Янтарь и Лазурит
Шрифт:
В самом низу она заметила маленький листик, форму которого Кохаку не забыла бы никогда в жизни. Гинкго — сердце Чигусы.
Однажды, когда ей было года три, а Рури и его брат Тенран только научились ходить, Кохаку хвасталась, какая она высокая, подпрыгнула и сорвала один такой листочек с дерева. Как же в тот день ругался золотой дракон, верный хранитель верховной лисы, — чуть не оторвал головы всем троим и строго-настрого запретил приближаться к этому священному месту. Листья разрешалось подбирать исключительно с земли, и Кохаку с остальными об этом знала, но дети
Неужели Рури сделал для неё этот фурин?! Кохаку бережно отряхнула его, избавляясь от пыли и грязи. Аккуратно провела пальцами по трещине на стекле, которое хоть и не раскололось совсем, но прошлось наискосок от уха до низа живота чёрного лиса. С любовью прижала его к своей груди и погладила стеклянную поверхность, бумагу, представляя, как Рури создавал его, как вырисовывал лис и гохэй. Выплавить стеклянный в Сонгусыле было гораздо сложнее, чем металлический — на Чигусе этим обычно занимались лисы, в совершенстве владеющие огнём.
От мыслей на душе сразу стало тепло, Рури даже запомнил произнесённые ей слова о луне и каким-то образом вспомнил гинкго! Но одновременно с этим в голове Кохаку всплыл их поцелуй, и в который раз за сегодняшний день она покраснела.
Хеджин ничего не спрашивала, а с загадочной улыбкой помогла своей госпоже подняться. Кохаку спрятала фурин в розоватый чогори цвета нежного рассвета, осторожно разгладила ткань рукой, переживая, что тот вывалится.
Они вернулись во дворец к обеду. Поначалу Кохаку была уверена, что наелась печенья и теперь не голодна, но чем ближе подходила к своим покоям, тем громче начинало урчать в животе.
— Хеджин, принеси мне поесть, — попросила она, предпочитая есть у себя, чем в королевской столовой. Кохаку не любила общаться с другими принцами и принцессами, одни были высокомерными, другие — чересчур податливыми.
Она не хотела кем-либо управлять и даже со своими слугами общалась больше как с друзьями, но также не терпела плохого отношения к себе: если кто-то пытался подставить её или нагрубить, она могла загрызть обидчика. И не позволяла обижать не только себя саму, но и своих слуг, а также вступалась за застенчивых «братьев и сестёр».
Сейчас её голову занимали совершенно другие вещи, она была не готова тратить время на посторонние пустяки.
Хеджин поклонилась и отправилась в сторону кухни, а Кохаку свернула в другой коридор, ведущий в крыло принцесс. Не успела она среагировать и поднять голову, как со всей силы врезалась в юношу в тёмно-синем халате. Рури! Что он здесь забыл?!
Кохаку взглянула в манящие лазурные очи, напоминающие ей о море, окружавшем Чигусу, о небе над её родным домом, как перед глазами мелькнула ночь полнолуния, и она вмиг покраснела, сжала губы в тонкую полосочку и опустила голову. Целую неделю не видела его.
— Как ты оказался во дворце?
К счастью, голос от неожиданности она не теряла. За спиной Рури выглянул евнух Квон, который немедленно кинулся к Кохаку с жалобами.
— Принцесса, я думал, вы снова сбежали! — захныкал он, но даже не дал ей возможности слово вставить; с другой стороны, оправдываться
— Это какая? — уточнила Кохаку, глядя Рури на грудь и не решаясь поднять взгляд выше.
Раз так, то логично, что её друга-монаха пригласили во дворец, всё-таки он занимался именно ловлей нечисти, чем зарабатывал на жизнь.
— Принцесса Сонён выбежала из своих покоев с криками, что за ней кто-то следит.
Евнух Квон так серьёзно это говорил, что Кохаку чуть не умерла со смеху. Принцесса Сонён, старшая дочь наложницы Хон, была одной из её самых противных «сестёр»; она обладала высоким авторитетом и постоянно издевалась над младшими, даже над своей родной сестрой Наюн, за которую в последний раз вступился наследный принц ван Тэ. Только из-за него Сонён пришлось охладить свой пыл и отложить нападки, но никто не сомневался, что продлится это недолго.
— Так ей и надо, — хихикнула Кохаку, по-прежнему смущаясь смотреть на Рури, но хотя бы повеселела и отвлеклась.
— Но оказалось, что эта нечисть уже три дня беспокоит принцессу Наюн…
Кохаку вздохнула. Двенадцатилетняя Наюн ужасно боялась, что остальные принцессы во главе с её старшей родной сестрой будут издеваться над ней, поэтому — понятное дело — никому ни о чём не рассказала. Но раз даже Сонён перепугалась — а этой уже было целых двадцать шесть лет, — то и она сама наконец-то могла пожаловаться. Кохаку не понимала, почему король до сих пор не выдал Сонён замуж. Ни её, ни кого-либо ещё из остальных принцесс, словно всё ждал подходящих кандидатов в зятья для заключения союза с целью расширения власти и территорий, но так никого и не нашёл.
Сама Кохаку, конечно, в женихах не нуждалась, поэтому удивилась словам генерала Ю. Если уж кому и пора замуж, так это старшей Сонён, у которой подходящий возраст давно прошёл.
— Да что за нечисть, как называется? — попыталась выяснить Кохаку, всё-таки слова евнуха Квона не дали никаких нормальных объяснений.
— Пытаемся узнать, принцесса, — с важным видом ответил он.
Рури выглядел ещё более молчаливым, чем обычно, даже не издавал уже привычное «м».
Кохаку приподняла голову и решила заглянуть ему в глаза, но и Рури отводил взор в сторону и смотрел в стену.
— И что успели узнать?
Евнух Квон обвёл их обоих взглядом, искренне не понимая, что случилось между этими двумя. Поскольку Рури продолжал хранить гордое молчание, ему, не разбирающемуся в нечисти, пришлось отвечать самому:
— Что… это существо следит за принцессами?
— И всё? — усмехнулась Кохаку. — Не нападает, не угрожает их жизни?
— Принцесса Юнха, неужели вы бы не испугались, если бы обнаружили нечисть в вашей одежде?
Несколько дней с ней успел прожить мышонок Джик, который то спал в её чогори, то прятался в простынях, даже в соккот* не стеснялся залезать. Она не видела его с тех пор, как Нам Сокчона отправили на остров Нагёпто, но не удивилась бы, если бы он скрывался где-то в её покоях. А может, жил у Рури или кого-то ещё.