Янтарь и Лазурит

Чайный Лис

— Да! — радостно-испуганно воскликнул евнух Квон. — Тоже цветочный.

Кохаку не хотела ломать голову на бессмысленные размышления, лучше сразу вступить в схватку с существом.

— Так давайте прольём ещё цветочный чай и призовём его.

— Принцесса Юнха! — в ужасе воскликнул евнух Квон и схватился руками за лицо.

— Я лучше призову противника и сражусь с ним лицом к лицу, чем буду ломать голову и гадать, что за невидимая опасность угрожает моим близким.

— Принцесса Юнха, а если вы пострадаете?

Он так отчаянно заходил из стороны в сторону, что чуть не запутался в своей зелёной одежде и не споткнулся.

—

Евнух Квон, — Кохаку тепло улыбнулась, — я ценю твою заботу, но жертвовать собой не собираюсь, так что не переживай так.

— Вот вы так говорите, принцесса Юнха, а потом сбегаете из дворца, и где мне вас искать только?

На мгновение ей даже стало жаль его. Как и каждый раз, когда она залезала в свои покои через окно, а евнух Квон в слезах и переживаниях бросался ей на шею и плакал от счастья, что никто её не убил и не похитил. Он всегда, как верный пёсик, сидел в её комнате и дожидался, когда она вернётся. Если принцессы не было слишком долго, то он поднимал на уши весь дворец и лично отправлялся на поиски. Однажды Кохаку за это прилетело, поэтому она начала оставлять для него записку с одним-единственным словом «ушла».

— Но я же до сих пор жива.

— И это великая удача!

— Ладно, неважно, принесите кто-нибудь цветочный чай. — Кохаку обернулась к младшей принцессе. — Принцесса Наюн, ты останешься с нами?

— Я… я…

Она испуганно юркнула за спину Рури, в ком, должно быть, увидела своего спасителя.

— Если боишься, можешь переждать в моих покоях, евнух Квон проводит тебя.

Карие глаза девочки просияли от счастья.

— Спасибо большое, принцесса Юнха.

Евнух Квон спрятал руки в рукава и сложил их перед собой, вежливо опустил голову, приглашая её последовать за ним.

— И чай не забудьте! — крикнула им вдогонку Кохаку. — Ой, я же отправляла Хеджин за едой.

В предвкушении встречи с неким следящим существом она совсем потеряла чувство голода и страха, любопытство заглушило все остальные чувства, даже мысли о Рури. Однако теперь, когда они остались наедине, Кохаку вспомнила о колокольчике фурин, спрятанном в её розоватом чогори, поднесла руку к груди и нащупала твёрдый предмет, нежно погладила и взглянула на монаха.

Он даже не смотрел в её сторону, а стоял у ширмы с опущенной головой, уже некоторое время не сдвигаясь не на шаг. Кохаку даже забеспокоилась, дышал ли он, поэтому приблизилась и, слегка наклонив голову, заглянула в его лазурные глаза. Он моментально отвёл взгляд в сторону.

Кохаку доброжелательно улыбнулась и попыталась сделать успокаивающую интонацию:

— Рури, ты чего?

Видимо, ночь полнолуния повлияла не на одну неё.

Он покачал головой.

— Так и будешь молчать?

— М.

Когда пришло осознание, что смущалась не она одна, Кохаку вдруг осмелела и смогла говорить свободнее. Кроме того, фурин у её груди придавал храбрости.

— Я тебя расстроила?

Она вмиг поймала на себе удивлённый и даже испуганный взгляд Рури. Лазурные глаза забегали по её лицу и вновь зацепились за ширму, словно там был изображён слишком важный рисунок.

— Рури… — Она прикусила губу. Кое о чём Кохаку задумалась только сейчас. — Прости меня. Я поддалась чувствам и позволила себе позабыть, что ты монах и не можешь вступать в отношения с женщинами.

Она видела, как изменилось лицо Рури: его взгляд бегал из стороны в сторону, брови подёргивались,

губы сжимались. Он словно пытался подобрать нужные слова, но не выходило, пока в итоге не выдал тихое:

— Ничего.

Получается, Кохаку неправильно поняла ситуацию. Всю неделю она гадала о том, как теперь будут развиваться их отношения, размышляла, что испытывает к ней Рури и какие чувства у неё самой. Для неё Рури всегда был ближайшим другом детства, а теперь, когда они встретились вновь, Кохаку осознала, что не хотела расставаться с ним ни на миг. Эту неделю она сходила с ума. Не представляла, что делать, если он решит уехать в Цзяожи — мчаться за ним или страдать в одиночестве в Сонгусыле?

Она полагала, что раз он ответил на поцелуй, то мог испытывать к ней симпатию. Неужели он просто не хотел её расстраивать? Но зачем тогда сделал для неё этот фурин?

Кохаку встряхнула головой и выдавила из себя улыбку.

— Забыли, давай ловить это существо.

В этот самый миг в покои вошла Хеджин с подносом в руках. Кохаку сразу заметила, как из стоявших на нём пиал поднимался пар.

— Принцесса Юнха, я принесла еду и цветочный чай.

— Хеджин-а, что бы я без тебя делала!

Лишь бы отвлечься от непрошенных мыслей, Кохаку вырвала поднос из рук служанки, схватила пиалу с рисом и отправила в рот. Рис оказался горячим, она нахмурилась, открыла рот и замахала руками, чтобы хоть как-то остудить.

— Принцесса Юнха, не торопитесь! — испуганно воскликнула служанка.

Слёзы полились из глаз Кохаку, но она уже поддела палочками кимчи, затем мелкую рыбу, потом кальмара.

«Заесть все мысли, заесть все мысли», — твердила она себе и почти не жевала, из-за чего тут же подавилась.

— Принцесса Юнха! — Хеджин похлопала её по спине. — Если бы знала, что вы так голодны, давно принесла бы вам еду.

Кохаку махнула рукой, постучала кулаком по груди и уселась на кровать принцессы Наюн. Она случайно встретилась взглядом с Рури, покраснела и откинулась на спину, одной рукой накрыла глаза, а вторую прижала к груди, где нащупала фурин с лисами.

Некоторое время она так и лежала, не двигаясь, но затем чуть отодвинула руку и краем глаза подсмотрела, как Рури вылил на пол цветочный чай и отошёл в сторону, уселся на напольную подушку. Хеджин же стояла возле кровати, обеспокоенно глядя на свою госпожу.

— Принцесса Юнха, вы ещё будете есть, или унести поднос?

— Уноси.

— Не надо. — От голоса Рури по телу Кохаку вдруг пробежались мурашки; она не понимала, что с ней творилось. — Шум может спугнуть нечисть.

— Тогда садись с нами, — Кохаку убрала руку от глаз и выдавила из себя улыбку.

Хеджин не посмела опуститься на кровать принцессы, а отошла к столику с каягымом и присела на стул возле него.

Повисла тишина. В голове Кохаку царил жуткий хаос, который она уже даже не пыталась осмыслять. Время заглушит все её чувства и переживания, притупит страхи и тревоги, укроет её от боли и печали; на её глазах погибли близкие и сгорела целая Чигуса, а она до сих пор была жива и даже находила чему радоваться в новой жизни. Воспоминания никуда не собирались исчезать и со временем становились шрамами в бою под названием «жизнь», делали её сильнее и опытнее, а может наоборот, глупее и заставляли ошибаться. Тем не менее, сейчас она хотела дать этим мыслям яростным потоком исполосовать её сознание и затем утихнуть.