Юрий Милославский, или Русские в 1612 году
Шрифт:
– Да, батюшка, мал мала меньше!
– Что ты врешь! Меньшой-то внук целой головой меня выше. Пошла вон, старая хрычовка!
– Пойду, батюшка, пойду! что ты гонишь! Прощенья просим!.. Заплати вам господь и в здешнем и в будущем свеге... чтоб вам ехать, да не доехать... чтоб вы...
– Ну, ну, проваливай!
– перервал Алексей, выталкивая за дверь старуху.
– Что тебе вздумалось сказать этой ведьме, - продолжал он, обращаясь к Кирше, - что мы платим везд" по рублю за горшок молока?
– Как что!
– отвечал запорожец, - да знаешь ли, что она теперь недели две ни спать, ни есть
В самом деле, какой-то проезжий, с которым старуха повстречалась у ворот избы, сказав с ней несколько слов, принялся таскать ее за волосы, приговаривая:
"Вот тебе рубль! вот тебе рубль!.." Потом, бросив ей небольшую медную монету, вошел на двор. Кирша смотрел с большим примечанием на этого проезжего: и подлинно, наружность его обратила бы на себя, внимание самого нелюбопытного человека. Он был необычайно высок, но вместе с тем так плотен и широк в плечах, что казался почти среднего роста; не только видом, но даже ухватками он походил на медведя, и можно было подумать, что небольшая, обросшая рыжеватыми волосами голова его ошибкою попала на туловище, в котором не было ничего человеческого. Лицо его выражало какое-то бездушное спокойствие; небольшие, прищуренные глаза казались заспанными, а голос напоминал дикий рев животного, с которым он имел столь близкое сходство. Этот уродливый великан, войдя в избу, поклонился нашим путешественникам и промычал:
– Доброго здоровья, господа проезжие!
Кирша вздрогнул и стал еще внимательнее рассматривать незнакомца.
– Откуда едешь, любезный?
– спросил Юрий.
– Из Казни, боярин.
– В Нижний-Новгород?
– Да, в Нижний.
– Так ты нам попутчик?
– Если ваша милость дозволит, так я от вас не отстану. Хоть, правда, ничего дурного не слышно, а всетаки больше народу - едешь веселее.
– Посмотри, добрый человек, - сказал хозяин Кирше, - из ваших коней один сорвался; чтоб со двора пе сбежал.
Кирша поспешил выйти на двор. В самом деле, его Вихрь оторвался от коновязи и подбежал к другим лошадям; но, вместо того чтоб с ними драться, чего и должно было ожидать от такого дикого коня, аргамак стоял смирнехонько подле пегой лошади, ласкался к ней и, казалось, радовался, что был с нею вместе.
– Ого!
– сказал Кирша, - так вы с одной конюшни!.. Вот что!.. Видно, я не ошибаюсь: не издалека этот казанец едет.
Привязав опять на прежнее место своею коня, он возвратился в избу, подсел к проезжему, попотчевал его брагою и спросил, давно ли он из Казани.
– Близко недели, - отвечал проезжий.
– Знатный городок!
– продолжал запорожец.
– Я живал в нем месяцев по шести сряду, и у меня есть там задушевный приятель. Не знавал ли ты купца из мясного ряда, по имени Кирилла Степанова?., а по прозванью... как бишь его?., дай бог память! тьфу, батюшки!., такое мудреное прозвище... вспомнить не могу!
Тут Кирша призадумался, начал почесывать в голове, топал ногою от нетерпения и, дав незнакомцу заговорить с Юрием, который стал расспрашивать его о Казани, вдруг вскрикнул: "Омляш!" Проезжий вздрогнул и быстро повернулся к Кирше.
– Да, да, - продолжал казак,
– Нет, - отвечал отрывисто проезжий, поглядев пристально на запорожца, который примолвил весьма спокойно:
– Жаль, товарищ, что ты его не знаешь. Вот уж близко года, как я с ним расстался. Что-то он, сердечный, поделывает? Говорят, будто торжишка его худо идет?
– Почему мне знать!
– отвечал проезжий грубым голосом.
– Если, боярин, - продолжал он, обращаясь к Юрию, - ты хочешь засветло приехать в Нижний, то мешкать нечего: чай, дорога плоха, а до города еще не близко.
– За нами дело не станет, - сказал Алексей.
– Мы поели, лошади также, хоть сейчас в дорогу.
– Ступайте же, ребята, - примолвил Кирша, - да седлайте коней, а я мигом буду готов.
Проезжий и Алексей вышли из избы.
– Послушай-ка, Юрий Дмитрич, - сказал запорожец, - пистолет-то у тебя знатный, да заряжен ли он?
– А что?
– Да так, боярин: дорожным людям дремать не надобно.
– Разве ты опасаешься чего-нибудь?
– Времена такие, Юрий Дмитрич. Конечно, никто как бог, да недаром же пословица в народе: "Береженого и бог бережет".
Выходя вон из избы, Кирша повстречался в сенях с хозяином и спросил его:
– Далеко ли до Нижнего?
– Верст двадцать с походом, - отвечал хозяин.
– Мне помнится, есть овраги?
– Всего один. На половине дороги будет часовня:
тут годов с пяток назад потеряли трех нижегородских купцов; а версты полторы за часовней придет овражек, да небольшой.
– Нельзя ли миновать?
– Нет-ста, не минуешь. Правда, от часовни пойдет старая дорога в город; да по ней давно уж не ездят.
– Что так?
– Буерак на буераке, и, бывало, в осеннее время вовсе проезду нет.
Кирша пошел седлать своего коня, и через четверть часа наши путешественники отправились в дорогу. Алексей не отставал от своего господина; а запорожец, держась левой стороны проезжего, ехал вместе с ним шагах в десяти позади. Несколько уже раз незнакомый посматривал с удивлением на его лошадь.
– Кой черт!
– сказал он, наконец, - чем больше я смотрю... Да где ты добыл этого коня?
– А на что тебе?
– Если б только он был побойчее, так я бы в него вклепался: я точь-в-точь такого же коня знаю... ну вот ни дать ни взять, и на лбу такая же отметина. Правда, тот не пошел бы шагом, как этот... а уж так схожи меж собой, как две капли воды.
"Ага!
– сказал про себя Кирша, - признал боярского коня, господин казанец!"
– Чему дивиться?
– примолвил он громко, - человек в человека приходит, а конь и подавно.
Тут дорога, которая версты две извивалась полями, повернула налево и пошла лесом. Кирша попевал беззаботно веселые песни, заговаривал с проезжим, шутил; одним словом, можно было подумать, что он совершенно спокоен и не опасается ничего. Но в то же время малейший шорох возбуждал все его внимание: он приостанавливал под разными предлогами своего коня, бросал зоркий взгляд на обе стороны дороги и, казалось, хотел проникнуть взором в самую глубину леса.