Запретный французский
Шрифт:
Я уже на ногах. Нет смысла оставаться.
Они могут продолжать этот фарс с рождественским ужином.
Глава 27
Лейни
Наблюдая, как красное вино медленно разливается по скатерти, я словно переживаю последние отголоски сна наяву. Я сижу в стороне от хаоса, который царит вокруг, от плача и криков — все это приглушено, будто я нахожусь в звуконепроницаемой коробке.
Сядь прямо.
Сохраняй спокойствие.
Будь вежлива.
Веди себя благородно.
Никогда не спорь.
Эммет и его отец ведут себя как два альфа-волка,
Ссора окончена.
Бабушка успокаивающе кладет руку мне на плечо.
— Ты вела себя чудесно, дорогая.
Только на этот раз ее похвала не доставляет удовольствия.
Ее слова — не тот бальзам, который мне нужен. Я хмурюсь и качаю головой, оглядывая комнату, перевожу взгляд сначала на нелепую мать Эммета, кричащую о своем испорченном платье, затем на его властного отца, который все еще расхаживает по комнате, сжав кулаки, и, наконец, на брата, который вернулся к еде, как будто ничего не случилось.
Я больше не могу этого выносить ни секунды.
Абсурдность происходящего заставляет меня вскочить на ноги и бросить салфетку на стол.
— Куда ты?..
Бабушка не успевает закончить вопрос.
Я бегу за Эмметом, но у него преимущество в виде форы и более длинных шагов, полных гнева. Когда я замечаю его, он уже пересекает вестибюль отеля. Кричу ему, чтобы подождал, но, по-моему, он меня не слышит, распахивает дверь и скрывается в ночи.
Вместо того чтобы сдаться, я тихо ругаюсь и поторапливаюсь. Одна дурацкая туфля соскальзывает с ноги, и я раздраженно сбрасываю другую, радуясь, что избавилась от них, на бегу распахиваю дверь отеля. В меня тут же врезается ледяной ветер. Ноги немеют в считаные секунды. Глаза слезятся, и я изо всех сил стараюсь удержать их открытыми. Я обхватываю себя руками, пытаясь защититься, и поворачиваюсь по кругу в поисках Эммета.
Он идет по тротуару.
— Эммет! — Кричу я.
Завывающий ветер не утихает.
— ЭММЕТ!
Он оборачивается и смотрит на меня, на смуглом лице все еще читается гнев. Не проходит и секунды, как он разворачивается и бросается ко мне, срывая с себя пиджак, чтобы поплотнее закутать меня.
— Ты дура! Вернись в отель, — рычит он.
— Не уходи!
Он качает головой, уже беря меня за плечи, чтобы оттолкнуть назад.
— Лейни, вернись в отель! — требует он, его голос возвышается над ветром и шумом уличного движения. — На тебе нет чертовых туфель.
Боже, он в бешенстве. Из-за отца, из-за меня.
— Пожалуйста, не уходи. — Мой голос срывается от эмоций, но он не слушает. Он так хочет избавиться от меня.
Я уже чувствую, как момент начинает ускользать у меня из рук. Он проводит меня в вестибюль и исчезнет, это мимолетное мгновение откровенности закончится, и мы снова окажемся там, откуда начали, — станем врагами.
Я этого не вынесу.
Не вынесу ни вздоха, зная, что он меня ненавидит.
— Прости! — внезапно восклицаю я, настолько переполненная эмоциями, что едва не захлебываюсь словами. — Я не хотела принимать участия…
— Не надо, — обрывает он меня, его челюсть плотно сжата.
— Ты должен выслушать меня, Эммет. — Я хватаюсь за него, отчаянно
— Где я и с кем, тебя не касается! — вспыхивает он, намереваясь дать волю своему гневу.
По моим щекам уже текут ледяные слезы.
— Как ты можешь так говорить? Как ты можешь быть таким слепым?! — Я вырываюсь из его объятий и толкаю его в грудь снова и снова, так что он вынужден отступать, по инерции мы несемся по тротуару прочь от отеля. — Это мое сердце ты топчешь, сокрушаешь мою гребаную душу своими безжалостными действиями. «Тебя не касается», и все же каждый слух о том, что ты с другой женщиной, как нож в грудь. Я забочусь о тебе, несмотря на то, что ты полный дурак, эгоист… жестокий человек. — Чем дольше я разглагольствую, тем холоднее становится мой тон, пока, в конце концов, я не кажусь полностью побежденной. — Ты не уважаешь никого, кроме себя. Разве ты этого не видишь? Я тоже в этом участвую. Я та, кого ты ранишь в этой войне с отцом.
Но он все равно не слушает.
— Ты сама во все это ввязалась, Лейни. Ты виновата не меньше меня.
— Ты прав. Я тоже виновата. Но знаешь ли ты, почему я с такой готовностью выполнила просьбу бабушки? Помимо моего желания угодить ей? — Я подхожу к нему вплотную, запрокидываю голову, встречаясь с ним взглядом. — Хочешь узнать мою самую страшную тайну? — Его темные глаза впиваются в меня, когда я тихо продолжаю: — Потому что я люблю тебя.
Нет.
Опускаю глаза и поправляюсь:
— Я любила тебя. Давно, когда была моложе. Я создала из тебя фантастический образ мужчины. Я оставляла тебе розы на причале каждый вечер, когда ты плавал…
Выражение его лица внезапно меняется, жесткость уступает место замешательству. Он качает головой.
— Ты что? Что ты имеешь в виду, ты…
Я вскидываю руки, и пиджак соскальзывает с плеч и комком падает на тротуар. Это не имеет значения, теперь у меня иммунитет к холоду.
— Это была я! — хлопаю себя по груди. — Я тайком спускалась из своей комнаты, чтобы наблюдать, как ты плаваешь ночь за ночью. Я была одержим тобой. Ты подарил мне книги в свой последний день в Сент-Джонсе, и знаешь что? Я так и не вернула их, даже когда окончила школу. Уплатила штрафы и забрала книги домой, и храню до сих пор. Они казались мне таким сокровищем, и было так стыдно признаться, но теперь, похоже, мне все равно.
Дикий смех вырывается из меня. Кажется, я сошла с ума. Я чувствую себя сумасшедшей.
— За последние несколько месяцев у меня совсем не осталось чувства собственного достоинства, так что, в некотором смысле, я чувствую себя свободнее, наконец-то признавшись в глупой влюбленности, потому что с ней покончено. — Я делаю шаг назад. — Ты добился этого.
Поворачиваюсь обратно к отелю, когда он произносит мое имя, всего один раз.
— Лейни.
В одном слове поэма. Оно нежное, душераздирающее и настолько умоляющее, что вызывает новые слезы, но не убеждает меня повернуть назад.