Жемчужница
Шрифт:
…вряд ли. Иначе бы вряд ли Тики так вел себя. Позволял бы этой игре продолжаться.
— Пойдём успокаивать нашего венценосного истеричку? — шутливо поинтересовалась Алана, лукаво усмехнувшись, и Тики обреченно вздохнул, соглашаясь.
Неа нашёлся у одного из зданий, рядом с разбросанными бочками и разбитыми бутылками. И девушка пораженно замерла — потому что душа его, обычно покрытая словно бы серой дымкой, сейчас была абсолютно чёрной. Она в испуганном оцепенении прижалась к Тики, недоуменно взглянувшему на неё, и сглотнула, в полнейшем шоке глядя, как некогда красивая
И, наверное, сработала привычка.
Алана сделала то же, что и всегда, когда к её бухте подплывали корабли с носителями грязных душ — она подняла руку и облила Неа водой, заставив его закашляться и в ошалелом удивлении уставиться на неё.
Черноту как будто водой смыло. Даже дымки не осталось. Как будто не осталось злости.
Алана нервно облизнула губы и, не отстраняясь от Тики ни на секунду, нахмурилась. Надо было как-то совладать с собой, как-то объяснить свое действие. Она скрестила на груди руки, стараясь также всячески касаться Микка, словно он был ее опорой, и выпалила:
— Чего ты крушишь все?! Как пират безмозглый! Люди составляли, наверное, а ты раскидываешь! Утоплю!
Неа смотрел на нее молча с минуту, как будто не мог понять смысла адресованных ему слов, а потом… расхохотался. Тики мягко прижал Алану к себе и задумчиво хмыкнул.
— Как интересно, — выдал он наконец. — Крушишь тут все, ломаешь… Как после смерти госпожи императрицы. Чего такое?
Старший Уолкер бросил на него косой взгляд и прижал руку к груди, словно стараясь удержать себя от нового приступа нервного хохота.
— Там… вертихвостка какая-то Ману окручивает, — язык у него заплетался, будто он был пьян. — А я тут… злюсь… и не пойму, почему, — здесь мужчина воззрился на них и вздохнул — как-то очень горько и очень осмысленно для нетрезвого человека. — Почему я так злюсь, Тики, скажи мне?
Алана вздрогнула, вдруг проникаясь ужасной жалостью к вмиг ставшему уставшим и обреченно выглядящему Неа, и перевела взгляд на благостно улыбнувшегося Микка.
— Ты же только что ответил на свой вопрос, дружище, — подошёл он к мужчине и легко похлопал его по плечу. Тот нахмурился, непонимающе взглянув на него, и Тики хмыкнул, будто этот самый ответ был настолько простым и лёгким, что все в округе знали его. — Там же какая-то вертихвостка твоего Ману окручивает, — многозначительно поиграл он бровями, и Неа возмущенно надулся, словно не верил, что причина была именно в этом.
— Он мой брат, и я люблю его, — с каким-то уж очень сомнительным протестом заметил он, скрестив на груди руки.
— Ага, — Микк благосклонно закивал, — и сам-то ты в этой веришь? — ухмыльнулся он с донельзя довольным видом. — Ты сколько девок-то от любимого брата отвадил?
Неа как-то сразу спал с лица и потер рукой лоб, словно его только что заставили признать что-то, что до этого он всячески отрицал.
— Но я думал, что он… он ведь не хочет этого, — выдохнул мужчина в конечном счёте. — Я знаю, что я в него… люблю его, ладно? Но он этого не хочет.
— Он хочет, — осмелилась наконец-то подать Алана голос. — Он просто пытается навязать тебе свои решения.
Неа настороженно
— Что-о-о? Ты знал?
Уолкер закатил глаза, словно вера Микка в то, что он был полным идиотом, его раздражала, и сварливо отозвался:
— Ты меня совсем за идиота держишь?
Тики смущенно запнулся, став таким потерянным, таким милым в своей внезапной беспомощности, что девушка вспомнила про его опасность, темную силу, которая подчиняла, обездвиживала, с приятным удивлением — как, оказывается, легко можно было сбить его с ног. Каким, оказывается, ещё ребёнком он был.
— Нет! Конечно, нет! То есть немного да, особенно в этом плане, но определённо нет! — поспешно затараторил он, и с каждым новым словом лицо Неа темнело, а его душа зло металась в грудной клетке, наполняясь с каждой секундой непроглядной тьмой.
Алана встревоженно закусила губу, и Уолкер раздраженно отмахнулся от пытавшегося оправдаться Тики (это было странно хотя бы потому, что раньше она за ним такого не замечала), после чего обратился к девушке:
— С чего ты взяла, что хочет?
Алана облизнулась и, мягко улыбнувшись, прикоснулась ладонью к его груди.
— Здесь живёт твоя душа, Неа. И я её вижу. Сейчас ты боишься.
Мужчина протестующе вскинулся, сердито хмуря брови.
— Неправда!
— Боишься-боишься, — усмехнулась она, покачав головой, и пронаблюдала, как душа Неа испуганно дергается к позвоночнику, будто пытаясь сбежать. — Ты боишься всего непонятного и отчего-то дельфинов, — мужчина ошарашенно уставился на неё, а Тики рядом прыснул. — Особенно сильно ты боишься, когда Мана лежит в постели в очередной болезнью: ты мечешься и бросаешься озлобленной акулой на каждого, кто тревожит вас, — на эти слова лицо Неа удивленно вытянулись, а в его глазах зажглось понимание. Микк же непонимающе насупился, явно думая о том, что Уолкер никогда ни на кого не бросался. — Твоя душа почти всегда серая.
Мужчина поджал губы, опуская взгляд на её ладонь, и тихо выдохнул:
— И что это значит?
И Алана честно ответила ему:
— Я не знаю. Раньше я была уверена, что знаю, но теперь… — она с ироничным смешком пожала плечами, качнув головой, и улыбнулась. — Но мне точно известно, что твоя обычно серая душа становится светлее рядом с Маной.
Неа неверяще распахнул веки, и его губы растянулись в неловкую, но совершенно счастливую улыбку.
— Но Мана? Откуда ты знаешь, что Мана?.. — все же спросил он, сразу же погрустнев, и девушка перебила его, несильно нажав пальцами на грудь под ключицами.
— Мана очень болезненный. Его душа подобна утреннему туману: только дунь — и развеется, — тихо и ласково проговорила Алана и продолжила прежде, чем тревожно вздохнувший Неа раскрыл рот: — Но рядом с тобой в нем словно находятся силы, чтобы жить дальше, понимаешь?
— Значит, он… он л-любит? меня? — Неа недоверчиво улыбнулся, как будто не мог даже представить, что такое возможно, и душа его вновь просветлела. Алана вообще заметила, что старший Уолкер всегда светлеет при одной только мысли о Мане.