Я живу в этом теле !

Никитин Юрий Александрович

Лицо опалило жаром, кожу защипало, словно кололи множеством мелких иголочек. Это кровь из внутренних органов прихлынула на периферию, к щекам, потому и ощущение жара. Вообще-то тридцать шесть и шесть это температура внутренностей, на поверхности совсем невелика. Здесь равна температуре воздуха, а это где-то около двадцати...

Какого черта я морочил себе голову своим инопланетным происхождением, воображал гостем из далекого будущего, из параллельного мира, когда истина на поверхности?

Из зеркало смотрело мое и не мое лицо. В глазах отражения что-то мелькнуло. Почудилось, что сказало настолько трезво, что

мурашки побежали по коже: потому и морочил! Потому что от такой истины рехнуться можно. Потому что не хотел даже смотреть в ту сторону. А уж на самую истину страшно посмотреть прямо, не отрывая взгляда.

А какая она, истина? В этом случае можно даже не бояться с прописной буквы - Истина?

– Перестань искать, - сказал я зеркалу как можно более твердым голосом, - перестань искать за облаками... Положим, только предположим! что произошло куда более страшное. Самое страшное, что могло случиться. Я и есть я, который родился на Земле двадцать девять лет тому. Родился в этом теле... тогда оно было помельче, потом рос, ходил в школу, работал, спаровался с особью противоположного пола, начал размножаться, выполняя весь цикл, заложенный природой во все живое, будь это растения, гады, птицы или звери.

Судорога свела горло. Я стиснул челюсти, отгоняя приступ животного страха. Волна черного ужаса схлынула, оставив во всем теле слабость и тоску.

– Я живу в этом теле, - сказал я громко. Прислушался к жутким словам, что звучали как приговор пожизненного заключения, сказал уже тише, - и... в этом времени. Я появился не в древнем Риме, не в эпоху инквизиции, я не раб-гладиатор и не вельможа Людовика. И мне, судя по всему, уже не увидеть как полетят на Марс, не увидеть будущего...

Опять ужас нахлынул с такой силой, что в глазах потемнело. В голове раздался звон, потом писк. Тело стало ледяным. Я чувствовал как холод подбирается к самому сердцу. Прошептал застывающими губами:

– Но должен же быть какой-то выход?

Ледяная лапа слегка разжалась на сердце. Я вздохнул судорожно, тьма слегка очистилась, но во внутренностях оставался холод смерти.

– И все-таки мне повезло, - прошептал я, - ведь не родился же во временя Ивана Грозного?.. Висел бы на дыбе, ломали бы мне кости, Но не повезло, что не родился в далеком будущем. Там, где уже знают ответ на вопрос, над которым ломаю голову. Если бы родился в будущем, то... может быть, был бы уже... бессмертным.

Последние слова я почти прошептал, чувствуя страх и тоскливую безнадежность.

Я закрыл глаза, т.е., сомкнул веки, надвинув их сверху и снизу на глазное яблоко, и весь этот красочным мир исчез. Это было так неожиданно, словно я не проделывал это миллионы лет раньше, что я даже отшатнулся от внезапно прыгнувший на меня тьмы. Смотрел-смотрел, пока в глазных яблоках не защипало, веки опустились сами. На этот раз силой мышц я удержал их в таком положении, глазное яблоко зашторено, сердце застучало чаще, а я напряженно всматривался в это черное ничто с возникающими белесыми тенями. Они тут же растворялись а другие возникали то здесь, то там в этой странной темной бездне.

Выходит, когда я закрываю глаза, весь мир исчезает. Остаются только шум от проезжающих машин, далекая перекличка поездов и команды диспетчера с Белорусского вокзала, сработавшая сигнализация автомобиля...

Не открывая глаз, я плотно

всадил указательные пальцы в уши. Тут же все звуки оторвались. Я находился в темной пустоте, где мир исчез с его домами, реками, объемами и даже звуками. Лишь напряжение мышц в ногах показывало, что я стою в этой пустоте, что у меня есть тело, что я нахожусь на твердом.

Страшась потерять мысль, что может привести к открытию, я поспешно вернулся в комнату, лег на диван. Постарался сделать дыхание ровнее, пусть сердце так не колотится, снова закрыл глаза, на уши одел наушники с отключенным микрофоном.

Не сразу перестал чувствовать тело. Но в конце-концов... Я повис в темноте, в темноватой бездне. Холодок ужаса медленно разливался по внутренностям... или что там у меня?.. и кто вообще я?.. Я - мысль, что существует, а все остальное - мои ощущения. Когда я ухожу с балкона, то исчезает город, когда закрываю глаза, исчезает и вся комната, исчезает весь мир. Значит, этот мир - всего лишь мои ощущения, а на самом деле его нет. Он возникает, когда я открываю глаза!

Резкий неуместный звонок прорезался в сознание. Еще не сообразив, что делаю, я вскочил и поспешил к двери, заглянул в глазок... вернее, это все заучено проделало мое тело, мой разумоноситель, пальцы оттянули защелку замка.

По ту сторону стояла улыбающаяся Юля. Плечи ее загорели больше, чем лицо, молодая кожа шелушилась словно у молодой красивой змейки, что поспешно меняет кожу как условие роста.

Она засмеялась:

– Ты что, спал?.. Я уже собиралась уходить.

Я машинально отступил, она вошла, обдав волной хороших духов, свеженькая крепенькая, в коротенькой юбочке, с открытой спиной, почти голенькая, но у нее эта нагота скорее откровенность спортсменки, чем эгбиционистки.

Ее глаза быстро скользнули по комнате, проверяя как разбросана одежда, мимоходом заглянула на балкон, как бы случайно толкнула дверь в ванную, и лишь тогда, не обнаружив следов другой женщины, улыбнулась еще очаровательнее:

– Я тебя не из туалета выдернула?.. Тогда пойди хоть воду спусти.

– А что, запах?

– Да нет, туман, туман...

Она подошла вплотную, заглянула мне в глаза. Я помнил этот взгляд, а моя беда еще в том, что так и не научился отказывать женщинам, из-за чего нередко попадал в разные ситуации. Сейчас утряслось, Лена принимает меня таким, каков есть, устои этого образования, именуемого здесь семьей, сейчас не те, что были у наших родителей. Хотя вот сейчас мелькнула странная мысль: все постоянно твердят всюду, что надо быть такими, какие есть. Людей тоже надо принимать такими, какие есть. И самим нужно быть такими, какие есть. И все надо принимать таким, какое есть... Но как же тогда стремление к совершенству? Как тогда быть с простейшей учебой в школе или универе, которая все же меняет человека?

И что на самом деле лучше: быть самим собой, вот таким вот, или же стать кем-то?

– Ты о чем задумался?
– спросила она с интересом.
– Ты и вдруг задумался?

– А что, - спросил я, - я никогда не задумывался?

– Да вроде бы нет... Тебе все просто и ясно. За что тебя и любят. Ты как американский президент, тот всегда безмятежно ясен.

Я пробормотал:

– ?Тот, кто безмятежно ясен, тот, по-моему, просто глуп?. Кто-то из великих сказал, не помню. Я глуп, да?