ичиро прав? Что, если Юто — галлюцинация, рождённая болью и стрессом? Я что, схожу с ума? Нет, точно нет!

Дверной звонок вырвал меня из дум. Я встал, морщась от боли в рёбрах, и открыл дверь. На пороге стояла Наоми, её короткие волосы были слегка растрепаны, а тёмные глаза смотрели с привычной смесью заботы и насмешки. В руках она держала бумажный пакет из кафе, пахнущий роллом с угрём и кофе.

— Ты выглядишь, как будто тебя переехал грузовик, — сказала она, входя без приглашения. — Думала, будешь праздновать возвращение домой, а ты сидишь, как монах в трансе. Что стряслось, Кенджи?

Я усмехнулся, но улыбка вышла вымученной. Наоми поставила пакет на кухонный остров, её движения были лёгкими, но взгляд — цепким, как у сыщика. Она знала меня слишком хорошо, и я понимал, что скрыть правду не получится. Я вернулся в кресло, кивком пригласив её сесть на диван напротив.

— Просто… думаю, — сказал я, мой голос был хриплым, усталым. — Много всего навалилось.

Наоми прищурилась, скрестив руки. Она скинула лёгкую куртку, под которой была чёрная водолазка, и села, не сводя с меня глаз.

— Не заливай, — сказала она, её тон был мягким, но настойчивым. — Я тебя знаю. Ты не просто «думаешь». Ты грустишь, и это не из-за рёбер или «Жемчужины». Это тот парень, да? Юто Хаяси?

Я напрягся, мои пальцы сжали подлокотники кресла. Не хотел говорить о Юто — не потому, что не доверял Наоми, а потому, что боялся, что её слова подтвердят мои худшие страхи. Но её взгляд был как прожектор, и я знал, что она не отступит.

— Да, — сказал я наконец, мой голос стал тише. — Юто. Я не могу выкинуть его из головы. Он был реален, Наоми. Я видел его, говорил с ним. Он нарезал фрукты так, что… чёрт, это было как магия. Он говорил о балансе, о диссонансе мира. Очень правильные слова, между прочим, говорил. Я хотел сделать его шеф-поваром, создать ресторан, где он мог бы творить… Много всяких планов было. Но теперь его нет. Ичиро говорит, что такого человека вовсе не существует. Врач намекает, что выписки не было. А я… я знаю, что не сошёл с ума.