Запретный французский

Грей Р. С.

Я опускаю взгляд.

Хм. Я и не подозревал.

— Почему ты здесь сидишь?

— Я напуган до смерти.

— Из-за чего? Изжоги? Потому что если ты доешь этот хот-дог, то потом пожалеешь об этом. Поверь мне.

Вдохновение нахлынуло внезапно.

— У тебя есть номер телефона Лейни?

Он улыбается и качает головой.

— Давай пока воздержимся от важных телефонных звонков. Ты не в лучшем состоянии, брат.

Отлично.

— Почему ты был у меня дома? — спрашиваю я.

—

А где еще мне быть на Рождество?

— Однажды на Рождество я застал тебя в постели с тремя женщинами.

Он улыбается, ничуть не смущаясь.

— Что я могу сказать? Некоторые годы лучше, чем другие.

Я закатываю глаза и поднимаю руку, чтобы он помог мне подняться с заснеженной земли.

— Ты уже разговаривал с отцом сегодня?

— Он летит обратно в Париж и, без сомнения, вычеркнет нас из завещания.

Я пожимаю плечами.

— Оно того стоило.

Он ведет меня к ожидающей машине и следит, чтобы я сел на заднее сиденье, не ударившись головой.

— Я шучу. Он никогда бы не вычеркнул тебя из завещания. Для него ты — второе пришествие Христа. Он так сильно давит только потому, что видит в тебе столько от себя. Это жутко, правда. Чем старше ты становишься, тем больше походишь на него. — Александр содрогается. — Мне невыносима мысль, что его может быть двое.

— Я не так уж на него похож.

Брат разражается смехом, как будто я сказал самую нелепую вещь, которую он когда-либо слышал.

— Ты должен увидеть себя моими глазами.

Я смотрю в окно, как водитель объезжает квартал и совершает короткую поездку обратно к моему дому.

— Что бы ты сделал на моем месте? — Спрашиваю я, оглядываясь на него.

Он смотрит на меня с искренним выражением лица. В его взгляде нет ни тени веселья, когда он просто заявляет:

— Я бы с радостью женился на Лейни.

Я хмурюсь.

— Из-за настойчивости отца?

— Потому что Лейни — гребаная находка, и я был бы счастлив, если бы она была в моей постели каждую ночь.

В считаные секунды я хватаю его за шиворот. Во мне бушует ревность, которой немало поспособствовали гоголь-моголь и пиво. Я прижимаю его лицо к окну так, что его щека комично прижимается к стеклу.

— Господи, отпусти меня, идиот.

— Не смей, бл*дь, так о ней говорить.

— Как?! Ты рвешь воротник рубашки — это же «Гуччи»! Черт возьми, одна пуговица только что оторвалась.

— Она не для тебя, — выпаливаю я, как взбешенный псих.

— Ты сумасшедший!

Он наполовину зол, наполовину удивлен, хватает меня за предплечья и отталкивает от себя.

— Сегодня Рождество, — говорит он, поправляя воротник рубашки. — И кстати, ты платишь за эту пуговицу.

— Ах, отвали, Александр.

— Мы на месте, — говорит водитель, совершенно невозмутимо глядя на нас в зеркало заднего вида. Такое впечатление, что он уже столько раз был свидетелем драки двух братьев, что уже скучно.

Когда мы заходим домой, Александр

говорит, что мне нужно принять душ. Я говорю, что ему пора уходить. Он игнорирует меня и направляется на кухню, устраиваясь поудобнее. Иду в комнату и срываю пижаму, чтобы смыть с себя запах пива и хот-дога.

К тому времени, как я переодеваюсь в джинсы и футболку, с влажными волосами и прочим, Александр уже чистит картошку на кухне, повязав вокруг талии мой льняной поварской фартук.

Он выгибает бровь, продолжая свою работу, и спрашивает меня по-французски:

— Почему ты ел хот-дог, если у тебя полный холодильник?

— Мне не хотелось готовить, и я не знал, что ты умеешь.

— Пришлось научиться после того, как покинул Сент-Джонс. Не то чтобы мама когда-нибудь учила нас.

Я фыркаю.

— Она ни разу в жизни не готовила.

— Вот именно. Так ты собираешься помогать или будешь просто стоять?

Я направляюсь к холодильнику.

— Каплун? Или пулярка? Моя домработница вчера ходила к мяснику. Она собиралась приготовить целый ужин, но я сказал, чтобы она не беспокоилась.

— Давай приготовим и то и другое.

Ну и ну.

— Кого ты собираешься кормить?

— Нас. Голубки Джонатан и Эмелия сейчас в Калифорнии, навещают семью. О маман и Игнасио я не беспокоюсь, и так как мы — бедные неудачники, нам больше не о ком переживать. — Он пожимает плечами. — Будет много остатков.

Александр начинает нарезать картофель дольками и сразу же опускает их в кастрюлю с кипящим молоком и чесноком. Он готовит одно из моих любимых блюд — гратен Дофинуа. На кухне уже витает божественный аромат.

— А как насчет той женщины, с которой ты обжимался в своем доме? — спрашиваю я. — Та, что была на кухне, я думал, мне придется тебя отрывать от нее.

Он хмурит брови, будто искренне озадачен.

— Я даже не помню, о ком ты говоришь.

Конечно, он не помнит.

Я начинаю собирать все необходимое для приготовления каплуна: свежую зелень, лук, чеснок, сливочное масло, лимоны, херес, соль и перец. Большую часть дня мы с Александром проводим на кухне, готовя и слушая любимых исполнителей: Эдит Пиаф и Жана Саблона. Мы утоляем аппетит сыром и вином, наслаждаясь двумя бутылками винтажного красного вина «Шато Марго».

В конце дня мы вкусно ужинаем, сидя за кухонным столом. Закончив, Александр кладет вилку и нож и откидывается на спинку стула, потягивая вино.

Я чувствую, что он изучает меня, но игнорирую, доедая свою еду.

Тем не менее он упорствует.

— В чем дело? У тебя такой вид, будто ты пытаешься решить все мировые проблемы в своей голове.

Он усмехается и качает головой.

— Я позволил тебе целый день дуться, потому что не хотел раскачивать лодку, но сейчас я выпил слишком много вина, и мне плевать, планируешь ли ты подправить мне лицо за то, что я заговорю о ней. Что ты собираешься делать с Лейни?