Я - душа Станислаф!
Шрифт:
Правда, чуть припоздавший комбат Гайдук, подбежав на КПП и заглянув в кузов, рассвирепел враз: ух, и досталось же от него водителю «Урала». …Не доглядел, виноват, дескать, уже приводим транспорт в надлежащее моменту состояние – не стал комбат и в этот раз юлить перед полковым командованием, появившимся через несколько минут. А Валерке, пожав крепко руку, сказал: «Прощай, танкист, и знай: ты боец со всеми и за всех. Этому нигде не научат, если таким не родился. Таким я тебя и запомню!»
Дембеля еще какое-то время, тогда, потоптались с командованием на гранитной брусчатке у штаба полка, заодно, выкурив, кто курил, по сигарете
Да, так все и было сорок пять лет тому назад. И таким, несломленным бунтарем, запомнился Михаилу его земляк, с которым – а еще с Пашей Пилипенко, – они, встретившись, и познакомившись на призывном пункте в Донецке 2 ноября 1971 года, расстались лишь через два года и десять дней у дома Валерки, куда их доставило такси. От радости, что наконец-то дома, он забыл в такси гитару, купленную, отчасти, и на Мишкины деньги. «Волгу» завернули назад, и Пашка занес инструмент в коричневом чехле с надписью: «Кенигсбрюк» в квартиру на первом этаже. А там – радость кричала и всхлипывала. Потом – на улицу Колхозную, где жил Михаил, и к Паше – на Стаханова.
После встречались, чуть ли не каждый день, в основном у Михаила дома. Выпивали – вспоминали, вспоминали – снова выпивали, хорошо и вкусно закусывая – солдатское овощное рагу с костлявой рыбой нагнало неуемный аппетит.
То ли так совпало, то ли родители Михаила придержали секрет выигрыша автомобиля ЗАЗ «Запорожец» до его возвращения, но погоняли и покуролесили они с Валеркой на голубенькой машинке-то здорово. Дождавшейся Михаила с армии Валентине, он сердцем не изменял, а телом – у Валерки столько девчонок было, свободных и грудастых, что грех было его молодому, здоровому и еще не женатому другу не поддаться искушению: быть ими желанным и обласканным. Где только они с Валеркой девчонок и молодых женщин, желая, не ласкали – Михаилу и через сорок пять лет легче было вспомнить, кто ему в этом отказал. Но недолго так было. Валентина торопила – женись, он обещал ей это и уже любил душой ее душу. А женившись, лишь через официальную роспись в Доме бракосочетания, пришел ему вскоре и вызов из Нижневартовска на работу. Тогда мобильной связи еще не было, сообщить Валерке о своем отъезде Михаилу не удалось – об этом и думать-то некогда было, вот и умчался, не попрощавшись, в сибирские морозы. Поначалу на новом месте ему было не до писем, а дальше – как обычно это бывает: потом, потом и никогда!.. Ничего – вот приедет, и Михаил извиниться перед ним. По крайней мере, он о нем не забывал.
Так, последовательно – по мере важности, размышляя о своих детях, о земляке-сослуживце по ГСВГ, бригадир артели Михаил Дмитриевич Чегазов подошел, по влажному снежку, к конторе. Раз-другой грохнул ножищами о половицы крыльца, да его, широкого и в разбросе ног, когда идет, заметили издалека.
– Митричь, Митричь, погодь! – позвал сиплый голос из-за спины.
Бригадир не успел и шеи повернуть, а рябой Матвей, по прозвищу Зырик, уже дышал на него луком.
– Пойдем, Митричь, к мужикам, …шо расскажу, шо расскажу!.. – вроде, как хвастались его еще сонные глаза, но выбритое до порезов лицо – озабочено.
Мужики артели, семеро – Михаил глазками-то, светлыми и пытливыми, сразу же посчитал, сколько вышли на работу, – видом своим тоже подзывали. Пока пожимали руки, Матвей, распахнув
– Вот, Митричь, вот!.. Смотри, – и задрал до подбородка низ вязаного свитера.
Марлевая повязка, с почтовый конверт, с просочившейся на ней кровью была прикреплена к телу полосками лейкопластыря выше уровня сердца.
– Это кто тебя?.. – насторожился Михаил: только поножовщины не хватало!
Мужики в один голос загомонили – давай, расскажи, расскажи еще раз. Матвей, застегнув полушубок, ответил, и виновато, и обижено:
– Волки!
– Мать твою!.. – у Михаила отлегло от сердца – Ты что, на территории Лиса капканы расставил?
– Ну, я это…
– Что – это?! – перекривил Матвея бригадир, и его нижняя челюсть подалась вперед угрожающе.
Это когда-то он мог пропустить мимо ушей все, что не касалось его лично и семьи, да годы – кони, а они стареют и болеют: сердечко его все чаще пошаливало, а отношение к людям менялось, не зависимо от характера и привычек.
– Бреши дальше, – сказал он, глядя на часы и прислушиваясь: не кольнуло ли под лопаткой, – у тебя пять минут.
Одна за другой щелкнули и зажглись зажигалки, Михаил – все еще прислушиваясь к себе, – тоже полез в карман за сигаретами, а Матвей, собравшись с духом (от вчерашней встречи с волками) и распотрошенными от пережитого мыслями засипел:
– Значится …у меня дела были там… Со стороны тайги, недалече от берега. Зашел я, значит, следов стаи Лиса нету. Не видно … там, куда мне надо было…
– Ну, хватит ерунду пороть, – подал голос угрюмый и, обычно, не разговорчивый Налим, – капканы у нас там поставлены, на соболя. Прибалт хорошие деньги за мех дает.
– А это еще, кто такой? – поинтересовался Михаил. – Ладно, потом скажешь.
– …Я же и калякаю, что пошел проверять капканы, – выкрутился Матвей, – следов Лиса и его серых архаровцев не зырил…
– А увидел бы, так только след от одного, потому что по нему, одному, Лис водит стаю! – не удержался, чтобы не перебить Матвея, Игореша Костромин, добавив ту же: - Уточняю – это важно!
Крепенький паренек лет двадцати с мамиными, явно, глазами, напоровшись своим уточнением на неодобрительные взгляды старших, натянул на голову, поглубже, лохматую шапку и поднял руки к верху – все, все, все!.. Да не тут-то было: Матвей оскорбился, и матерно и, в свою очередь, оскорбительно облаял Игорешу.
Михаил же хотел узнать, что случилось на таежном берегу озера, и одернул обоих: Игореше сказал, чтоб не встревал, куда та собака, что на его голове лохматится, свой … нос не совала, а Матвею, как старший, заметил – скоро яйца поседеют, да нужно жопой думать, чтобы одному сунуться к Лису. И поторопил: продолжай…
…На холме, где молния дуб или осину спалила – вы ведаете, где это, зырю кого-то на коленях. Весь в черном. Монах – думаю, – молится. И чепец на балде его тоже черный. …Старовер какой – не иначе. А че?! Мож, кони кто двинул из таких, мож, согрешил с кем-то из ихних – видел я их. От бабы – одно: харя в платке.
…Снег-то с холмика стаял и сполз. Вот я и стал подниматься по нему, чтоб не обходить и зырнуть, кто таков? Зырю – стоит на коленях, вроде бы, метров пять до него, и слышу – муркает что-то. Голос – не голос, что-то такое… Непонятка, короче, звуковая! И не бубнит, слышу, и бубен слышу. Я – ближе, мыслю: сейчас рукой до него дотянусь, а он и обсерется.