Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6
Шрифт:
— Я верну тебе деньги, — резко сказал Акира. — Всё. До йены. Просто… просто оставь меня в покое. Я не могу так больше. Мне снится, как я режу рыбу и она шепчет голосом Юто. Я не повар, я… я стал чёртовым крысой.
Он дёрнулся было за карманом, но Кобаяси поднял руку.
— Не надо. Это не про деньги. — Он усмехнулся, но глаза оставались безжизненными. — Это про слово. Про страх. Ты был инструментом. Ты — актив. А теперь хочешь уйти? Просто так?
Из темноты позади него послышалось рычание. Глухое, хриплое, как будто сама ночь
— Тебе надо кое-что понять, Акира, — сказал Кобаяси. — Из моей игры не выходят. Никогда.
Из тени вышла собака. Огромная, чёрная, с блестящей шерстью и глазами цвета пепла. Она приближалась медленно, как будто знала, что торопиться некуда.
Акира сделал шаг назад. Потом ещё. Сердце грохотало в ушах. Он помнил, как Мика гладила уличных кошек и говорила, что животные чувствуют, кто добрый. Эта собака смотрела на него так, будто знала всё: и про пересоленный соус, и про подгоревшую рыбу, и про конверт, вжатый в руки.
— Кабояси… — начал он. — Не надо…
Но Кобаяси уже смотрел мимо него, в пустоту.
— Покажи ему, что значит нарушить сделку.
Пёс прыгнул.
Акира успел закрыться рукой, но клыки впились в плечо. Он закричал, упал, боль обожгла тело, будто в вену влили расплавленное стекло. Он пытался отбиться, пнул собаку коленом — она отпрянула, но сразу снова бросилась, лапы ударили по груди, когти рванули ткань. Он катился по мокрому асфальту, кричал, а рядом кто-то смеялся — или это был просто ветер?
— Достаточно! — наконец скомандовал Кобаяси.
Пёс остановился, дыхание вырывалось из его пасти паром. Он стоял над Акирой, как хищник над падалью, но глаза были спокойные. Почти человеческие.
Кобаяси подошёл, склонился. Его лицо оказалось рядом.
— Ты сам выбрал это, — сказал он. — Не путай раскаяние с отвагой. Ты теперь в долгу не у меня. У игры.
Он развернулся и исчез в темноте. Собака последовала за ним, её когти стучали по бетону.
Акира остался лежать. Дождь лил прямо в глаза, смешиваясь с кровью, текущей по лицу и шее. Он зажмурился, пытаясь не завыть. Боль пульсировала в теле, но ещё сильнее билось чувство — не страха, а поражения. Неужели он думал, что сможет просто выйти? Вернуть деньги, попросить прощения — и всё исчезнет?
Он поднялся с трудом. Куртка была рваная, под ней рубашка промокла и прилипла к коже. Левая рука не слушалась, плечо ныло, и с каждой каплей дождя кровь будто становилась гуще.
Он шёл по переулку, шатаясь, как пьяный. Где-то далеко звучал смех из бара, хлопали двери. Токио жил своей жизнью. А он — нет. Он стал другим. Повар, который хотел спасти сестру, теперь спасал сам себя.
Акира остановился, посмотрел в небо. Ни одной звезды. Только серость. Он не знал, что будет завтра. Он не знал, как посмотреть в глаза Юто. Но теперь он точно знал одно:
Никто не выходит просто так.
Тёмный седан, чёрный как нефть, скользил по мокрым улицам Токио.
Кобаяси сидел на заднем сиденье, скрестив ногу на ногу. Его пальцы играли с кольцом на мизинце — тонкое, золотое, без камней. В другом углу сидел помощник Рю. Он покашливал, теребил воротник и косился на босса, как будто ждал одобрения за каждое слово.
— Он может нас сдать, — проговорил Рю наконец. Голос у него был тонкий, царапающий. — Акира. Видел, как он сегодня смотрел? У него в глазах не было страха. Только вина. А такие люди — самые опасные. Сначала ломаются, потом бегут к тем, кто умеет слушать.
Кобаяси не сразу ответил. Он продолжал смотреть в окно, как будто в каплях на стекле видел что-то важное. Его лицо оставалось спокойным, почти отстранённым. Машина скользила мимо стальных зданий, рекламных экранов и людей с зонтами, похожих на жуков под дождём.
— Не сдаст, — сказал он наконец, мягко, почти ласково.
— Почему ты так уверен? — Рю нервно провёл рукой по волосам. — Он готов был отдать деньги. Говорил, что не хочет. У него вон и совесть, и сестра… эти люди — они всегда хотят быть «лучше». Если он заговорит — «Жемчужина» нас сожжёт. А «Спрут» не станет нас прикрывать, если всё всплывёт.
Кобаяси медленно повернул голову. Его улыбка была лёгкой, почти дружелюбной. Почти.
— Потому что он из тех, кто думает, что всё ещё может спасти мир, если сам горит. Он считает, что если страдает сам, но защищает сестру — он герой. — Он щёлкнул пальцами. — Но настоящие герои не срываются в переулках, истекая кровью.
Рю сжал губы, но не перебил. Он знал: если Кобаяси начал говорить, лучше молчать и слушать. Тем более когда его улыбка становилась такой — тёплой, но не касающейся глаз.
— К тому же, — продолжил Кобаяси, — он говорил, у него есть сестра? Как там её зовут? Мика?
Рю кивнул, быстро.
— Да. Девчонка лет пятнадцати. Больная, вроде лёгкие. У неё аппарат — кислородный баллон. Я навёл справки.
— Прекрасно, — кивнул Кобаяси. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и выдохнул. — Самое время навестить её.
Он сказал это так спокойно, как будто речь шла о визите к партнёру по бизнесу. Без угрозы. Без ярости. Только обыденность.
Рю замер. Его глаза забегали, лицо вытянулось.
— Б-босс… ты уверен? Это… слишком, может быть. Девчонка больна. Это вызовет шум. Акира…
Кобаяси открыл глаза. Взгляд — спокойный, ровный, но в глубине зрачков — осколки льда.
— Если он заговорит, мы не просто теряем позицию. Мы теряем всё. «Курама Фудс» вымоет руки. «Спрут» похоронит нас. Поэтому… — он снова улыбнулся. — Лучше, если Акира будет помнить, почему он изначально взял конверт.