Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Как? — с изумлением и возмущением спросила Анна. Кажется, ее сильно обидело, что Павел ей лгал.
— Действительно, гений, — объяснил я. — Но вот то, что он узнал в тетради, подтолкнуло его на шантаж. Он начал шантажировать князя и заломил астрономическую сумму.
— Господи! — с отвращением произнесла Анна Викторовна. — Что ж там было, в этой тетради?
— Не знаю, — ответил я. И продолжил рассказ:. — После смерти Лоуренса Курочкина спрятала эту тетрадь. Я видел протоколы допросов Курочкиной, где она твердит, что Джон Лоуренс был чрезвычайно богат и где-то
— То есть, — продолжила мою мысль Анна Викторовна прерывающимся от ужаса и отвращения голосом, — она хранила эту тетрадь, потому что… Потому что ей казалось, что там зашифровано место клада?
— Видимо так, — вздохнул я.
— А Элис? — по лицу Анны текли слезы, голос дрожал. — Все эти годы она держала ее взаперти, надеясь, что та расшифрует для нее эти тексты и найдет место клада. Господи, как это все….
Мне было больно видеть ее слезы. Я только надеялся, что моя новость, которую я специально берег напоследок, сможет хоть чуточку унять ее горе.
— Ужасно, — закончил я ее фразу. — Поняв, что от Элис ничего не добиться, Курочкина связалась с князем и предложила ему купить эту тетрадь. Тот приехал в Затонск. Но Элис освободилась от оков и убила Курочкину.
— А князь? — спросила Анна. — Почему он так неприкасаем?
— А потому что это только мои логические догадки! — ответил я резко. — Павел мертв, а тетради нет! Доказать ничего невозможно.
— А Вы так уж уверены на счет князя? — осторожно спросила она меня. — Он выглядит таким порядочным…
— Вы что, мне не верите? — озлился я.
— Но Вы же сами говорите, что против него нет никаких доказательств! — заспорила со мной Анна Викторовна.
— Хорошо, — я отвернулся, — оставим это.
В принципе, я понимал, почему ей так трудно принять мою точку зрения. И не хотел с ней спорить. Я слишком устал, чтобы спорить. А она слишком расстроена. И я вовсе не хочу расстраивать ее еще сильнее. Напротив, я хотел бы ее порадовать. Только вот никак не придумаю, как сообщить ей новость.
— А Элис? — спросила Анна Викторовна, будто прочитав мои мысли и решив мне помочь. — Она являлась мне, потому что разум ее спит. Как можно ее найти?
— Я уже навел справки, — рассказал я ей. — В городской приют для умалишенных недавно поступила похожая по описанию девушка.
Я был прав, предполагая, что Анна обрадуется этой новости. Я нашел Элис позавчера. И не добавил эти сведения в дело Курочкиной. Официально дело я уже не вел, только оформлял материалы, так что имел полное право никому об этом не сообщать. Мне не хотелось, чтобы Элис забирали в Петербург, чтобы пытались, возможно, добыть у нее какие-то сведения. На мой взгляд, всего того, что пережила эта девочка, более чем достаточно. А здесь ей будет спокойно. Я был уверен, что Анна Викторовна не оставит ее заботой и вниманием, как только узнает, что Элис жива.
— Нам нужно немедленно ехать туда! — схватила меня Анна Викторовна за рукав пальто, умоляюще заглядывая в глаза. — Яков Платоныч! Пожалуйста!
Приют для умалишенных — не самое приятное место. Но Анна Викторовна смело
— Привезли ее к нам три дня назад, — рассказывал доктор, провожавший нас в палату к Элис. — Имени она своего не знает, ничего не понимает, ничего не говорит. Так как же я мог понять, что Вы ее ищете?
— Вот здесь, — распахнул доктор перед нами дверь палаты. — Вы не бойтесь, она тихая.
Мы с Анной Викторовной вошли и замерли, пораженные увиденным. Элис Лоуренс молча сидела на кровати, немигающим взглядом уставившись в окно. Она была одета в больничную рубаху, волосы обриты наголо. Была она очень худенькая и совсем маленькая. Ей должно было быть сейчас семнадцать или восемнадцать лет, но она выглядела ребенком. На наш приход она никак не отреагировала, полностью погруженная в созерцание окна. Наверное, дневной свет казался ей чудом. Ведь ее держали в подвале десять лет. Бедное искалеченное дитя, жертва чужой алчности.
Анна вдруг шагнула вперед и начала тихо читать стихи на английском языке. Те самые стихи, из тетради. Видимо, запомнила, когда переводила.
Элис вздрогнула и как будто прислушалась. Видимо, звук родного языка вывел ее из забытья. А Анна продолжала говорить, с каждым шагом подходя все ближе, пока не оказалась совсем рядом. Тогда она присела перед Элис на корточки и протянула ей оловянного солдатика. Того самого солдатика, что я подобрал в доме убитой Курочкиной. Я отдал его Анне, когда мы ехали в больницу.
На минуту мы все замерли. Кажется, даже дышать перестали. А в следующее мгновение волшебство любви и доброты сработало. Искоса и недоверчиво Элис взглянула на Анну раз, другой. А потом взяла солдатика из ее рук. А еще мгновение спустя, будто испугавшись собственной доверчивости, она свернулась на кровати в клубочек, прячась от всего мира. Солдатика она так и прижимала к груди обеими руками.
Анна Викторовна поднялась со слезами на глазах и в поисках поддержки, прижалась к моему плечу. Я обнял ее, утешая. Зрелище, на которое мы смотрели, было трудно вынести. Но я был уверен, что не раз и не два застану Анну в этой комнате. Она не успокоится, пока не поможет Элис, пока не сделает для нее все, что сможет. Как бы трудно это не было.
====== Девятая новелла. Ночной гость. ======
Вопреки всем моим предположениям, события, пережитые нами во время расследования смерти госпожи Курочкиной, скорого продолжения не имели. Все стихло, и дни вновь потянулись тихой, несколько однообразной чередой. Князь Разумовский Затонск не покинул, но мы не встречались более, не было повода. Постепенно я сработался с Трегубовым, оказавшимся, сверх ожиданий, неплохим профессионалом. Периодически я виделся с Анной Викторовной. Она продолжала часто навещать Элис в больнице, но, к сожалению, никаких положительных сдвигов в ее состоянии добиться не могла. Видимо, от пережитого разум девушки был потерян навсегда. Но Анна Викторовна, тем не менее, не оставляла попыток. А может быть, просто не могла помыслить о том, чтобы бросить в одиночестве это несчастное, всеми покинутое создание.