Янтарь и Лазурит
Шрифт:
— Вы моя госпожа, принцесса Юнха, но это чудовище не ваш господин!
— Разве защищать можно только господ?
Из-за редкого общения с людьми Сюаньму плохо разбирался в эмоциях мирских, но был готов поклясться, что и в янтарных глазах, и чуть дёрнувшихся губах, и во всём выражении лица увидел глубокую печаль.
— Хеджин-а, ты заботишься не только обо мне, но и о своей семье.
— Что вы такое говорите, принцесса Юнха, он не может быть вашей семьёй!
— Он… мой друг.
— Принцесса…
— Я буду стоять за семью, друзей
Последнюю часть она чуть не выкрикнула, словно её задели за живое; одновременно с этим её слова прозвучали твёрдо и решительно. И Сюаньму осознал, что не хотел её подводить.
— Тогда что ты предлагаешь, нуна?
Обнаружив в нём поддержку, она расслабилась и улыбнулась, взор её медово-янтарных глаз потеплел.
— Для начала узнать, один он тут или с сородичами.
Сюаньму не хотел уточнять, что дальше. Было бы легче, если бы нуна сама обо всём рассказала, но, по всей видимости, делать этого она не намеревалась.
Он тихо вздохнул.
«Хорошо, нуна, будь по-твоему».
— М.
Служанка взяла в руки поднос и грустно посмотрела на свою госпожу.
— Полагаю, понадобится ещё цветочный чай?
— Что бы я без тебя делала, Хеджин. — Нуна улыбнулась, пальцами погладила ширму, нежно подула на неё и вернулась обратно на кровать, но на этот раз только присела, а не улеглась.
Сюаньму не двигался с места. Этот монах совершенно не представлял, как разбавить тишину и нужно ли это делать.
До этого он общался с людьми лишь при необходимости, в то время как нуну ему искренне хотелось узнать ближе. Четыре дня назад он даже наведался в лавку свитков и чернил её друга, чтобы подробнее расспросить о колокольчике фурин, который по неясным ему причинам не мог выкинуть из головы. Пусть Джинхён и общался с ним с многозначными намёками, которые Сюаньму не понимал, он всё-таки рассказал, как самому создать фурин. Более того, даже сводил к мастеру, который помог выплавить металлическую форму в виде лисы; изначально Сюаньму надеялся сделать полноценное тело, но вышла огромная ушастая голова и прижатый к ней хвост, а тело как-то не сложилось.
Хотя он прекрасно владел каллиграфией, но рисовать не умел. На прикреплённом к колокольчику листе он изобразил стоявшую лису, только передние лапы оказались короче задних, поэтому пришлось подрисовать под них камень. А к лисе с неба спускался дракон и почти касался её носа.
Сюаньму не придумал, какую бы красивую мудрость или пожелание оставить рядом с рисунком, хотя благодаря шифу знал немало, но все мысли разбежались в стороны, как водомерки, когда в воду бросили камень, поэтому написал просто: «За ветром и дождём последует солнце»*, так как они и буквально пережили грозу, узнали новое друг о друге и о себе, впервые услышали об аккымах. Также он образно хотел поддержать нуну — оставить напоминание, что вслед за плохим придёт и
* Кит. ??????? — «солнечный свет всегда за ветром и дождем» (удача всегда после трудностей).
Он не стал класть фурин в мешочек с деньгами, боясь случайно повредить его, а завернул в ткань и спрятал в одежду. Сюаньму собирался как-нибудь при случае подарить колокольчик, но после разговора о поцелуе нуна резко изменилась.
Теперь, когда они остались наедине, Сюаньму дотронулся до груди — в то место, где хранился фурин в виде лисы, убедился, что тот не потерялся, и убрал руку. Сейчас не время.
Продолжая стоять возле ширмы, он взглянул на нуну и заметил, что та смотрела в пол и грызла нижнюю губу.
«Нуна…»
Он приоткрыл рот, но осознал, что до сих пор не нашёл подходящих слов. Сюаньму сам запутался в своих чувствах, поэтому не хотел сейчас о них говорить и пытаться что-то объяснить, но и не по делу говорить не любил совсем. Спросить о жизни во дворце? А вдруг только больше расстроит нуну. Логичнее всего было узнать что-нибудь о каса-обакэ, раз уж они собрались ловить это существо, поэтому он просто задал глупейший вопрос, который только смог придумать:
— У каса-обакэ бывают имена?
Нуна наконец подняла голову, и их взгляды встретились, он заметил удивление в янтарных глазах и сведённых бровях. Слегка наклонившись набок, нуна упёрлась локтём в ногу и поставила на ладонь подбородок, тщательно рассматривая лицо Сюаньму.
Он уже успел пожалеть о заданном вопросе, как она ответила:
— Друг с другом они общаются при помощи шорохов и дуновений, но также понимают нашу речь. Некоторые даже могут разговаривать, но это старшие и сильные, а молодые нет. Мы в детстве давали им имена, некоторые соглашались и откликались на них, а другие… были недовольны.
Сюаньму вопросительно посмотрел на неё, ожидая продолжения, однако совсем не такого:
— Твоего звали Шитошито*.
* Звук медленно капающего дождя (яп. ????).
«Моего?» — пронеслось у него в голове, но вслух он ничего не произнёс.
Зато на лице сидевшей на кровати нуны появилась улыбка. Она убрала руку с ноги и откинулась назад, подпирая спину, подняла голову и мечтательно уставилась в потолок.
— Знаешь, я не удивлена, что ты назвал мышонка Джиком. Кстати, где он? — нуна продолжала говорить непонятные вещи и не давала толковых объяснений. — И Шитошито тоже…
— Чжи.
— Что?
Она непонимающе смотрела на него.
— Я назвал его Чжи. — Сюаньму сглотнул. — В Цзяожи так мыши пищат.
Нуна несколько раз моргнула, а потом вдруг схватилась за живот и рассмеялась. Её заливистый смех наполнил комнату радостью, она так хохотала, что не усидела на месте, а легла, продолжая обнимать себя.
— Мыши… пищат! Ха-ха-ха!
Сюаньму тоже смущённо улыбнулся и на несколько шагов отошёл от ширмы, приблизился к кровати принцессы Наюн, чтобы поймать нуну в случае, если она всё-таки решит скатиться на пол.